Изображение души в «Петербургских повестях» Н.В.Гоголя

Контрольная работа

Изображение души в «Петербургских повестях» Н.В.Гоголя

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы. Неослабевающая актуальность озвученных в творчестве писателя проблем обусловила перманентный интерес к его произведениям даже в наше время. Потому что невозможно не заметить, что тот духовный кризис, описанный талантливым художником в «петербургском» цикле, как нельзя лучше отражает реалии современной эпохи. Выхолощенный материализм, эгоистичность души, позабытые традиции и духовные ценности – вот о чем столь живописно писал Н. Гоголь, и что мы наблюдаем сейчас, более полутора века спустя.

Нужно отметить, что изучение «петербургского» цикла гоголевских произведений именно в контексте духовной проблематики началось не так давно. Исследователям до сих не удалось основательно рассмотреть всевозможные аспекты проблематики души, так как это не позволяет сделать масштаб поставленных писателем вопросов. В российской и зарубежной литературе размышления писателя о роли цивилизации в духовном кризисе современности еще не проанализированы во всех многообразных аспектах, получивших отражение в его произведениях.

Предметом исследования является идейно-художественный замысел «петербургских» повестей, и рассмотрение духовной проблематики произведений.

Объектом исследования являются текст «петербургских» повестей, критическая литература о Гоголе.

Цели и задачи исследования.

Основной задачей работы является анализ идейного смысла гоголевских повестей, их духовно-нравственного содержания. Исследуется единство проблематики «петербургских» повестей, анализируются «сквозные» для всех произведений цикла темы и мотивы. Отдельное место занимает изучение истории творческих взаимоотношений Гоголя с Пушкиным - основателем «петербургской» темы в русской литературе.

Термин «петербургские повести» подразумевает под собой цикл повестей, объединенных общей идейно-смысловой направленностью, о которой будет сказано в ходе работы. Сам же Н.В.Гоголь такой терминологии относительно собственных произведений не употреблял, поскольку воспринимал их несколько шире, чем просто повести определенной жанровой тематики. Поэтому вначале он некоторые повести относил к сборнику «Арабески», вышедшем в 1835 году, и в котором содержались как публицистические, так и художественные произведения. А годами позже, писатель включил повести в третий том собрания сочинений, который он назвал просто «Повести».

Несмотря на это, с 19-го века взяла свое начало устоявшаяся традиция: несколько повестей, собранные в одном томе, стали называть «петербургскими». Это известные повести «Нос», «Невский проспект», «Шинель», «Портрет» и «Записки сумасшедшего». Один из историков литературы, знаток творчества Н.Гоголя В.И. Шенрок, в своем четырехтомнике «Материалы для биографии Гоголя» объединил эти повести в один раздел и обозначил, как «Петербургские повести Гоголя». А уже в 20-м веке литературоведы Б.Эйхенбаум и К.Халабаев решили выпустить книгу, в которой содержались так называемые «петербургские повести». С тех пор данный цикл повестей выходит именно в таком составе, с удачно прижившимся названием.

ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

«Петербургские» повести Гоголя всегда привлекали к себе самое пристальное внимание исследователей и литературоведов. Известно, на сегодняшний день насчитывается немалое количество научных работ, с попытками раскрыть социально-психологическое и художественное значение «петербургского» цикла. Все эти исследования, несмотря на их обилие и многообразие, подчиняются определенному алгоритму, который позволяет их распределить по тематическим группам, в зависимости от изучаемой проблемы.

По давней традиции трактовка «петербургских» повестей Гоголя, прежде всего, преподносилась в социальном контексте, когда герои повестей подвергались типизации в структуре представлений о «маленьком человеке», которого равнодушно и жестоко перемалывают жернова бюрократической системы. В XIX веке о «петербургских» повестях Гоголя писали в основном русские исследователи. Они обращали почти исключительное внимание на социальную проблематику. Большинство критиков и читателей выражали преимущественное сочувствие Акакию Акакиевичу, и произведения Гоголя были восприняты как декларация прав «маленького человека».

