Вход

Спарта

Реферат* по истории
Дата добавления: 08 января 2007
Язык реферата: Русский
Word, rtf, 1.1 Мб (архив zip, 157 кб)
Реферат можно скачать бесплатно
Скачать
Данная работа не подходит - план Б:
Создаете заказ
Выбираете исполнителя
Готовый результат
Исполнители предлагают свои условия
Автор работает
Заказать
Не подходит данная работа?
Вы можете заказать написание любой учебной работы на любую тему.
Заказать новую работу
* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.
Очень похожие работы

35



Московский Городской Педагогический Университет

Исторический факультет













Реферат по истории древнего мира

на тему: Спарта (VIII-V вв. до н.э.)



выполнила студентка

12 группы

Богачева Дарья

Руководитель: к.и.н., ст. преп.

Крыкин С.М.













Москва, 2006



ВВЕДЕНИЕ.


Как известно, в системе городов-государств классический период истории древней Эллады ведущее положение занимали два полиса- Афины и Спарта. Спарта, по многим параметрам , весьма сильно отличается от большинства греческих полисов. Удивляла коллекция экстравагантных обычаев и порядков спартанцев, восхищала их внутриполитическая стабильность и военная мощь. Только в Спарте, вплоть до римского завоевания, сохранялась патриархальная царская власть, при чем в форме диархии.1

Источники по истории возникновения Спартанского государства очень скудны и чрезвычайно не надежны. История Спарты излагалась тенденционально уже древнегреческими писателями, идеологами олигархии, видевшими в Спарте воплощение своих социально-политических идеалов. Спартанский строй этих писателей подвергался явной идеализации. В общественной и философской литературе древней Греции создавалось целое течение, еще в древности название «лаконофильского». Это лаконофильское направление нашло выражение в трудах Ксенофонта, Платона и некоторых произведениях Аристотеля. Сочинения древних представителей этого направления или совсем не дошли до нашего времени, или сохранились виде кратких и обычно малосодержательных отрывков.

Более объективные данные о древней Спарте содержится в трудах Геродота и Фукидида. Оба этих крупнейших древнегреческих историка не были лаконофилами, поэтому сообщаемые ими о Спарте сведения заслуживают большого доверия. Ценными также являются высказывания лирических поэтов VII-VI вв. до н.э. , которые в своих, частично дошедших до нас, стихах отражали социально-политическую действительность. Таковы отрывки из произведений Тиртея и Алкмана. Весьма существенные данные содержатся также в труде Павсания «Описание Эллады» (II в. н.э.). на конец, сохранилось несколько древнейших спартанских надписей.2

Уже в древности за Спартой закрепилась репутация самого удивительного государства. Греческие философы, начиная с Платона и Аристотеля, искали ответ на вопросы, как и почему в Спарте сложилась именно такая модель полиса и чем объясняется его удивительная эффективность. Спарта обладала огромным военным потенциалом, ее армия на протяжении столетий оставалась самой сильной в Элладе.3 Как отметил Андреев Ю.В.: «Среди других греческих государств Спарта бесспорно занимает совершенно особое, только ей одной принадлежащее место. В известном смысле она действительно представляла собой аномалию, исключение из общего правила в истории Греции… В весьма специфической и односторонней форме полисный строй достиг здесь достаточно высокой степени развития, продемонстрировав свою военную и политическую систему.»4

Вся ранняя история Спарты (до начала Греко-Персидских войн) четко делилась на два основных периода: период смут и беззакония (аномии и какономии) и период установленного Ликургом «благозакония» (евномии).5

Процесс становления спартанского государства в его классическом виде занимает длительный исторический период - практически всю греческую архаику (конец IX –конец VI вв. до н.э.), являя собой яркий пример того, какими путями могли идти формирования греческого города-государства под непрерывным воздействием военного фактора. Изначально таким фактором оказалось само вторжение дорийцев на территории Лаконии, с которого и начиналась известная история Спарты, а впоследствии – длительные Мессенские войны, уже окончательно определившие то русло по которому пошло в дальнейшем формирование спартанской гражданской общины. Порабощение мессенцев и превращение их в илотов изменило не только внутриполитическую ситуацию в Спарте, но и стало постоянным источником внешней угрозы. Именно поэтому закономерным итогом спартанской истории периода архаики, а также внешнеполитических усилий Спарты я вилось образование Пелопонесской лиги, в которой Спарта постепенно выдвигалась на роль своеобразного квази-державного лидера6 почти непререкаемым международным авторитетом, это государство, тем не менее, пребывало в состоянии затяжной экономической стагнации, свело к минимуму все свои контакты с внешним миром и, казалось, было обречено на абсолютное творческое бесплодие во всех сферах культурной деятельности.7

Законодательство Ликурга положило начало сознательному и целенаправленному специфических общественных отношений в Спарте.

Своеобразие позднеклассического периода ( конец V-начало IVвв. до н.э.) для Спарты определяется особой неустойчивостью социальных и политических отношений в обществе. За очень короткий временной промежуток - 20 лет -глубокие изменения произошли практически во всех сферах как экономической, так и политической жизни Спарты. Темпы и направления протекания начавшегося кризиса спартанского полиса были во многом обусловлены Пелопоннесской войной, которая если и не стала сама по себе причиной развязывания губительных для полиса процессов, то необычайно ускорило их приход. Случившиеся в стране экономические сдвиги, с одной стороны, и сохранение старой цензовой системы, с другой, привели в Спарту к необратимым социальным последствиям. Рядом с полноправными гражданами появились маргинальные социальные группы-неодамоды, гипомейоны, мофаки. Не избегла Спарта и раскола правящей элиты. Однако особенностью кризиса «верхов» в спартанском полисе было то, что внутриполитическая борьба здесь велась здесь в рамках конституционального поля. В свою очередь, превращение Спарты Пелопоннесской войны державное государство потребовало от спартанцев установления в нем совершенно новой системы управления. Введение таких институтов, как декархии, гармосты и форос, способствовало державному перерождению спартанского полиса и превращению его в имперское государственное образование.

Уникальности спартанского варианта кризиса полиса сначала привели Спарту к победе в Пелопоннесской войне, спустя три десятилетия -к полному политическому краху, превратив Спарту из мирового лидера (в масштабах Греции) во второстепенное государство.8

























ФОРМИРОВАНИЕ СПАРТАНСКОГО ПОЛИСА



ДОРИЙСКОЕ ПЕРЕСЕЛЕНИЕ.


Историю Спарты следует начать с дорийского переселения ( XII-XI вв. до н.э.). Вопреки античной традиции, для которой переселение дорийцев – это бесспорно военная кампания, выдвигается теория, согласно которой дорийцы появились на территории Пелопоннеса спустя столетие после гибели Микенской цивилизации и заняли давно уже пустующие земли. В этой теории момент завоевания вовсе отсутствует. Было лишь «медленное просачивание» отдельных дорийских племен на новые земли. Теория эта основана исключительно на данных археологии. Дело в том, что микенские дворцы погибают в конце XIII-начале XII в. до н.э., а древнейшая раннегеометрическая керамика дорийцев относится уже к XI в. до н.э.

Существует и другая гипотеза, согласно которой дорийцы – это или наемники на службе у микенских правителей, или низшие слои микенского общества, которые в результате насильственного переворота захватили власть.

Самое древнее упоминание о дорийском переселении встречается у поэта Тиртея. Он говорит о нем очень кратко и называет спартанцев потомками Геракла.

Античная традиция, вслед за Тиртеем, считает всех дорийцев выходцами из маленькой горной области, расположенной в средней Греции – Дориды. Сами спартанцы всегда чтили Дориду как свою метрополию. В исторический период все дорийцы, населявшие Пелопоннес, Крит, Великую Грецию, сохранили представление о каком-то родственном отношении между собой. Они говорили на дорийском диалекте, правда, имевшем свои особенности в каждом полисе. У большинства из них засвидетельствовано деление на три дорийские филы – динамов, Памфилов и гиллев.

После падения Микен и древних центров микенской цивилизации часть ахейцев спаслась и направилась на Кипр, где им удалось сохранить свою политическую независимость. Кипр вообще становится главным прибежищем для носителей микенской культуры. Другие ахейцы продолжают сохранять свое этническое бытие в горных укреплениях Аркадии, которую дорийцы так никогда и не завоевали. Но неразвитые аркадяне в исторический период не способны оказались сохранить что-либо кроме языка наследия своих предков. Язык надписей древних аркадских общин находится в поразительной близости с диалектом, на котором говорили киприкиты.

Кое-где ахейцы остались, например в Амиклах, которые долго еще продолжали оставаться островком микенской культуры уже после того, как вся Лакония была завоевана дорийцами. В самой Спарте, вплоть до времени римского завоевания, сохранилось много дорийских культов. Так, в некоторых лаконских надписях VI-V вв. до н.э. Посейдон именовался на ахейский лад – Похейда. Павсаний упоминает очень древние спартанские храмы, посвященные, как уже говорилось выше, таким ахейским героям, как Менелай, Елена и Агамемнон.О широком распространении предшествующих дорийцам культов свидетельствует и повсеместное почитание Диоскуров.9Дорийское вторжение в Пелопоннесс началось в VIII в. до н.э.

В IX в. до н.э. дорийские завоеватели, уже контролировавшие всю территорию Лаконики, сосредоточились с стратегически удобном месте долины Еврота и осели здесь пятью поселениями. Эти поселения, именовавшиеся «деревнями», и образовавшие главный центр, получивший название Спарты.

Осевши в Спарте, доряне, делившиеся ранее на три родовые филы- Палифилов, Гиллеев и Диманов, дополнительно разделили на пять групп, получившие топографические названия Питаны, Мессон, Димны, Киносура, Лимны.10

Античная традиция обычно говорит о дорийском переселении как о возвращении Гераклидов и походе дорийцев.11

Согласно Эфору, Гераклиды Еврисфен и Прокл захватили Лаконику, разделили страну на шесть частей и основали города; одну из частей – Амиклы- они отобрали и отдали человеку (Фелоному), который предал им Лаконику и посоветовал правителю, владевшему ею, заключив договор, уехать с ахейцами в Ионию; Спарту Гераклиды сделали своей столицей, в остальные части они послали царей, разрешив им в силу редкой населенности, страны принимать в сожители всех желающих из иностранцев; они пользовались Ласом как якорной стоянкой, благодаря его хорошей гавани, Эгисом – как опорным пунктом для военных действий против своих врагов, Фаридой как казнохранилищем, так как она была безопасной для внешних врагов. Хотя все соседние племена находились в подчинении у спартиатов, однако они имели равноправие, как в отношении прав гражданства, так и в смысле занятия государственных должностей; назывались они илотами. Но Агис, сын Еврисфена, лишил их равноправия и повелел им платить подать Спарте; таким образом, все остальные племена подчинились, кроме элейцев, владевших Гелосом; элейцы после восстания были покорены, их город был взят силой во время войны, жители осуждены на рабство с определенной оговоркой, что владельцу раба не дозволяется ни отпускать его на свободу, ни продавать за пределы страны; эта война получила название войны против илотов. Можно сказать, что Агис и его помощники были теми, кто ввел институт илотов, который продолжал существовать вплоть до установления государства римлян, ибо лакедемонцы считают илотов чем-то вроде государственных рабов, назначив им определенные места жительства особые работы.12Жители окрестных городов Лаконии уже тогда стали именоваться периэками.

Надо иметь в виду состояние крайнего экономического культурного упадка прежнего ахейского населения, чей образ жизни после падения микенских дворцов был направлен только на выживание. Низким был уровень и завоевателей-дорийцев, еще не готовых воспользоваться достижениями разрушенной ими цивилизации. В течение первых двух поколений (XI в.) силы спартанцев были еще слишком ограничены, чтобы предположить, что они могли навязать свое господство всему населению Лаконии. Дорийцы могли захватить несколько удобных пунктов и основать там свои поселения. Главное такое поселение, состоящее из нескольких деревень, или об, возникло на месте будущей Спарты. Одновременно подобные дорийские поселения могли возникнуть и в других местах Лаконии, но вряд ли они уже тогда, в XI-X вв. до н.э., составляли сплошную территорию и образовывали единое государство.

Отличную от Эфора версию о походе дорийцев и образовании спартанского государства дает Павсаний в третьей книге «Описание Эллады» (III,2,2-7). По его данным, завоевание Лаконии спартанцами носило очень медленный характер. Оставаясь долго в долине Эврота, с ее главными центрами Спартой и Амиклами, спартанцы не предпринимали реальной экспансии вплоть до IX в. до н.э. Первоначальная экспансия шла на севере и северо-востоке. Она состояла из серии нападений на отдельные общины, многие из которых имели такое же дорийское население, как и сама Спарта. Между отдельными дорийскими общинами Лаконии, скорее всего, были такие же враждебные отношения, как между различными группами Пелопоннесских дорийцев, например, между спартанцами и аргосцами. Решающий шаг к объединению Лаконии был сделан Телеклом, седьмым царем из династии Агиадов (рубеж IX-VIII вв. до н.э.)13, сыном Архелая. При нем лакедемоняне взяли три окружных города, одержав над ними победу на войне, именно Амиклы, Фарис и Геранф, принадлежавшие еще тогда ахейцам.14

Причем Амклы оказались единственной ахейской общиной, включенной в состав спартанского государства на равных со Спартой правах. В административном плане они превратились в пятую спартанскую обу, присоединенную к четырем исходным. Полностью же процесс завоевания Лаконии был завершен только в первой половине VIII в. до н.э. при преемнике Телекла, царе Алкамене.15 При нем лакедемоняне послали на Крит одного из знатнейших людей Спарты, Хармида, сына Эвтия, с тем, чтобы прекратить междуусобия срели критян и убедить их покинуть те небольшие города, кот орые были расположены относительно далеко от моря или были слабы в тех или иных отношениях, а вместо них построить общие города на местах, удобных для морских сообщений. При нем же они разрушили приморский город Гелос – им владели ахейцы,- и победили в бою аргивян, помогавших жителям Гелоса.16

Важнейшей предпосылкой возвышения Спарты, возможно, было объединение четырех дорийских общин в полис. Замечание Фукидида относительно проживания спартанцев по деревням показывает, что городские общины, или обы, как их называли сами спартанцы, долго еще сохраняли свою индивидуальность после политической унификации государства. Какую-то роль в возвышении Спарты, конечно, сыграло и ее географическое положение: Спарта была удалена от моря. А в то время удаленность от моря скорее благоприятствовала развитию государства, чем тормозила его. Спарта находилась в сравнительно замкнутом горном пространстве, на правом берегу реки Еврот (Эврот), в сердце плодородной долины. Это место обладало целым рядом преимуществ: хорошие поля и выгоны, свежая вода, удобные связи с севером и югом. Однако выбор совершенно неукрепленного места предполагает подчинение и умиротворения всей прилегающей к Спарте области.

Окончательно покорение спартанцами Лаконии означало конец первого этапа завоеваний. Все население Лаконии, не принадлежавшее к дорийцам-победителям, оказалось в социально-политической и экономической зависимости от своих новых господ. К началу первой Мессенской войны все лаконское общество было поделено на три строго разграниченные между собой социальные группы: спартиатов, периэков и илотов. Для античной традиции, таким образом, возникновение илотии есть результат не дорийского нашествия, а экспансии Спарты в Лаконии. Деление на спартиатов (спартанских граждан), периэков и илотов оказалось удивительно устойчивым. Оно сохранилось вплоть до римской эпохи.

Вся завоеванная земля была поделена на равные участки, клеры, и предоставлена семьям спартиатов. Прежнее ахейское население сталось на своих бывших землях в качестве рабов-илотов. Подобная экономическая система, почти полностью исключающая труд свободных крестьян, сформировала и особый тип государства. Спарта превратилась в государство-рантье, полностью живущее за счет того, что производили илоты.17


ЛАКОНИЯ


Спартой, или Лакедемоном, называлась община, владевшая плодородной долиной реки Еврота. Это долина – Лакония – с запада была отделена от Мессении высоким хребтом Тайгетом, достигавшим снежной линии; к северу на высоком плоскогорье, лежит Аркадия; береговая полоса не имела удобных гаваней.

Пройти в Аркадию можно было только по узкой тропинке вдоль берега Еврота (Эврота). Аркадянам при желании не стоило большого труда занять высоты, господствующие над этой дорогой, и сделать путь непроходимым. На востоке от Лаконии лежит область, называющаяся Кинурией («собачий хвост»); она принадлежала в древнейшее время Аргосу и отделялась от Лаконии хребтом Парнон, переходящим на юге в низкую каменистую гряду.18 На северо-востоке Миссенская низменность замкнута высокими нагорьями Аркадии.

Спартанское государство, в своих окончательно сложившихся во 2-ой половине VII в. до н.э. границах, занимало южную часть Пелопоннесса на побережье залива; сухопутной была только северная граница, отделявшая Лаконику от Элиды на северо-западе, Аркадии – на севере и Арголиды – на северо-востоке.

Сухопутные границы спартанской территории походили по труднодоступным горным местностям. Морские побережья тоже не были благоприятными для морских сношений. Лишь на юго-востоке и юге, по берегам Лаконского и Мессенского заливов, имелись удобные для причалов места. Географическая изолированность Лаконики отчасти способствовала той замедленности общественно-политического развития, которая характерна для исторической Спарты.

Лаконские и Мессенские долины орошались рядом водных потоков и очень плодородны. Но в Лаконике площадь плодородных земель ограничена – этл довольно узкая полоса по среднему течению Еврота, наибольшая широта которой достигает десяти километров. В этом месте и возник военно-политический центр Спартанского государства - Спарта.

Археологические исследования в Лаконской долине обнаружили остатки сооружений древнейшей эпохи. К ним следует отнести Менелайон (XIV-XI вв. до н.э.), представляющий собой остатки довольно массивного здания из тесаных камней, состоявшего из 4-5 отдельных помещений с коридоров, общей площадью всего раскопа около 300 м. Менелайон находится невдалеке от территории позднейшей Спарты, на склонах долины не был укреплен.

К этому же периоду относится и другой центр додорийской Лаконики, обнаруженной на месте позднейшего спартанского поселения Амиклы. Амиклы микенского периода были, по-видимому, культовым центром. Другие поселения микенского периода в Лаконской долине почти не сохранились.

Мессения – территория древнего Пилоса – в микенскую эпоху была, судя по археологическим данным, заселена гораздо плотнее, чем Лаконика. В конце XIII и XII вв. до н.э. Пилос, Микены и другие микенские поселения в Лаконике и Миссении разрушены и впадают в запустение, Микенская эпоха заканчивается наступлением новой гомеровской эпохи, уже непосредственно связанной с последующей историей Эллады. Начало Гомеровской эпохи совпадает с последующим крупным передвижением племенных группировок на Балканском полуострове. Память об этих передвижениях сохранилась в позднейшей греческой литературе в виде предания о борьбе героя Геракла за обладание Пелопонессом и о захвате полуостровом потомками Геракла, Гераклидами, которые стали во главе вторгшейся в Пелопонесс группировки греческих племен, называвшихся дорянами. В этом предании впервые упоминается о разделении древнегреческого народа на языковые и племенные группировки дорян, ионян эолян и др., на которые древние греки делились и в позднейшие времена.

Сами названия Спарта и Лакедемон встречаются в «Илиаде» и в «Одиссее», но под ними имеюся в виду не город и не область, а лишь сказочный дворец Менелая, описываемый в четвертой песне «Одиссея». Никаких сведений об окружающих этот дворец поселений в этом описании не содержится. Таким образом, упоминание о Спарте в «Одиссее» лишено реальности. Это впечатление усиливается, если обратить внимание на описание путешествия Телемаха из Пилоса в Спарту: гладкая и прямая дорога приводит путников в Спарту; никакого упоминания о горных твердынях Тайгета и его предгорий, которые отделяли «песчаный» Пилос от Спарты. Таким образом, Спарта в поэмах Гомера не реальна и совершенно не похожа на позднейшую, исторически известную Спарту, предания о которой передают нам Геродот и другие древнегреческие историки. Таким образом, весьма еще неполные пока данные археологии позволяют предположить, что самый центр Спартанского государства в позднегомеровской эпохе и ничего общего со Спартой, изображаемой в поэмах не имел.2О наименованиях «Спарта» и «Лакедемон» Павсаний вот что говорит: «За Гермами к западу начинается уже Лаконская область. Как рассказывают сами лакедемоняне, автохтоном (коренным жителем) в этой земле был Лелег, который был первым ее царем. У Лелега было двое сыновей, старший Милет и младший Паликаон. По смерти Милета, власть принял его сын Эврот. Стоячую воду с равнины, которая заболачивала ее, он отвел в море, прорыв канал. Когда вода болота была спущена, а оставшаяся образовала поток, он назвал его Эвротом. Так как у него не было потомства мужского пола, он оставил царство Лакедемону, матерью которого была Тайгета, от имени которой получила свое название и гора, а отцом, по народной молве, ему доводился сам Зевс. Лакедемон был женат на Спарте, дочери Эврота. Как только он получил власть, то прежде всего всей стране и всему населению он дал свое имя, а затем выстроил город и назвал его по имени жены; и до наших дней этот город называется Спартой.»19

В микенскую эпоху Лакония, как и смежная Арголида, была заселена ахейцами. Спартанский царь Менелай и его супруга Елена относились к области мифологии,- скорее всего это древнейшие спартанские божества, впоследствии, с изменением религиозных мировоззрений, низведенные до положения героев. Однако сама обстановка событий в гомеровских поэмах в основе своей историческая. Согласно «Каталогу кораблей»во II песни «Илиады», в Лаконии находилось 12 полисов, в том числе Лакедемон, Амиклы и Спарта; все они были подчинены Менелаю, который почти равноправен со своим братом Агамемноном, великим царем Микен. В самом деле, в Амиклах, в классическое время находилось святилище Гиакинфа, самая форма имени которого показывает, что это божество микенского времени. Здесь же находится святилище Агамемнона, Клитемнестры и Александры, отождествленной с дочерью троянского царя, Приама, Кассандрой. В другом селении, Крапнах, в классическое время, находилось святилище Менелая и Елены-Древесницы. Приношениями Елене служили цветы; вообще культ Елены сходен с культом древесной богини, которая изображена на критских рисунках. Возможно, что Гомеровская Спарта находится как раз на месте позднейших Терапн. Близ Терапн находилось и святилище двух спартанских богов-братьев, Кастора и Полидевка, именуемых Диоскурами. Это были главные боги спартанской государственной общины еще в микенское время; в классическую эпоху два спартанских царя считались их земными воплощениями.20В течение всего архаического периода, т.е. в VIII-VI вв. до н.э., социально-экономическое и культурное развитие основных районов Пелопонесса шло крайне неравномерно. В гористой, отрезанной от моря Аркадии основой экономики еще в V-IV вв. до н.э. оставалось примитивное сельское хозяйство, по преимуществу скотоводческое. Вплоть до первой половины IV в. до н.э. здесь не было ни одного настоящего города.