В целом можно сказать, что освоение художественного и нравственного опыта Гоголя только начинается. Многим его произведениям предстоит быть заново осмысленными в свете происходящих в последние десятилетия социально-исторических и духовных изменений. Критики много писали и продолжают писать о Гоголе и его «петербургских» повестях. И все-таки эти повести продолжают оставаться для читателя загадочными. На наш взгляд, причина этого кроется в том, что при изучении проблематики гоголевского творчества мало внимания уделялось самому важному в произведениях Гоголя - человеку и человеческой душе. Акцент на социальной проблематике, интерес к структуре и форме, к фабуле и сюжету, внимание к языку не должны заслонять идейного смысла гоголевских повестей, их духовного содержания.

Именно анализ духовного смысла должен, на наш взгляд, быть главенствующим при изучении гоголевских повестей, поскольку писатель пытался своим творчеством донести до современника важную мысль о том, что человеческая душа должна быть живой и трепещущей, а не застывшей под влиянием обстоятельств и социума.

Русские классики не первыми заговорили о душе, но они с художественной убедительностью доказали, что душевный микрокосм имеет свои закономерности, что начиная с ранних лет развивается и совершенствуется не только физическое естество человека, его интеллект, но и его душа. Это открытие «диалектики души», открытие ее способности к совершенствованию - факт мирового значения.¹

Пристальный интерес русских классиков к тайнам душевного мира позволил сделать и другое открытие: социальное не механически воздействует на человека, - оно проникает в его внутренний мир, вызывая ответы, порой непредсказуемые реакции. Вторгаясь в душевный мир личности, социальное оказывается способным порождать тягчайшие душевные драмы, а с другой стороны - пробуждать стремление к высоким духовным нравственным идеалам. Русские классики открыли, что процесс душевного созревания немыслим вне этического совершенствования, что совершенствование представляет сущность бытия. Отсюда и другой не мене важный вывод - о необходимости постоянного самовоспитания, душевно работы над собой, над устроением своего внутреннего мира. Без такой работы не возможно осмысленное существование, этическое развитие, ибо лишь этически развитый человек способен противостоять бездуховным жизненным условиям, угрожающим его человечности. Открывая закономерности нравственно-психологической сферы, русские классики утверждали, что забвение этических норм, стремления к самосовершенствованию влечет собой неизбежную душевную деградацию и духовную гибель.

В радикальной критике гоголевские «петербургские» повести, и прежде всего «Шинель», часто интерпретировались как произведения о «маленьком» обездоленном человеке, погибающем в тисках бездушного государственного механизма Проблему героя «Шинели» эти критики предпочитали видеть исключительно в «вещественной», материальной стороне дела. Но изучение творческих контактов Гоголя и Пушкина - основателя «петербургской темы» в русской литературе - позволяет отчетливо показать необоснованность подобных утверждений. Конфликт державности, имперской мощи и индивидуальной человеческой свободы, поставленный Пушкиным в «Медном всаднике», Гоголь решал отнюдь не на путях революционно-демократических преобразований. Ни биографический материал, ни содержание самих «петербургских» повестей Гоголя не дают оснований для причисления наследия писателя к традициям «натуральной» школы радикального толка. Гоголь никогда не разделял идейных установок Белинского, согласно которым человек по своей природе добр, а зло заключается в общественных отношениях, развращающих человека. Внешняя организация жизни - отражение внутреннего мира человека. И если в человеке помрачен его Божественный прообраз, никакое изменение внешних форм жизни не в состоянии уничтожить зло, порожденное бездуховностью человеческого бытия.²