Заметно отставали также южные и западные области Пелопонесса: Лакония , Мессения, Элида и Ахайя – удаленность от Эгейского моря. Здесь с большим опозданием начали развиваться ремесла и торговля.


В древности обычным наименованием Спартанского государства было Лакедемон. Спартой назывался только город или группа поселков на берегу Еврота, в котором концентрировалась основная масса гражданского населения.21ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО ЛИКУРГА





Основными источниками по законодательству Ликурга и спартанскому государственному устройству в целом являются два специальных трактата, один — Ксенофонта «Лакедемонская полития», а другой — Плутарха биография Ликурга.Плутарх в своих, сочинениях использовал обширный круг источников, не дошедших до нас. Степень достоверности и надежности Плутарха, конечно, во многом зависит от тех источников, которые он использовал. В предисловии к биографии Плутарх предупреждает читателя, что о «Ликурге невозможно сообщить ничего строго достоверного» и что «более всего расходятся сведения о том, в какую пору он жил». По этим основным линиям — историчность Ликурга и хронологические рамки его законодательства — до сих пор идут споры в научной литературе. В настоящее время большинство ученых склоняется к мнению, что сомневаться в историческом существовании спартанского законодателя нет оснований. Время проведения реформ определяется, как правило, в диапазоне с конца IX до середины VIII вв. до н. э. Согласно Плутарху, Ликург был автором не только Большой Ретры, но н был ответствен за раздел земли в Спарте па клеры, за введение сисситии и за всю коллекцию характерных особенностей спартанской общественной жизни н общественного воспитания. При всей своей несамостоятельности именно Плутархов вариант спартанской начальной истории стал последним словом в античной литературе, и именно этот вариант перекочевал в средневековую и позднейшие эпохи. Спарта, о которой мы говорим, — это Спарта, изображенная и описанная Плутархом.22

Ликург – потомок Прокла в шестом колене и Геракла в одиннадцатом.

Большинство писателей излагают родословную следующим образом: от Прокла, сына Аристомеда, родился Сой, от Соя – Эврипонт, от Эврипонта – Пританей, от Пританея – Эвном, от Эвнома первая жена родила Полидекта, вторая – Дионасса – Ликурга.

Из предков Ликурга наибольшую известность снискал Сой, в правление которого спартанцы поработили илотов и отняли у аркадян земли.

После смерти Полидекта, по общему суждению, преемником должен был стать Ликург, который правил до тех пор, пока не обнаружилось, что жена умершего брата беременна. Ликург объявил, что царство принадлежит ребенку; сам же соглашается властвовать на правах опекуна (продикали).

Имя родившемуся мальчику Ликург дал Харилай.

Леонид заранее опутывал Ликурга клеветою, выставлял его злоумышленником на случай, если с царем что-то случиться. Ликург решил уехать.

Он побывал на Крите, изучал государственное устройство. С Крита отплыл в Азию, желая сопоставить суровую простоту критян с ионийскою роскошью.

Египтяне утверждали, что Ликург побывал и у них и, горячо похвалив обособленность войнов от всех прочих групп населения, перенес этот порядок в Спарту, отделил ремесленников и мастеровых, и создал образец государства.

Лакедемоняне тосковали по Ликургу и неоднократно приглашали его вернуться, говоря, что единственное отличие их нынешних царей от народа — это титул и почести, которые им оказываются, тогда как в нем видна природа руководителя и наставника, некая сила, позволяющая ему вести за собою людей. Сами цари тоже с нетерпением ждали его возвращения, надеясь, что в его присутствии толпа будет относиться к ним более уважительно. В таком расположении духа находились спартанцы, когда Ликург приехал назад и тут же принялся изменять и преобразовывать все государственное устройство. Он был убежден, что отдельные законы не принесут никакой пользы, если, словно врачуя больное тело, страдающее всевозможными недугами, с помощью очистительных средств, не уничтожить дурного смешения соков и не назначить нового, совершенно иного образа жизни. С этой мыслью он, прежде всего, отправился в Дельфы. Принеся жертвы богу и вопросил оракула, он вернулся, везя то знаменитое изречение, в котором пифия назвала его «боголюбезным», скорее богом, нежели человеком; на просьбу о благих законах был получен ответ, что божество обещает даровать спартанцам порядки, несравненно лучшие, чем в остальных государствах. Ободренный возвещениями оракула, Ликург решил привлечь к исполнению своего замысла лучших граждан и попел тайные переговоры сначала с друзьями, постепенно захватывая все более широкий круг и сплачивая всех для задуманного им дела. Когда же приспел срок, он приказал тридцати знатнейшим мужам выйти ранним утром с оружием на площадь, чтобы навести страх на противников Из них двадцать, самые знаменитые, перечислены Гермиппом; первым помощником Ликурга во всех делах и наиболее ревностным соучастником издания новых законов называют Артмиада. Как только началось замешательство, царь Харилай, испугавшись, что это мятеж, укрылся в храме Афины Меднодомной, но затем, поверивши уговорам и клятвам, вышел и даже сам принял участие в том, что происходило...

Из многочисленных нововведений Ликурга первым и самым главным был Совет старейшин (герусия). В соединении с горячечной и воспаленной, по слову Платона, царской властью, обладая равным с нею правом голоса при решении важнейших дел, этот Совет стал залогом благополучия и благоразумия. Государство, которое носилось из стороны в сторону, склоняясь то к тирании, когда победу одерживали цари, то к полной демократии, когда верх брала толпа, положив посредине, точно балласт в трюме судна, власть старейшин, обрело равновесие, устойчивость и порядок: двадцать восемь старейшин (геронтов) теперь постоянно поддерживали царей, оказывая сопротивление демократии, но в то же время помогали народу хранить отечество от тирании. Названное число Аристотель объясняет тем, что прежде у Ликурга было тридцать сторонников, но двое, испугавшись, отошли от участия в деле. Сфер же говорит, что их с самого начала было двадцать восемь. Возможно, причина здесь та, что это число возникает от умножения семи на четыре и что, после шести, оно первое из совершенных, ибо равно сумме своих множителей. Впрочем, по-моему, Ликург поставил двадцать восемь старейшин скорее всего для того, чтобы вместе с двумя царями их было ровно тридцать.

6. Ликург придавал столько значения власти Совета, что привез из Дельф особое прорицание на этот счет, которое называют, «ретрой». Оно гласит: «Воздвигнуть храм Зевса Силлания и Афины Силлании. Разделить на филы и обы. Учредить герусию из 30 членов с архагетамн совокупно. От времени до времени созывать апеллу меж Бабикой и Кнакионом, и там предлагать и распускать, но господство и сила да принадлежит народу». Приказ «разделить» относится к народу, а филы и обы — названия частей и групп, на которые следовало его разделить. Под архагетами подразумеваются цари. «Созывать апеллу» обозначено словом «апелладзейн», ибо началом и источником своих преобразований Ликург объявил Аполлона Пнфийского. Бабика и Кнакион теперь именуются... (текст испорчен) и Энунтом, но Аристотель утверждает, что Кнакион — это река, а Бабика — мост. Между ними и происходили собрания, хотя в том месте не было ни портика, ни каких-либо иных укрытий: по мнению Ликурга, ничто подобное не способствует здравости суждений, напротив причиняет один только вред, занимая ум собравшихся пустяками и вздором, рассеивая их внимание, ибо они, вместо того чтобы заниматься делом, разглядывают статуи, картины, проскений театра или потолок Совета, чересчур пышно изукрашенный. Никому из обыкновенных граждан не дозволялось подавать свое суждение, и народ, сходясь, лишь утверждал или отклонял то, что предложат геронты и цари. Но впоследствии толпа разного рода изъятиями и прибавлениями стала искажать и уродовать утверждаемые решения, и тогда цари Полидор и Феопомп сделали к ретре такую приписку: «Если народ постановит неверно, геронтам и архагетам распустить», то есть решение принятым не считать, а уйти и распустить народ на том основании, что он извращает и переиначивает лучшее и наиболее полезное. Они даже убедили все государство в том, что таково повеление бога, как явствует из одного упоминания у Тиртея:

Те, кто в пещере Пифона услышали Феба реченье,

Мудрое слово богов в дом свой родной принесли:

Пусть в Совете цари, которых боги почтили,

Первыми будут; пускай милую Спарту хранят

С ними советники-старцы, за ними — мужи па народа,

Те, что должны отвечать речью прямой на вопрос.


Второе преобразование Ликурга – передел земли. Он уговорил спартанцев объединить все земли, а затем поделить их заново и впредь хранить имущественное равенство.

Он разделил Лаконию между периэками (жителями окрестных местностей) на 30 тысяч участков, а земли, относящиеся к самому городу Спарте – на 9 тысяч, по числу семей спартиатов. Каждый надел был такой велчины, чтобы приносить по 70 медимнов (52 л) ячменя на одного мужчину и по 12 на женщин, и соразмерное количество жидких продуктов.

Затем он взялся и за раздел движимого имущества. Он вывел из употребления всю золотую и серебряную монету, оставив железную. По мере распределения новой монеты многие виды преступлений исчезли. Он велел закалять железо, окуная его в уксус, и это лишало металл крепости, он становился хрупким.

Затем Ликург изгнал из Спарты бесполезные и лишние ремесла. Ремесленники стали вкладывать все свое мастерство в предметы первой необходимости.

Ликург учредил совместные трапезы – сисситии: граждане собирались вместе и все ели одни и те же кушанья, нарочито установленные для этих трапез. Благодаря совместному питанию и его простоте богатство перестало быть завидным.

Третья ретра Ликурга запрещает вести войну постоянно с одним и тем же противником, чтобы тот, привыкнув отражать нападения, и сам не сделался воинственным.

Ликург одним из благ доставил изобилие досуга. Заниматься ремеслом им было запрещено. Землю их возделывали илоты.

Как уже говорилось, первых старейшин Ликург назначил из тех, кто принимал участие в его замысле. Затем он постановил взамен умерших всякий раз выбирать из граждан, достигших 60 лет.

Покончив с предрассудками, Ликург не препятствовал хоронить мертвых в городе и ставить надгробия близ храмов. Запретил погребать что-то вместе с покойником. Надписывать имя на могильном камне запрещалось, исключением являлись войны и жрецы. Срок траура – 11 дней.

Он не разрешал выезжать за пределы страны и путешествовать, опасаясь, как бы не завезли в Лакедемон чужие нравы.

В Лакедемоне свободный до конца свободен, а раб до конца порабощен.

Главные из законов укоренились в обычаях спартанцев, и государственный строй окреп. Ликург собрал всенародное Собрание и заявил, что сделанного достаточно, и что остается еще один вопрос, суть которого он откроет после того, как спросит совета у бога. Пусть де они неукоснительно придерживаются законов и ничего не изменяют, пока он не вернется из Дельф.

Ликург отправился в Дельфы, вопросил оракула, а прорицание отправил в Спарту, где Бог «отвечает», что законы хороши и город прибудет во славе, если не изменит законов.

Ликург решил не возвращать и не освобождать народ от клятвы. Он достиг зрелого возраста и уморил себя голодом.

Спарта превосходила все греческие города благозаконием и славою на протяжении 500 лет, пока блюла закон Ликурга, в котором ни один из 14 царей, правивших после него, ничего не изменяли.23




ПЕРЕВОРОТ VI В. ДО Н.Э.


Историческая наука нового времени подвергла предание о великом законодателе беспощадному критическому анализу. Одним из первых выразил сомнения в исторической реальности Ликурга еще в 20-е годы прошлого века известный немецкий исследователь античности К.О.Мюллер. Ему же принадлежит и ставшая впоследствии весьма популярная мысль о том, что «Законы Ликурга» в сущности, гораздо древнее самого законодателя, даже если допустить, что он существовал как реальная личность, ибо в действительности это не столько законы в собственном значении этого лова, сколько древние народные обычаи, уходящие своими корнями в самое отдаленное прошлое дорийцев и всех других эллинов.

Такие крупные ученые, как У.Виламовиц, Эд.Мейер расценивали сохранившиеся в нескольких вариантах жизнеописание спартанского законодателя как позднюю рационалистическую переработку мифа о древнем лаконском божестве Ликурге. Античная историческая традиция Засвидетельствовала существование в Спарте особого культа Ликурга. Отталкиваясь от этого факта, все три названных выше исследователя пришли к выводу, что бог Ликург исторически предшествовал человеку Ликургу.

В свою очередь, Эд.Мейер столь же решительно объявил подделкой, сочиненной в IV в. до н.э., так называемую «Большую ретру», считавшуюся важнейшим из законодательных актов «Ликурга». Спартанский космос, т.е. свод обычаев и правил, регулировавших повседневную жизнь спартиатов, Мейер квалифицировал как приостановленный в своем развитии житейский уклад дорийской племенной общины, из которой собственно и выросла классическая Спарта, известная по описаниям Ксенофонта и Плутарха.

В сущности, на место одной схемы, выводившей спартанское государство со всеми его законами и учреждениями в уже готовом виде из головы великого законодателя, была подставлена другая схема, согласно которой общественный и государственный строй Спарты возник абсолютно самопроизвольно, в результате постепенной племенной общины завоевателей в условиях хронической военной опасности. Приверженцы этой схемы, Эд.Мейер, Белох, Нильсон и др., были уверены, что Спарта очень рано, еще до начала мессенских войн, кА бы выпала из общего русла исторической Греции и превратилась в особый, наглядно изолированный от всего остального греческого мира микрокосм.

Между тем, в 1906-1910 гг., были сделаны открытия английской археологической экспедицией под руководством Докинза. Во время раскопок в святилище Артемиды Орфии было обнаружено множество художественных изделий местного лаконского производства, датируемых преимущественно VII-VI вв. до н.э. Весь найденный материал наглядно свидетельствует о том, что архаическая Спарта по праву может считаться одним из самых значительных центров художественного ремесла в тогдашней Греции. В то же время, в большинстве своем находки совершенно не вяжутся с обычными представлениями о суровом и аскетичном образе жизни спартиатов, о почти абсолютной изоляции их государства от всего остального мира. Объяснить это странное противоречие можно было, лишь предположив, что в VII-VI вв. до н.э., т.е. в то время, к которому относят основную часть археологического материала, собранной экспедицией Докинза, нивелирующий механизм «законов Ликурга» еще не был пущен в ход, и социально-экономическое и культурное развитие Спарты шло в общем по тому же руслу, что и развитие большинства греческих государств.

Своей высшей точки эволюция лаконской художественной школы достигла в первой половине VI в. до н.э. Во второй половине VI в. до н.э. начинается быстрый и внешне как будто ничем не мотивированный упадок. В самой Лаконии почти совершенно исчезают изделия чужеземных мастеров. Спарта явно замыкается в себе и к концу VI в. до н.э. превращается в государственную казарму, какими ее знали греческие историки V-IV вв. до н.э.

Упадок спартанского искусства, по мнению Г.Диккинза, Уейда-Гери, Вилькена, Эренберга, Глоц, С.Я.Лурье и др., был прямо обусловлен перерождением самого спартанского общества, которое было вызвано двумя обстятельствами: 1) искусственным выравниванием житейского уклада спартиатов в связи с введением «законов Ликурга» и 2) сознательной самоизоляцией Спарты от всего внешнего мира. Обе эти меры были ответом правящей элиты спартанского общества на ту взрывоопасную, чреватую угрозой илотского мятежа обстановку, которая сложилась в Спарте после завоевания Мессении, когда численность порабощенного населения резко превысила полноправных граждан.

В рамках этой гипотезы получила свое в общем достаточно правдоподобное объяснение и легенда о Ликурге. Инициаторы серии реформ, посредством которых в Спарте были заложены основы «нового порядка», могли прибегнуть к авторитету какого-нибудь древнего героя или божества, которому ad hoc было приписано проведение аналогичных преобразований в самом отдаленном прошлом, еще на заре спартанской истории. На эту роль, в силу неизвестных причин, был избран Ликург. Начиная с этого момента, он стал превращаться из божества в человека – законодателя. Таким образом, согласно этой концепции сам «Ликургов космос» был осмыслен его устроителем как возрождение древних, искони заведенных в Спарте, но потом забытых порядков.

Многие приверженцы теории переворота VI в. до н.э. полагали, что древние дорийские обычаи, пришедшие за давностью времен в забвение и упадок, были планомерно восстановлены ставшей у власти партией ревнителей старины и с тех пор приобрели в Спарте силу настоящих законов.

Однако, в 50-60-е года взгляды Диккинза и его последователей были подвергнуты критическому пересмотру. В некоторых работах указывается, что вырождение спартанского искусства и художественного ремесла во второй половине VI в. до н.э. могло быть вызвано чисто экономическими причинами, например, особая приверженность правительства Спарты к архаическим денежным единицам в виде железных спиц (оболов) в то время, когда другие греческие государства уже широко использовали как во внутренней, так и во внешней торговле серебряную монету. Это обстоятельство могло отпугнуть от лаконских рынков и гаваней чужеземных купцов.

Другие авторы видят главную причину упадка лаконского художественного ремесла в разрыве торговых контактов между Спартой и малоазиатским побережьем Эгейского моря, в связи с захватом этого района персами во второй половине VI в. до н.э.: лишившись своих основных рынков сбыта, находившихся в Ионии и в Лидии, лаконские художественные промыслы будто бы быстро захирели, а также вытеснение лаконских ремесленных изделий, как на внешнем, так и на внутреннем рынках более совершенной продукцией афинских мастеров.

М.Финли, принимая «революцию VI в. до н.э.», как бесспорный исторический факт, характеризует ее как «сложный процесс, который включает в себя некоторые нововведения, но вместе с тем значительную долю модификации и реинституционализации тех элементов, которые производят впечатление пережитков, сохранившихся без всяких изменений.

«Описание Эллады» Павсания служит свидетельством о наиболее примечательных архитектурных сооружениях, которые ему удалось повидать во время его визита в Спарту. Периодом наиболее интенсивной строительной деятельности было в истории этого города VI столетие до н.э. Были воздвигнуты храм Афины Меднодомной, «трон Аполлона в Амиклах». С начала V в. до н.э. строительная деятельность в Спарте и ее окрестностях замирает.

Все эти факты создают впечатление постепенного угасания омертвения спартанской культуры, которые становятся более очевидными по мере приближения к концу архаического периода.

Во второй половине VI в. до н.э. наступает также заметное охлаждение спартанцев к Олимпийским играм, в которых до этого времени они принимали самое активное участие.

Как полагает Холлэдэй, решение проблемы культурного упадка Спарты заключается не в «серии законов против роскоши» а в «возврате к строгой системе воспитания, пришедшей в упадок после завоевания Мессении». «Дети были снова отделены в раннем возрасте от их родителей, и отец должен был посещать обеды за общим столом (сисситии). Здесь не было места для изящной посуды и иных украшений жизни. Тяга к таким вещам рассматривалась теперь как антиобщественная и неприличная для спартанца. То, что Спарта престала ввозить красивые вазы и поэтов, было следствием не бедности ее, а опасение ослабить суровую дисциплину посредством чувственных и развращающих внешних влияний».

Нельзя, однако, забывать о том, что само по себе воспитание подрастающего поколения было в Спарте лишь частью гораздо более широкой и сложной системы контроля над повседневной жизнью граждан. Поэтому Холлэдэй едва ли прав, когда ставит читателя перед альтернативой, предлагая выбирать одно из двух возможных объяснений причины упадка спартанской культуры: либо серия законов против роскоши, либо изменение методов и форм воспитания. В действительности, как то, так и другое было, по-видимому, звеньями одной цепи. Системе , вероятно, не смогла бы действовать достаточно эффективно, если бы она не подкреплялась всевозможными ограничениями и запретами, направленными к предотвращению и искоренению опасных последствий, судя по всему, никогда не исчезавшего в Спарте социального неравенства.

Античные авторы, начиная с Ксенофонта, недвусмысленно свидетельствуют о широко практиковавшихся в Спарте запретах на выезд за пределы государства и о систематическом выдворении из страны нежелательных элементов из числа чужеземцев – «ксенеласиях». Еще одним звеном в той же цепи фактов может считаться изъятие из обращения всей иностранной валюты – мера, при помощи которой спартанское правительство, очевидно, рассчитывало создать мощный заградительный барьер на пути проникновения в Лакедемон вредоносных чужеземных влияний и одновременно (при фактическом отсутствии собственного денежного чекана) ограничить возможности личного обогащении граждан.

Все эти факты воспринимаются как проявление вполне продуманной и достаточно последовательной политической линии. Конечно, целью этого отгораживания от внешнего мира было создание и сохранение внутри государства особого психологического климата, в которой нормой и идеалом сделалась абсолютная унификация быта и в то же время подвергалась суровому осуждению и даже гонениям любая экстравогантность в одежде и пище, домашней утвари, устройстве жилища и т.д. Очевидно, правящие круги спартанского общества надеялись, что таким способом им удастся положить предел демокративному потреблению богатства и навсегда внедрить в сознание рядовых спартанцев иллюзию «всеобщего равенства» вопреки реальной неосуществимости этого принципа.

Сама застойность спартанского общества была явлением вторичного порядка, вызванным «целенаправленным» вмешательством государства в естественный процесс социально-экономической эволюции. Сознательно поставленный на пути этого процесса барьер «Ликургова законодательства» несет на себе явно выраженные признаки рациональной, логически выверенной конструкции.

Солидаризируясь с Финли и некоторыми другими авторами, можно представить сам переворот как довольно длительный поэтапный процесс трансформации традиционных социальных структур. Вполне возможно, что «Ликургово законодательство» было продуктом коллективного творчества нескольких или даже многих реформаторов, и что эта их деятельность растянулась на ряд десятилетий. Процесс этот, скорее всего, не был беспорядочным и стихийным, что отдельные его этапы или стадии были логически связаны между собой и подчинены одной общественной задаче постепенного развития и усовершенствования однажды возникшей системы социального контроля. Многие детали этой системы, вероятно, возникли сообразно с требованиями того или иного конкретного исторического момента. Но все вместе взятые они были пронизаны одной идеей, одним общим принципом консолидации гражданского коллектива Спарты ценой максимального самоограничения и выдержки всех его членов. С течением времени, эта политическая доктрина персонифицировалась и обрела самостоятельное существование в образе Ликурга.24




МЕССЕНСКИЕ ВОЙНЫ



Судя по данным археологии и диалектологии, дорийское вторжение распространилось и на Мессению, где были уничтоже­ны крупные ценозы микенской культуры, такие как дворец в Пи-лосе. Но в отличие от Лаконии в Мессении ахейское население порабощено не было. Скорее всего, здесь произошла постепенная ассимиляция, т. е. подлое слияние в один парод ахейцев и дорий­цев. Во всяком случае, в исторический период народ, населявший Мессеннию, назывался мессенцами и не делился ни на какие этни­ческие группы.