Преимущественный интерес героев Гоголя, их, говоря словами писателя, «задор» сосредоточен на вещах. Вещный мир делает героев Гоголя марионетками, он манипулирует ими. Эта страшная зависимость от вещей делает людей бесчувственными, лишёнными собственного лица. Отношение героев Гоголя к вещам, можно сказать, благоговейно; духовность здесь настойчиво спорит с бездушием, предписывающим считать вещь равной человеку. Вещь должна быть полезна, но главным ее назначением становится престижность. Вещь в мире героев Гоголя овеяна любовью; она спутница человека, особое идеальное создание, отделяющая их от всего остального. Человека замещает предмет его туалета. Достаточно даже не очень значительных уступок самолюбию, зависти, тщеславию, лени, любви к комфорту, легкомыслию, косным навыкам работы или привычным стереотипам видения, чтобы завоевать успех в таком обществе - и чтобы силы зла взяли верх над высокими стремлениями человека и поработили его. Несколько таких уступок или просто отсутствие настойчивого стремления к нравственному очищению лишают человека духовной цели и духовной опоры. Тогда обыкновенные бытовые вещи, заботы и дела естественно замещают в его жизни высшие ценности. Гибель гоголевских героев становится словно неизбежной. Герои, страдающие от утраты шинели, денег, погибают, по сути, из-за приверженности к внешнему, из-за омертвения в них души. Причиной трагического финала являются постоянно гнетущий героев страх, страсть к материальному миру, ставшие нормой искаженного существования. Акакий Акакиевич, Чартков, Ковалев, другие гоголевские герои становятся жертвой общества, созданного людьми, им подобными. На примере своих «петербургских» героев Гоголь показывает, что необходимо иметь самостоятельный ум, человеческую душу, чтобы выстоять в реальном мире, чтобы мир демонической «пошлости» и «цивилизованных» соблазнов не одержал победу над человеком.

Также заслуживает внимание наличие тесного переплетения в гоголевских повестях ирреального с точными бытовыми деталями; реалистического развёртывания несуществующего, проявления фантастического в реальном. Изображение фантастического у Гоголя выступает особым средством для воссоздания реальных ситуаций, реальных характеров. «Фантастика» является принадлежностью, «фоном» петербургской жизни. Встречающиеся в этом мире «невозможные», странные явления оказываются для него вполне «нормальными», возможными и «естественными». Характер «фантастики» здесь двойственен. С одной стороны, «фантастическое» может быть непосредственным откровением, знаком избранничества, свидетельством глубокой веры. Из гоголевских героев причастным к такой «серьезной фантастике» можно назвать лишь монаха-художника в «Портрете». ³Остальным петербургским героям присущ иной выход за грани нормы: почти никого из них нельзя назвать «нормальным» человеком, и именно поэтому в силу здесь вступает другая «фантастика», негативная - власть суеверий и «мистических» слухов, нелепая вера в привидения. Поразительное открытие Гоголя заключается в том, что, взглянув на современного человека с высоты вечных, универсальных ценностей, писатель увидел в заблуждениях и ошибках современного поколения повторение уже совершенных человечеством ошибок. Именно поэтому изображенные им обитатели Петербурга, «цивилизованного», европейски «просвещенного» города, так верят слухам и исполнены нелепых суеверий. Писатель обозначил четкую и определенную связь между суеверными представлениями и недостатками новейшего «просвещения». Еще в ранних произведениях Гоголь показывал, что происхождение суеверий чаще всего связано с поверхностным - ориентированным лишь на внешнее «благонравие» - светским воспитанием, оставляющим человека внутренне непросвещенным и неразвитым - таким, как оставляли его в прежние времена «детские предрассудки» и суеверия. Известна «способность» суеверий занимать в душе человека, по степени его духовной неразвитости, место веры и «выполнять» для него роль самого Откровения. Как показывает Гоголь, современного человека преследует, с одной стороны, «законодательная», тираническая впасть светских приличий, «законы» «большого света», диктуемые интересами престижа и материальной выгоды. Ради исполнения этих «приличий» человек, не имеющий подлинной веры, открывшей бы ему истинную «цену» этих соблазнов, готов поступиться заповедями Самого Создателя. С другой стороны, совершенные вследствие этого должностные и недолжностные преступления заставляют человека быть особенно «чутким» к явлениям чрезвычайного порядка, угрожающим его душевному спокойствию. Он неизбежно начинает искать «иных», отличных от Божеских, «духовных законов», которые не напоминали бы ему о возмездии. Так «нечувствительно» человек попадает под власть суеверий и с их «помощью», продолжая оставаться в «окамененном нечувствии», ощущает себя вроде бы «верующим». Суеверие становится религией «цивилизованного» человека.