В пользу ранней даты проникновения дорийцев в Мессению свидетельствует Гомер, рассказывая о рейде Геракла против Пилоса (Ил., XI, 690 слл.). В «Каталоге кораблей» (Ил., II, 594) у Го­мера встречается имя «Дорион», которое локализуется где-то в северной Мессении. О раннем дорийском присутствии в Мессении свидетельствует и тот факт, что в Регии, который был основан перед самым началом Первой Мессенской войны, использовался дорийский диалект и дорийские имена собственные. Как известно, в основании Регии принимали участие мессенцы, стремившиеся избежать гибели от рук спартанцев (Страб., VШ, 1, 6, р. 257; Павс., IV, 23, 6). Таким образом, часть мессенцев, вероятно, аристокра­тия, была уже дорийской перед началом спартанского завоевания. Этим можно объяснить универсальное восприятие мессенцами и IV в, до и. э. не только дорийского диалекта, но также и чисто дорийского культа Аполлона Карнейского и дорийского календа­ря. По словам Павсания, мессенскне эмигранты в течение трех столетий сохраняли в чистоте свой дорийский диалект (IV, 27, 1 1) и, когда в IV в. до н. э. Мессения была освобождена, многие из них вернулись на родину.

До войны со Спартой Мессения была свободной и независимой страной. Об этом говорит, например, тот факт, что она активно участвовала в олимпийских играх. Для Мессенни поражение в Мессенских войнах оказалось страшной катастрофой. Была уничтожена ее государственность и надолго прервано ее культурное развитие. Для Спарты же, Мессенские воины стали логическим продолжением ее экспансии и своеобразным вариантом так назы­ваемой внутренней колонизации. И тут, Спарта пошла своим оригинальным путем. Если главным содержанием периода греческой архаики была Великая греческая колонизация, в которой так или иначе участвовало большинство греческих полисов, то Спарта предпочла решать свои социально-экономические и демографиче­ские проблемы иначе. Вместо вывода колоний за море она начала серию военных походов против своего ближайшего соседа - Мессении.

Традиция насчитывает три Мессенских воины, хотя послед­няя, третья, относится уже к периоду классики и войной может быть названа только условно. Это было восстание мессенских илотов. Одним из главных источников по истории Мессенских войн являются стихи Тиртея, который первым воплотил в своих произведениях идеалы спартанской военной доблести.Он был современником и участником Второй Мессенской войны. Но характер жанра и фрагментарность его поэтического наследия де лают стихи Тиртея не слишком содержательным в историческом отношении источником.

Самый пространный рассказ о Мессенских войнах принадле­жит Павсанию, чье творчество относится уже к периоду Римской империи (II в. н. э.). Выявить в этом предании историческое зерно довольно трудно. Но если отвлечься от имен легендарных царей и героев, то можно наметить вполне реальную историческую канву. Основными источниками Павсания были произведения, возникшие в кругу мессенских историков уже после возрождения Мессении в IV в. до н. э. Идеология вновь обретенной государствен­ности требовала своего художественного обрамления. Мессения нуждалась в героическом прошлом, и оно было воссоздано в це­лой серии патриотических рассказов, авторы которых, ловко манипулируя традицией, не останавливались и перед прямой ее фабрикацией. Такого рода литература и легла в основу версии Пав­сания.

По свидетельству Павсания (IV, 5, 10; 13, 7) и Евсевия (Хрон., II, р. 182) Первая Мессенская воина продолжалась 19 лет, с 742 по 724 гг. (благодаря датировке по олимпиадам хронология Павса­ния является абсолютной) (IV, 5, 10; 13, 7). Хронологию Павсания подтверждает и сохранившаяся традиция об основании двух за­падных колоний: так, Первой Мессенской войне непосредственно предшествовало основание Регия, а вскоре, после нее, в 706 г., был основан Тарент.

Главной целью Спарты в Мессенских войнах было приобре­тение новых земель. Спартанская традиция передает, что царь Полидор, начиная эту войну, объявил, что идет завоевывать зем­лю, еще не поделенную на клеры (Плут. Мор., 231 В). Перед за­воевателями вряд ли стояла задача покорить всю территорию Мессении. Ведь большая часть Мессении, кроме долины реки Па-миссы, гориста. Холмистая местность и узкие прибрежные долины скорее благоприятствовали пастушеству, чем земледелию. В классическое время большая часть западной Мессении была пустынна так же, как и прибрежные районы. Так что предметом завоевания, скорее всего, являлись две плодородные долины, расположенные по берегам Памиссы, — Стениклер и Макария. Эти две равнины легко могли обеспечить частками земли по крайней три тысячи спартанцев (ср. Плут. Лик., 8).

Павсаний подробно излагает ход военной кампании. После ряда поражений сопротивление мессенцев сосредоточилось в по­граничном с Аркадией районе. Здесь повстанцы были разбиты, и Мессения подчинилась Спарте. Мессенскне аристократы по большей части эмигрировали из Мессении. Часть их приняла уча­стие в основании Регия, а часть бежала в Аркадию. После Второй Мессенской войны этот эмиграционный процесс продолжался. Известно, что герой Второй Мессенской войны царь Аристомен нашел себе убежище на Родосе. Многие знатные мессенцы эмиг рировали в Сицилию и Южную Италию.

Условия мирного договора, судя по рассказу Павсания, были достаточно жесткими. Мессенцы поклялись не отпадать от Спар­ты и не поднимать восстания, а также доставлять Спарте полови­ну урожая (Павс., IV, 14, 4-5). Такой огромный процент отчуж­даемой продукции редко встречается в исторической практике. Сбор подобного налога невозможно было бы осуществить без постоянного и очень сильного давления на илотов и без прямого контроля над урожаем. Высокая степень сопротивляемости мессенских илотов во многом объясняется повышенным экономиче­ским прессингом, который они испытывали. Но, скорее всего, после Первой Мессенской войны, Мессения еще не превратилась в аморфную политическую структуру и сырьевой придаток Спарты. Она еще сохраняла остатки своей государственности. Так, судя по фрагментам Тиртея, после Первой Мессенской войны мессенское население в своей массе не было еще превращено в илотов. Ведь Вторая Мессенская война была борьбой между двумя гоплитскими
армиями (Тиртей, фр. 8, 9 Диль), а народ, превращенный в безоружных, крепостных, вряд ли мог создать правильную армию и
сражаться в ней в качестве гоплитов. Можно предположить так
же, что далеко не вся территория Месссении была завоевана спартанцами после Первой Мессенскон войны. В руках спартанцев
оказались, скорее всего, две плодородные равнины на востоке
страны, а вся остальная территория находилась еще вне ареала
спартанского влияния.

Это позволило Мессении, спустя десятилетия, поднять обще мессенское восстание, которое вошло в предание под именем Второй Мессенской воины. Точную дату этой войны определить трудно. Все подсчеты основываются главным образом на словах Тиртея, что Первая Мессенская война была во время «отцов наших отцов», т. е. — при буквальном понимании этого поэтическо го образа — при дедах тиртеевского поколения. Согласно хронологии Павсания, война длилась с 685 по 668 гг. (IV, 15, 2). Однако в науке эта дата часто оспаривается, и Вторая Мессенская война помещается или в середину VII в. или в его 2-ю половину, хотя каких-либо весомых оснований, кроме указания Евсевия на 636 г. как год начала войны (Хрон., II, р. 182), нет; Ведь датировку Пав сания косвенно подтверждает и Тиртей: промежуток в два поко ления между концом Первой и началом Второй Мессенской войны должен был быть достаточно коротким, чтобы остаться в живой памяти Тиртея.

Восстание мессенцев началось на севере, в Андании. Во главе восставших стоял царь Аристомен. В памяти мессенцев он при обрел черты национального героя, предмета религиозного почитания и героического культа. Среди союзников мессенцев были аргосцы, элейцы, аркадяне, а также Пилос и Мефона, мессенские города на западном побережье, сохранившие свою независимость после Первой Мессенской войны. Надо заметить, что конфликт между Спартой и Мессенией носил чисто локальный характер. В качестве союзников в обеих Мессенских войнах принимали участие только полисы Пелопоннеса.

Первые годы воины для спартанцев были крайне неудачны ми: много раз они оказывались на грани полного поражения. Ситуация усугублялась и тем, что Мессении удалось приобрести в Пелопоннесе влиятельных союзников. Стихи Тиртея передают крайнее напряжение сил Спарты. Павсаний объясняет конечное поражение мессенцев, несмотря на их героизм, изменой союзников.

В решительной битве у Большого Рва на девятом году войны мессенцы были разбиты. Однако сопротивление продолжалось и после этого сражения, приобретя черты партизанской войны. Мессенцы укрепились на пограничной с Аркадией горе Ире, где продержались еще 11 лет. Повстанцы сдались только на условиях свободного ухода в Аркадию и другие области Греции. Все оставшееся население, в основном мессенские крестьяне, было превращено в илотов и вместе со своими земельными участками распределено между отдельными семьями спартиатов. Таким об­разом, к концу VII в. до н. э., система эксплуатации илотов в основном уже сложилась, а Спарта окончательно стала государ­ством-рантье, в котором сословие господ (а к нему относилось все гражданское население Спарты) жило за счет двух, негражданских сословий — периэков и илотов.25











СПАРТАНСКАЯ ОБЩИНА


ИЛОТЫ


Слово «илот», как в свое время доказывал К.О.Мюллер, скорее всего, является формой пассивного перфектного причастия от не употребляющегося глагола и буквально означает «взятый в плен», «военнопленный». Большинство грамматиков древности толковали этот термин именно так – пленные, ставшие «рабами».

Платон утверждает, что в греческом мире не существует единой оценки илотии: «Чуть ли не всем эллинам Лакедемонская илотия доставила бы величайшее затруднение и возбудила бы споры: по мнению одних, это хорошее учреждение, по мнению других – плохое». Древние авторы, включая Платона выражают сложившееся у греков относительно илотии как особой форме рабства. Античная традиция отличает илотов от рабов классического типа по целому ряду параметров: и по времени их появления и по способу приобретения, и по коллективному владению ими, и по особому экономическому и правовому положению.26 Их узаконенное прикрепление к земле, с одной стороны, ставило илотов в положение крепостных крестьян, но с другой,- гарантировало им и их потомкам сохранение определенных жизненных укладов.27

Так, согласно Феопомпу, илотия возникла раньше покупного рабства и была результатом порабощения ахейцев, населявших Лаконию до завоевания ее дорийцами. Дорийцы, согласно преданию, фигурируют не только в качестве изобретателей спартианской илотии. Античная традиция делает их авторами и других сходных с илотией форм зависимости (речь идет о дорийцах Крита, Серакуз, Гераклеи Понтийской, Византии). Причину возникновения всех этих «нетрадиционных» форм зависимости, древние авторы видели в завоевании и подчинении местного населения.

Историческая традиция отметила и не характерные для классического рабства отношения собственности, в которую были включены илоты: вся совокупность спартанских граждан совместно владела землей и илотами. Древние авторы называют землю, отведенную под наделы «государственной» или «общественной» землей, а илотов – или рабами общины, или государственными рабами, подчеркивая, тем самым, их зависимость от спартанской общины в целом.

В последующей лексикографической литературе было окончательно сформулировано положение о сущности особого класса зависимого населения, чей статус значительно отличался от статуса покупных рабов. Поллукс перечисляет спартанских илотов в длинном списке тех, чье положение было между свободными и рабами: «Между свободными и рабами находятся илоты лакедемонян, пенесты фессалийцев, клароты и мноиты критян, дорофоры мариаедиров, гимнеты аргивян, коринефоры сикионян.28

Между илотами и их хозяевами, спартиатами, стоял закон, который регулировал отношения этих двух социальных групп. Илоты, например, могли быть уверены, что их не продадут за границу, что с них не возьмут налог больше установленной нормы, что распоряжаться их жизнью если кто и может, то только государство, а не частные граждане. Им также была дарован, по крайней мере, одна религиозная гарантия – право убежища в храме Посейдона в Тенаре.29

Илоты не находились и в прямой соб­ственности у государства. Они лишь могли во имя общих инте­ресов предоставляться в распоряжение государства их непосредственными хозяевами. Это делалось, главным образом, во время военных кампаний, поскольку война создает особую реальность, которая требует и особых, невозможных для мирного времени решений.30




СПАРТИАТЫ.


Все полноправные граждане Спарты являлись членами общими равных и могли называть себя спартиатами. Термин «спартиаты» ( ) используется для отличия спартанских граждан от периэков и илотов. В трудах античных авторов, которые по большей части являлись историями войн, довольно трудно и редко можно видеть в спартиатах как отдельную социальную группу. Это объясняется тем, что спартанское войско, обязательно включавшее в себя периэков, обозначалось, как правило, общим для этих двух категорий этнонимом – лакедемоняне.

Но в период архаики появился еще один термин для обозначения спартанских граждан – «равные» шли в греческом варианте – «гомеи». Пока спартанский гражданский коллектив в своей массе был единым, оба термина – «спартиаты» и «гомеи» - скорее всего были синонимами, и, соответственно, эквивалентами спартанскому гражданству in corpore. В архаический период сословие равных соответствовало и совпадало со всем гражданством.

Слово «гомеи» вряд ли могло быть вполне официальным обозначением полноправных спартанских граждан. Скорее всего оно возникло в среде самих спартиатов в еще достаточно раннее время. Оно использовалось членами гражданской корпорации для горделивого подчеркивания своего особого аристократического равенства и никакой другой нагрузки вплоть до IV в. до н.э. в себе не несло. Само появление термина «равные» свидетельствует о высочайшем самосознании спартиатов, которые очень рано стали осознавать себя членами аристократической корпорации.

По мнению других авторов, именно Ликург подтолкнул спартанское общество к формированию подобного гражданственного коллектива, между членами которых существовали сложные многоуровневые связи. По словам Исократа, сохранение корпоративного единства было главной целью законодателя. «Лишь для себя они установили равноправие и такую демократию, какая необходима для тех, кто намерен навсегда сохранить единодушие граждан».(XII,178) Конечно демократия Исократа называется, на самом деле, аристократическим равенством. Термин «равные» указывает на сущность компромисса между спартанскими «патрициями плебеями», компромисса, благодаря которому возникла уникальная для греческого мира политическая структура. Обеспечив народу одинаковые с аристократией стартовые условия, Ликург тем самым раздвинул границы аристократии. После него весь гражданский коллектив Спарты уже представлял собой военную элиту, внутри которой постепенно вырабатывались особый стиль жизни и особая школа ценностей.

Реформы Ликурга проходили в период нарождавшейся в Спарте государственности. К пережиткам еще племенной организации общества относится представление о земле, как о государственной собственности. В Спарте верховным собственником земли считалось государство. Оно наделяло всех граждан клерами и под угрозой потери их заставляло выполнять свои обязанности.

Спартанский полис был заинтересован в увековечивании существующих аграрных отношений. Поэтому очень рано были выработаны механизмы, выполняющие охранительные функции.31Так, была запрещена купля-продажа земли даже в таких ее видах, как дарение и завещание.32 По словам Аристотеля, «во многих государствах, в древнее время, законом запрещалось продавать первоначальный надел». Отмену ограничений Аристотель связывает с демократизацией общества.

Политическое равенство спартиатов первоначально имело своей базой их экономическое равенство, т.е. распределение клеров среди всех спартанских семей.

За фасадом декларативного равенства тщательно скрывалось фактическое экономическое неравенство. О наличии в Спарте богатых свидетельствует. Например. Увлечение спартанцев коневодством и участие их в конных агонах в Олимпии. Согласно Геродоту, содержание лошадей – неизменный знак богатства.

Одни могли приобретать коней для участия в Олимпийских играх, другие с трудом вносили необходимый взнос в сисситии, чтобы сохранить свои гражданские права и привилегии.

Для пребывания в числе равных мало было только экономической состоятельности. Согласно Ксенофонту, основанием для понижения статуса, кроме экономического фактора, могли быть также неудачи на каком-либе этапе воспитания. Любая физическая или моральная несостоятельность могли привести спартанцы к исключению из числа равных. Таким образом, люди, потерпевшие фиаско в период воспитания или не выбранные в сесситии, автоматически не годились для гоплитской службы и выбывали из числа полноправных граждан.

Законодательство Ликурга утвердило равенство граждан перед законом. А наделение клерами сделало их экономически свободными. Но сохранение этой системы было бы невозможно без жесткой регламентации общественной и личной жизни граждан. При огромной количественной диспропорции спартиатов и илотов Спарта постепенно превратилась в некое подобие военного лагеря, где каждый член сообщества обязан был исполнять свой долг перед коллективом.

Прохождение полного образовательного курса было обязательным условием для инкорпорирования молодых спартанцев и гражданский коллектив.

Достигнув двадцатилетнего возраста, спартанцы получали гражданские права и становились членами сисситий.

Безбрачие и отсутствие детей считалось позором для гражданина и заслуживали общественного порицания.

Объединяющим началом для всех спартанцев было членство их сисситиях («совместное питание» или «общий стол»), которое воспринималось как знак принадлежности к числу «равных». Сисситии были центром общественной жизни Спарты. При внешне соблюдаемом декларативном равенстве отдельные сисситии, по-видимому, не были равны между собой. Молодые люди распределялись по сисситиям в зависимости от своего имущественного и социального положения. Возможно, в одних и тех же сисситиях пребывали в течение долгого времени люди из определенных семей, то есть сисситии могли быть наследственными. Таким образом, изначально в организации сисситий присутствовал сословно-наследственный принцип.

Сисситии были важным элементом спартанской военной структуры. В этой паравоенной организации культивировался дух воинского братства. Сисситии способствовали закреплению определенных ценностей установок и выработке чувства групповой идентичности. Подобное самосознание способствовало успеху формирования в Спарте массовой воной элиты.

Главной и безусловной обязанностью граждан была военная служба. Она длилась до 60 лет, после чего спартиаты могли быть избраны в герусию, или совет старейшин. Герусия завершала собой систему возрастных классов, а ее выдающаяся роль в государстве свидетельствовала о значимости аристократических традиций в спартанском обществе.33


СПАРТАНСКИЕ ПАРФЕНИИ.


Становление гражданского общества в Спарте было долгим и нелегким процессом. В разные периоды своей истории спартанцы по-разному решали и проблему гражданства. Община, для которой гражданский стасис был равнозначен физической, должна была проявлять особую заботу об единстве и согласии граждан. Способы, с помощью которых спартанский полис старался преодолеть кризис и восстановить гражданский мир, можно условно разделить на 2 основных варианта: «выталкивание» за пределы гражданства всех «нежелательных» элементов или кооптирование из среды неграждан или полуграждан новых членов гражданского сообщества. К первому варианту относятся парфении и гипомейоны, ко второму – неодомоды и мофаки.

Аристотель в «Политике» перечисляет пять известных ему случаев в спартанской истории, которые были чреваты гражданскими смутами. Из этих пяти, хронологически расположенных между концом VIII и началом IV в. до н.э., два относятся к концу VIII в. до н.э. – это дело парфениев и требование передела земли.

Парфении составляли некую группу, чей статус был понижен в силу ущербности их происхождения. Спартанская олигантропия, которая ко времени царей-реформаторов Агиса Клеомена привела Спарту к демографическому и социальному коллапсу, берет свое начало в VIII в. до н.э. И парфении первые, кого Спарта будет выдавливать из своего гражданского коллектива, стремясь с помощью подобного социального апартеида сохранить корпоративное единство «равных». В истории с парфениями общегреческие тенденции переплетались со специфически спартанскими.

Платон в «Законах», отмечая эту обычную для греческой практики манеру удалять прочь неимущие массы, рекомендует делать это «в высшей степени дружелюбно и смягчить их удаление названием «переселением». Это как раз то, что имело место в случае с парфениями.

Аристотель говорит, что они происходили от «равных», были изобличены в заговоре и отправлены основывать Тарент.

Вариант Эфора совпадает в главных своих чертах с тем, что наметил Аристотель. Если убрать в сторону целый ряд деталей в рассказе Эфора, носящих явные следы литературной фикции, то окажется, что парфении в его изложении – это внебрачные дети, которые в большом количестве появились в Спарте во время затянувшейся на девятнадцать лет Первой Мессенской войны. Происхождение их по-своему безупречным, ибо их отцы и матери были спартанскими гражданами. Однако экономический статус парфениев оказывается пониженным – их не допустили к участию в дележе вновь приобретенных в Мессении земель. Государственный переворот, задуманный парфениями, Эфор объясняет ущербностью их экономического статуса. Юстин говорит, что основной причиной недовольства парфениев была их бедность.

В рассказе Эфора у парфениев, оказывается, были союзники – илоты, которые вместе с ними приняли участие в заговоре. По версии Эфора, в числе илотов оказываются предатели, которые выдали заговорщиков спартанским властям. Эфор не ставит знака равенства между парфениями и илотами, нет ни одной детали, которая свидетельствовала бы о негражданском статусе парфениев.

Однако, от Антиоха Сиракузского, логографа V в. до н.э., пошла версия об илотском происхождении парфениев: «После Мессенской войны лакедемоняне объявили тех, кто не участвовал в походе, рабами и называл их илотами; всех детей, родившихся во время войны, они назвали парфениями и объявили лишенными гражданских прав». Антиох не называет парфениев илотами, а указывает, что они были урезаны в своих гражданских правах. Таким образом, согласно Антиоху, парфении имели отцов – илотов, а матерей – спартанских гражданок.

В обеих рассмотренных версиях, как у Эфора, так и у Антиоха, встречаются следы илотов. У Антиоха илоты – отцы парфениев, у Эфора – союзники парфениев в заговоре. По-видимому, илотов-заговорщиков можно идентифицировать с эпевнактами, о которых упоминает Феопомп и Диодор. Феопомп у афинян рассказывает следующее: «Когда многие лакедемоняне погибли во время войны с мессенцами, то оставшиеся в живых в качестве меры предостороженности возвели некоторых из илотов на брачное ложе тех, кто погиб; а позже, сделав их гражданами, они прозвали их эпевнактами , потому что те были помещены на ложа вместо погибших».

Таким образом, в основании Тарента, похоже принимали участие, по крайней мере, две группы: парфении, незаконные сыновья спартанских граждан, и эпевнакты, бывшие илоты. Причем и те и другие, возможно, были как-то связаны с Амиклами.

С Амиклами был связан и основатель Тарента Фаланф, который, по версии Антиоха и Диодора, был руководителем заговора. Однако, эфоры, заранее узнав о заговоре, сумели его предотвратить и в спешном порядке послали Фаланфа в качестве теора в Дельфы вопросить оракул об основании колонии.

Угроза гражданского стасиса, таким образом, была погашена обычном для архаической Греции способом – эмиграцией за море. Подобный политический компромисс имел своей целью предотвращение гражданской войны. На тот момент средство оказалось эффективным, и спартанцам одним ударом удалось избавиться от большой группы своих сограждан, претендовавших на равные с ними экономической и политической привилегии. Эмиграция в Тарент – второй, после законов Ликурга, акт, форсированно ведущий к34 «созданию строго корпоративного единства – общины равных, гомеев. Это устроение в жестком стиле очень скоро должно было обернуться консерватизацией всего общественного быта в Спарте…».35



НЕОДАМОДЫ.