Таким образом, лицемерие как форма сокрытия порока, внутренней душевной пустоты, и суеверие как стремление избежать наказания, как одна из форм неверия оказываются, согласно Гоголю, явлениями одного порядка, они взаимосвязаны и одинаково характерны для бездуховного существования. Власть суеверий и «цивилизованный» образ жизни оказываются неразрывно связанными друг с другом. Они одинаково противостоят подлинной нравственности и духовности, подменяя и вытесняя собой христианские заповеди, законы Христа. В то же время в одной из повестей, а именно в «Портрете», мы встречаемся с «серьезной фантастикой». Она приоткрывает перед нами глубокую религиозность Гоголя, противостоящую пустым слухам и суевериям его «пошлых» героев. Противоположность веры и неверия решается здесь писателем как конфликт веры и мнимой веры, или суеверия- являющегося скрытой, но оттого не менее пагубной для души формой неверия.

Используя различные стилистические приемы, Гоголь придавал своим героям универсальный характер. Созданные им типы не ограничены ни местом, ни временем.

Такие явления могут встретиться в любую эпоху, на любой почве. Языковые средства, используемые Гоголем, призваны подчеркнуть унизительное, «механистическое» существование героев, смысл существования которых сводится к потреблению материальных благ. Внутренний мир героев отличается бездействием и скудостью. С одной стороны, речи героев соответствуют логике, с другой, - нелепое употребление союзов, служащих лишь для украшения, подчеркивает алогизм окружающего мира. При этом, как и в случае с употреблением «фантастики», Гоголь отнюдь не отступает от принципов реализма. Особенности гоголевского языка объясняются стремлением к реалистическому описанию. Глубокое знание народного языка дало возможность писателю индивидуализировать речь своих героев и показать особенности характера и души каждого из них.⁴

Кажется, никто до Гоголя не соединял в одном образе ничтожное и возвышенное, как это сделано в «Шинели». Жалкий Акакий Акакиевич Башмачкин, которого судьба обделила уже при крещении, наградив неблагозвучным именем, над которым в департаменте подсмеивались «во сколько хватало канцелярского остроумия». В ходе повествования, он, ни на вершок, не прибавляя в росте, меняется на наших глазах. В заботах о будущей шинели, в несчастье ее утраты, в хождениях по холодным канцеляриям, наконец, проявляет такую терпеливую стойкость и даже отвагу, открывая в нем новые человеческие возможности.

«Зачем же изображать бедность и несовершенства нашей жизни, выкапывая людей из жизни, из отдаленных закоулков государства?» – спрашивал Гоголь. И отвечал на него: «Нет, бывает время, когда нельзя иначе устремить общество и даже поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости!»

Петербургские повести мастерски соединили в себе фантастическое и реальное, сатирическое и лирическое. Гоголевский Петербург, нарисованный без внимания к его архитектурным и пейзажным красотам, погруженный в пошлую, смешную, страшную обыденность, все же не лишен своеобразного величия. Оно проступает там, где божественное начало, вложенное в человеческую душу, борется с дьявольским наваждением, и это противоборство, приводя к гибели героев петербургских повестей Гоголя художника Пискарева («Невский проспект»), чиновника Поприщина («Записки сумасшедшего»), чиновника Башмачкина («Шинель»), все-таки освещают город ярче, чем лампы, которые на Невском зажигает сам демон.

Юная красавица с божественными чертами и голосом, подобным звуку арфы, оказывается продажной: высокая страсть губительна, а пошлость неуязвима. Пошлость   это мелочность. У пошлости одна мысль – о себе. У пошлости нет доброты, нет идеальных устремлений, нет искусства, нет боли. Гоголь чувствует ужасную тягость от безвыходной пошлости в окружающем. Но он выносит ей приговор. Но приговор этот не «скучно» как в повести об Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче – на этот раз он скажет «Страшно».
Читая повесть «Шинель», мы с первой страницы испытываем чувство несправедливости от того, как глохнет в Акакии Акакиевиче Башмачкине всякий жизненный интерес от того, как относятся к нему люди и общество.

Так каким же предстает в понимании читателя Петербург гоголевской поры? Мы видим, ощущаем, чувствуем истинный, неповторимый петербургский дух. Словно сам этот обманный город в лице героев явился нам. Помогает его ощутить явственнее и резкая особенность манеры Гоголя – комизм, который и в «Петербургских повестях» примешан к психологическим наблюдениям, лирическим размышлениям, фантастическим видениям.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Творчество Гоголя явилось действенным импульсом в развитии общественной жизни России. Оно направляло мысль людей к самым острым и трагическим проблемам жизни страны. Благодаря богатой культурной почве ХГХ века, питаемой христианскими традициями, благодаря глубокой преемственности русской классики, Гоголь вслед за Пушкиным воодушевлял литературу живым национальным интересом, делал ее зеркалом русского общества, верным и глубоким отражением жизни.