Неодамоды как особая социальная группа спартанского общества сформировалась, по-видимому, в начале Пелопоннесской войны. Выделившись из всего корпуса илотов, она вместе со своим новым статусом получила и новое словесное оформление. Термин «неодамод» () можно перевести как «Новые граждане» и как «люди, вновь присоединенные к народу». Речь идет об одной и той же категории людей – вольноотпущенниках, присоединенных к гражданской мессе.

Между реальным статусом и словесным оформлением, их как группы спартанского населения, есть несоответствие.

Первая группа ученых, начиная с У.Карштедта, считает неодамодов спартанскими гражданами. У.Краштедт пишет:»Нужно подчеркнуть, что неодамоды отнюдь не являются гражданами второго сорта, нет, это полноправные граждане без какого-либо правового ущерба по сравнению со старым гражданством».

Изихит считает, сто неодамоды «граждане с полными правами лаконцев». В качестве доказательства приводится текст Диодора (XIV,36,1), где упомянутые у Ксенофонта неодамоды (III,1,4) фигурируют уже как граждане ( ). Караимс включает неодамодов в число спартанских граждан, но, по его мнению, это гражданство «было второго сорта»; его позиция основывается на предположении о наделении неодамодов землей.

Р.Виллетс говорит о гражданстве неодамодов, основанном нм том факте, что неодамоды служили в армии в качестве гоплитов, а значит, по крайней мере, в начале Пелопоннесской войны, должны были экипировать себя за собственный счет, что во всех греческих полисах являлось «нормальной процедурой для граждан». Р.Виллетс считает, что неодамоды получали от государства землю и на доходы с нее могли себя вооружать.

Вторая группа исследователей отказывает неодамодам в каких-либо гражданских правах. Так, Г.Бузольт и В. Эренберг склоняются к точке зрения, что неодамоды, подобно афинским метекам, были лично свободны, но не имели никаких гражданских прав. Косвенное подтверждение тому они находили в рассказе Ксенофонта (III,3,5-6). Даже сам порядок перечисления у Ксенофонта неполноправных групп населения свидетельствует о том, что неодамоды по своему статусу занимали место где-то между илотами и гипомейонами.

Статус неодамодов был гораздо ниже статуса «равных». Их готовность участвовать в заговоре Кинадона ясно указывает на то, что свое положение обществе они считали далеко не удовлетворительным. Олигархический характер Спартанского государства во многом и определялся наличием внутри гражданского коллектива нескольких ступеней гражданства. Таким образом, община «равных» была весьма далека от подлинного экономического и социального равенства своих граждан. Отсюда раскол гражданского коллектива и стремление спартанского демоса (куда можно отнести и неодомодов) к социальной революции.

Первое упоминание о неодамодах относится к 421 г. до н.э. Из контекста Фукидида ясно, что к этому времени неодамоды уже выделились в особую категорию лиц, отличную как от илотов, так и от других групп спартанских вольноотпущенников. В последний раз неодамоды действуют в греческой истории в 370/69 г. до н.э. Таким образом, временный диагноз их существования составляет пятьдесят лет, 421-370 гг. до н.э.

Но, неодомоды вполне могли существовать и после 370 г. до н.э., в течении всего классического и эллинистического периода. Отсутствие же упоминания о них в источниках, по мнению К.Краймс, объясняется тем, что более поздние авторы, начиная уже с Аристотеля, не понимают разницы между илотами и неодамодами, и объединяют их общим понятием «илоты». Так, согласно Плутарху, Клеомен III для борьбы с Антигоном освободил шесть тысяч илотов при условии внесения ими пяти аттических мин с каждого. К.Краймс считает, что под илотами Плутарха, в действительности, надо понимать неодамодов, поскольку, по ее словам, пять мин – сумма, невозможная для илота.

Фукидид говорит о том, что спартанцы поселили неодамодов в Лепре вместе с освобожденными илотами Брасида (V,34,1). Из контекста следует, что неодамоды уже какое-то время существовали как вполне сложившаяся группа. Однако, в 424 г. до н.э., перед Фракийским походом, их в распоряжении Брасида еще не было. Исходя из сообщения Фукидида, большинство исследователей полагает, что неодамоды, скорее всего, появились именно в этот промежуток между 424 и 421 гг. до н.э.

Неодамоды чаще всего упоминаются в источниках в связи с их набором в армию. В ту эпоху (421-370гг.до н.э.) их усиленно использовали во всякого рода военных операциях Спарты, главным образом заграничного характера. Так, в 418 г. до н.э., они участвовали в битве при Мантинее вместе с «солдатами Брасида». В 413 г. до н.э. на помощь Сиракузам, под руководством спартанца Эккрита, было послано около шестисот «самых лучших илотов и неодамодов», а позднее, с Гилиппом, отправили еще один отряд, также состоящий из илотов и неодамодов. В последние годы илоты, в качестве гоплитов, больше не фигурируют, их полнолстью заменяют неодамоды.

В 412 г. до н.э. отряд из трехсот неодамодов, во главе спартиатов, был послан на Эвбею. В 409 г. до н.э. небольшой отряд неодамодов находится у Клеарха в Византии.

Во время Пелопоннесской войны общее количество неодамодов не превышало двух тысяч человек. Спартанское правительство тщательно регулировало их численность и больше не повторяла, по крайней мере во время Пелопоннесской войны, своего неудачного опыта с одновременным освобождением сразу большого количества илотов.

После Пелопоннесской войны контингент неодамодов был увеличен и составлял три тысячи. В 400 г. до н.э., с Фиброном, была послана тысяча неодамодов, а в 396 г. до н.э., с Агесилаем – две тысячи.

В эту эпоху (421-370 гг. до н.э.) наличие неодамодов в армии было достаточно частым явлением. Их количество к концу V в. до н.э. уже превышало общее количество спартиатов, и для спартанской армии они стали своеобразным «резервуаром, из которого можно было черпать по мере надобности». Незначительные вначале отряды неодамодов разрослись «до самой сильной после союзников и наемников части войска и заняли в спартанской армии место периэков и спартиатов».

Во время Пелопоннесской войны неодамоды содержались, скорее всего, на средства Пелопоннесской лиги.

Гоплиты из числа неодамодов, по-видимому, не отличались высокими профессиональными достоинствами.

В.Эренбург низкое качество неодамодов как гоплитов объясняет отсутствием у них правильной военной подготовки. «Крепостным крестьянам и рабам,- пишет он,- только недавно взявшимся за военное дело, при отсутствии дисциплины и правильного воспитания, тяжело было стать гоплитами». В.Эренбург усматривает в самом моральном духе неодамодов, в нежелании этих бывших илотов сражаться за Спарту и все спартанское.

Спартанцы в ближайшие после, 370 г. до н.э.,очевидно, полностью отказались от использования неодамодов в качестве гоплитов. С одной стороны, это было связано с объективной причиной – крушением спартанской гегемонии и прекращением заморских экспедиций, с другой стороны, немалый вес имел и субъективный фактор: низкое качество гоплитов из числа неодамодов и их политической неблагонадежности.

Как полагает П.Олива, когда спартанской гегемонии пришел конец и неодамоды потеряли свой raison d’etre, многие из них остались на мессенских территориях и стали гражданами мессенских городов. Возможно также, что часть неодамодов пополнила число греческих наемников-профессионалов. Остальные вполне могли осесть в тех местечках, куда их в свое время, в качестве гарнизонных солдат, поселили спартанцы.

Спартанцы, возможно, всякий раз, когда неодамоды не требовались в действующих армиях, селили их на границах в стратегически важных пунктах. Возглавляли такие гарнизоны из неодамодов спартанские офицеры, предположительно, в звании гармостов. По мнению К.Краймс, неодамоды получали там участки земли в наследственное пользование. Однако, владеть этой землей они могли, только продолжая служить в армии, и не имели права по собственной воле изменить место жительства. «Их неправоспособность,- пишет К.Краймс,- состоит в наследственном обязательстве оставаться гарнизонными солдатами на земле, которая была дана им или их предкам.

Промежуток с 421-370 гг. до н.э. – это период военной экспансии Спарты, период, когда она испытывала постоянную нужду в солдатах. Как подчеркивает В.Эренберг, «феномен неодамодов характерен был для особой ситуации до и после 400 г. до н.э. Лишь сильное военное напряжение Спарты во время Пелопоннесской войны, когда убывающее гражданство никак не могло обеспечить нужду в людях, было причиной того, что освободили так много илотов, которым предоставили особое положение». Замення спартиатов в армии, неодамоды представляли собой эрзац гражданского ополчения. Но отряды неодамодов никогда не смешивались с гражданскими полками: они не входили в спартанские лохи и моры, а представляли собой особый контингент гоплитов в спартанской армии. Наличие в конце V – начале IV вв. до н.э. достаточно многочисленного контингента вольноотпущенников в Спарте свидетельствует о глубинном военном и социально-экономическом перерождении спартанского общества. Ведь массовое вольноотпущенничество может до некоторой степени быть индикатором кризисных явлений в античных государственных структурах.

С появлением неодамодов, прежняя схема, компонентами которой Были, с одной стороны, спартиаты, с другой – илоты и периэки, потеряла свой простой и однозначный характер. Усложняются социальные связи между всеми членами общества, поскольку возникли новые промежуточные звенья между классами господ и рабов.

Неодамоды были свободна, и в правовом отношении, скорее всего, приближались к периэкам. Но вряд ли они имели право голоса в спартанской апелле, хотя полностью такую возможность исключить нельзя. Не исключено при этом, что с ростом числа неодамодов и гипомейонов полноправными гражданами – спартиатами была создана только для себя малая экклесия, наличие которой в Спарте зафиксировано, но не объяснено Ксенофонтом.

По своему экономическому положению, воспитанию и социальным связям неодамоды были глубоко чужды спартанскому обществу. Для спартанцев они всегда оставались неизбежным злом, с которым, однако, приходится мириться, пока продолжается война и военные походы. Но в мирное время, по словам А.Тойнби, «неодамодам вообще не было места в Спарте». Как только исчезла военная нужда в неодамодах, исчезли и они сами.36



ПЕРИЭКИ



Дорийцы пришли в Лаконию несколькими потоками и обосновались, конечно, не в одной только Спарте. В течение длительного периода между дорийским переселением и возвышением Спарты на территории Лаконии существовало, по-видимому, несколько независимых друг от друга дорийских общин, расположенных главным образом на севере страны. Это отчасти подтверждают источники. Геродот (VIII, 73) и Гекатей (Павс., III, 25, 5) верили, что лаконскпе периэки так же, как и мессенцы, были дорийцами по происхождению. Поэтому в процессе завоевания Лаконии спартанцы столкнулись не только с автохтонами ахейцами, но и со своими соплеменниками — дорийцами.