Известно, что Н.Гоголь был глубоко религиозным человеком, и до конца дней своих не изменял собственным принципам, которые так или иначе нашли свое отражение в его творчестве. Со всем размахом своего неповторимого таланта писатель изображал в гротескно-причудливой форме социальные сферы жизни, и в то же время переводил все в область духовного, с тем, чтобы читатель смог проникнуть в глубины собственной души и осознать пагубность влияния социальных явлений и стандартов. Намеренное и абсурдное преувеличение описываемой ситуации в произведениях «петербургского» цикла имело целью пробудить, растормошить читателя, чтобы он оглянулся вокруг и прочувствовал абсурдность и карикатурность бытия. Проблемы, поставленные Гоголем в «петербургских» повестях, имеют более универсальный и всеобщий характер, чем те, которые решала «натуральная школа». Именно в этой «универсальности» кроется загадка непреходящей актуальности произведений писателя вплоть для наших дней. С эпохи нового времени индустриализация, урбанизация делают проблематичным само существование человека как личности. Все вместе это обусловило возникновение своеобразного явления, порожденного духовным и психологически кризисом: создается такой образ жизни, когда теряется всякая индивидуальность, остается некая безликость, размытость существования, порождающее определенный социум без души. Именно поэтому постановка проблемы «омертвения» души имеет под собой столь твердую почву и в условиях современности столь же актуальна, как и много лет назад.

Таким образом, петербургские повести представляют нам общество, которое утратило свою индивидуальность, стало огромным механизмом, состоящим из множества одинаковых винтиков - человеческих единиц. Поэтому, славный град Петров, пресловутое «окно в Европу» является носителем европейской заразы, характерной чертой которой и есть та самая бездуховность. Красивый и гордый Петербург скрывает за помпезным фасадом убожество и нищету людей, которые в погоне за золотым идолом теряют все то важное, что составляет душу человека. А человек без души – это мертвый человек.

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Белинский В.Г. Полн. собр. соч. в 9-ти т. - М., 1978. – 270 с.

2. Виноградов И. А. От «Невского проспекта» до «Рима» // Гоголь Н. В. Петербургские повести / Вступ. ст. и коммент. И. А. Виноградова. - М.: Издательский Дом Синергия, 2011. – 164 с.

3. Гоголь Н. В Невский проспект и другие повести. - СПб.: Идд-во Азбука, Книжный клуб «Терра», 2006. – 236 с.

4. Гоголь Н. В. Петербургские повести / Ред. К. Халабаева и Б. Эйхенбаума. - М.; Пгр.: Гос. нзд, 1924. – 214 с.

5. Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30 т. - Л., Наука, 1972-1990.

6. Коннор Ф. О. Храм Духа Святого. Рассказы. - М, 2009. – 138 с.

7. Котляревский Н. Художественное, философское и автобиографическое
значение повести «Портрет»//Н. В. Гоголь. Его жизнь и сочинения/Под ред. Покровского В. - М., 1915. – 69 с.

8. Машковцев Н. Г. Гоголь в кругу художников. - М.: Искусство, 1955. – 124 с.

9. Набоков В. Николай Гоголь / Пер. с англ. Е. Голышевой; Публ. и подлог, текста В. Голышева; Вступ заметка С. Залыгина// Новый мир.-- 1987. - №4.

10. Пиксанов Н. Гоголь //Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (1911 -1916)//Электронная энциклопедия Кирилл и Мефодий 2010. – 343 с.

11. Толстой Л. И. Собр. соч.: В 14 томах. - М.: ГИХЛ, 1937.

12. Янушкевич А. С «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя в контексте русской литературы 1920-1930-х годов // Поэтика русской литературы. - М.: Российский гос. гуманитарный ун-т, 2010. – 45 с.

13. Янушкевич А. С Повесть Н. В. Гоголя «Нос» в контексте русской культуры 1920-1930-х годов // Литературоведение и журналистика. - Саратов, 2008. – 52 с.