Существует много научных гипотез об этническом составе периэкских общин. Все они сводятся к трем основным идеям: периэки — потомки ахейского населения, периэки — потомки дорийцев, и, наконец, периэки — конгломерат ахейцев и дорийцев. Думается, что версия о смешанном этническом происхождении периэков наиболее приемлема. Согласно оригинальной идеее В.Эренберга, внутри периэкских общин социальный водораздел совпадал с «национальным». По его мне­нию, местная аристократия у периэков была дорийской, а народ принадлежал к другой этнической группе — к ахейцам. Данные лингвистики отчасти подтверждают теорию о смешанном этни­ческом составе периэкскнх общин. В историческое время дорий­ский диалект стал доминировать над ахейским, но самые ранние надписи из Лаконии заставляют думать, что дорийский язык пе-риэков не был чистым, в нем оставались еще следы ахейской речи. Состав спартанской армии в исторический период также застав­ляет думать, что дорийский страт в периэкских общинах был зна­чительным. Ведь в Vв. до н. э., например, основная часть спар­танской армии состояла исключительно из периэков. Причем спартанцы и периэки, т. е. все совокупное свободное население Спарты, называли себя общим термином «лакедемоняне», подчер­кивая тем самым свою общность перед лицом внешнего мира. В качестве военных союзников периэкские города участвова­ли во всех военных кампаниях Спарты. Военная служба была их главной и безусловной повинностью. Если во время Греко-персидских войн контингенты периэков и спартанцев были при­мерно равны (в Платейском сражении и спартанцы, и периэки выставили по пять тысяч гоплитов — Гер., IX, 1 1), то уже в пери­од Пелопоннесской войны, когда активно пошел процесс сокра­щения полноправного гражданского населения Спарты, периэки стали составлять основу спартанской армии. Некоторые из них занимали весьма высокие военные посты (Фук., VIII, 6; 22).

Из всех спартанских магистратов города периэков теснее все­го были связаны со спартанскими царями. Для них цари являлись не только военными лидерами, но и верховными жрецами, пред­ставляющими перед богами все города периэков вкупе. Вся земля периэкских полисов, кроме царского темена, по-видимому, была их безусловной собственностью

В процессе завоевания Лаконии отношения между Спартой и покоренными периэкскими городами, скорее всего, строились на договорных началах. Строгой унификации еще не было. Как и в Риме, у Спарты, по-видимому, были привилегированные и опальные общины, в зависимости от степени их лояльности. Большое значение имели и соображения стратегического порядкам. Периэкские общины, расположенные на северных рубежах Спарты, по-видимому, пользовались какими-то преимуществами. Они защи щали Спарту с севера и являлись ее важными форпостами на ее верных границах государства. Кроме того, именно на севере Лаконии дорийцы, скорее всего, составляли основную часть населения в отличие от юга, где ахейский элемент всегда был значительным.

Важные в стратегическом отношении южные города Лаконии (с преимущественно ахейским населением) становились местом постоянной дислокации спартанских военных баз. Так, в качестве своей военно-морской базы Спарта, во время Пелопоннесской войны, использовала Гифий (Ксен. Гр.ист.. VI, 5, 32). А на Киферу, главный торговый порт Спарты, ежегодно вместе с военным гарнизоном посылался спартанский офицер в чине киферодика. Столь тщательный надзор за Киферой объясняется тем, что через этот южный лаконскнй порт шли все торговые караваны с хлебом из Ливии и Египта (Фук., IV, 53).37

Таким образом, Спарта, покорив всю территорию Лаконии, образовала что-то вроде лакедемонской симмахии. По целому ряду признаков города периэков вроде бы не входили в состав спартанского государства и не считались его интегральной частью: так в самой Спарте периэки не обладали никакими гражданскими и политическими правами и считались ксенами — иностранцами. Термин «лакедемоняне», в число которых, кроме спартиатов, входили и все свободные, но бесправные периэки, которые жили в границах спартанского полиса, но в своих собственных полуавтономных общинах. Таким образом, формально как будто общины периэков входили в состав спартанского государства.

Все периэкские города были одновременно и военными союзниками Спарты, и подчиненными общинами. Для управления своей новой державой спартанцы использовали тот же механизм в виде гармостов и гарнизонов, какой опробовали еще на лаконских периэках. Есть свидетельства, что гармосты в Лаконии суще­ствовали еще в период архаики. Наличие в периэкских городах гармостов и гарнизонов, даже если они и не носили регулярный характер, свидетельствует о по­литической зависимости этих городов от Спарты. Для поддержания порядка и устрашения местного населения спартанцы, по-видимому, часто использовали и карательные экспедиции.

Города периэков полностью были лишены внешнеполити­ческой инициативы. Вся внешняя политика находилась в руках спартанской правящей элиты. Это видно уже по тому, что в Пе­лопоннесской Лиге ни у одного периэкского города не было права голоса. Но внутреннюю автономию, хотя и в несколько урезан­ном, виде, спартанцы общинам периэков оставили. Это значит, что все города периэков продолжали оставаться полисами с функционировавшими там народными собраниями и полисными магистратурами. В одной надписи из Гифня, например, датируемой I в. до н. запоминается народное собрание, называемое там «большой апеллой» (1С V, 1, 1144). Правда, данные о внутренней структуре периэкских городов остались главным образом от очень позднего, римского, времени, но по ним можно судить о состоянии этих общин и в более ранний период. Упомянутые в надписях эфоры и апелла свидетельствуют о стойких дорийских корнях периэкских общин. Ибо вряд ли эти наименования были просто заимствованы у полиса-гегемона, тем более что в некоторых надписях присутствуют три, а не пять эфоров. Это само по себе предпола­гает древнее дорийское деление па три филы. Хотя точная числен­ность периекских общин — 24 — зафиксирована только для рим­ской эпохи, но, судя по одному замечанию Геродота, их было до­статочно много и в более ранний период (VII, 234,2).

Спарта и в более ранний период должна была поддерживать олигархические режимы. Так что все периэскскне общины, скорее всего, были олигархиями. О наличии местной аристократии среди периэков упоминают Ксе-нофонт и Плутарх (Ксен. Гр.ист., V, 3, 9; Плут. Клеом., 11).

В отличие от самих спартиатов периэки никак не были огра­ничены и в своей профессиональной деятельности. Они, как и метеки в Афинах, являлись самой энергичной и подвижной частью общества. Их основные профессиональные занятия — торговля, мореплавание, ремесла. Хотя периэки были во многих отношениях привилегирован­ным сословием и пользовались почти абсолютной экономической свободой, но полисы, сохранявшие градации, свободных дорийцев, были недовольны знаками своего подчиненного положения: наличием налогов, присутствием, в некоторых случаях, спартан­ских гармостов и полным отстранением от решений, связанных с внешней политикой. Поэтому на протяжении всей истории Спар­ты отношения периэков к спартанцам отличались двойствен­ностью. В силу этой двойственности, пока спартанское государство оставалось сильным, полисы периэков сохраняли лояльность, а их антиспартанские выступления носили локально-эпизодический характер. Так, в 464 г. до и. э. во время великого землетрясения и восстания илотов к инсургентам присоединились и две периэкские общины (Фук., I, 101, 2). (Правда, это были не лакейские, а месссенкие города, причем очень древнего происхождения, Фурия и Анфея. По-видимому, в восточной Мессении, там, где она граничила с Лаконией, спартанская администрация была такой же, как и в Лаконии, что позволяло мессенским городам продолжать свое полузависимое существование.) В 398 г. до п. э. во время заговора Кинадона в Спарте среди заговорщиков, Ксенофонт упоминает и периэков (Гр. ист, III, 3,6).

Первые же признаки ослабления Спарты вызывали немедленную реакцию у периэков. Так, к 370 г. до п. э. при вторжении Эпаминонда в Лаконию периэки впервые за всю историю Спарты не явились на зов спартанцев и отказались участвовать в военной кампании против Беотии. Более того, по словам Ксенофонта, не­которые периэкские города даже перешли па сторону Эпаминонда (Гр. ист., VI, 5, 25; 5, 32). Но основная масса периэкских общин даже в такой критический для Спарты момент продолжала сохра­нять лояльность.

Привлекательность Спарты для периэков как гаранта их безопасности, однако, уменьшалась по мере ослабления военной значимости Спарты.

Полностью освободиться от власти Спарты полисы периэков сумели только в период римского господства и только благодаря вмешательству Рима. После войны с Набисом римский полководец Тит Фламинин освободил, как пишет Тит Ливий, от спартанского рабства все приморские города периэков и сделал все население этих городов так называемыми свободными лаконцами. А из надписи, найденной в Гифии, мы узнаем, что за этот поступок Тит Фламинин был даже объявлен периэками их спасителем, сотером. Благодарность, с которой было встречено это освобождение, доказывает, что, несмотря на более или менее мягкую власть Спарты по отношению к периэкам, последние никогда не отказы вались от мысли о политических правах и полной свободе от спартанской опеки.



ГИПОМЕЙОНЫ

Для позднеклассического периода узловым моментом можно считать
рубеж V-IV вв. К этому времени внутренняя неустойчивость спартанского общества перестала носить скрытый характер и вылилась в глубокий социально-экономический кризис. Одним из главных признаков
этого кризиса является изменение социальной структуры гражданского
коллектива Спарты. Именно в этот момент, по-видимому, перестали
совпадать между собой и разошлись по разным смысловым группам
такие два понятия, как «спартиаты» и «гомеи» («равные»). Пока спартанский гражданский коллектив в своей массе был единым, эти термины, скорее всего, были синонимами и соответственно эквивалентами
спартанскому гражданству in согроге. Однако зафиксированный именно для рубака V-IV вв. до н.э. распад гражданского коллектива на несколько
неполноправных групп вполне мог привести к смысловому расхождению дотоле адекватных понятий. Именно в этот период из узкой олигархии спартиатов возникла еще более узкая олигархия гомеев. Для
IV-III вв. гомеи — это уже не все спартиаты. а только «лучшая», т. е.
имущая их часть.

В источниках вполне зафиксирован и правильно объяснен процесс постепенной утраты спартанцами своего корпоративного равенства. По словам Исократа, именно сохранение корпоративного единства было главной целью законодательства Ликург. В своем критическом обзоре спартанского строя Аристотель справедливо отметил, что обязательность равного взноса в сисситии при кажущемся своем демократизме была, собствен­но, недемократической мерой, ибо этот взнос был по-настоящему тяжел только для бедных. Это замеча­ние Аристотеля свидетельствует о глубоком понимании им социальной сущности спартанского государств: там,. где правовое равенство зави­сит от равенства экономического, с нарушением последнего дает тре­щит и вся социальная система.

Данное наблюдение Аристотеля, конечно, относится уже к доста­точно позднему времени. Оно фиксирует ситуацию в Спарте позднеклассического и эллинистического времени. Водоразделом между той идеальной картиной, которую рисует Исократ и той печальной дейст­вительностью, которая зафиксирована у Аристотеля, хронологически, по-видимому, является рубеж V-IV вв.до н.э. — время издания закона Эпи­тадея. Не случайно сразу после принятия ретры Эпитадея социальная напряженность в Спарте чуть не вылилась в социальную революцию. Ценность рассказа Ксенофонта о заговоре Кинадона заключается в частности, в том, что здесь первый и единственный раз в греческой историографии появляются такие новые понятия, как «гипомейоны» и «малая экклесия». Так, перечисляя группы неполноправного населе­ния, готового принять участие в заговоре, Ксенофонт среди прочих хорошо известных категорий называет также гипомейонов. Процити­руем это место Ксенофонта: «Руководители заговора посвятили в свои планы немногих, и притом лишь самых надежных людей, но они хо­рошо знают, что их замыслы совпадают со стремлениями всех илотов, неодамодов, гипоомейонов и периэков» (Ксен. Гр. ист., Ш, 3, 6; пер. С.ЯЛурье). Это — единственное бесспорное место, где зафиксирован термин «гипомейоны» («младшие», «меньшие», «опустившиеся»). Возможно, что именно эту группу населения имели в виду Ксенофонт в «Лакедсмонской политии» (X, 7) и Аристотель в «Политике» (II. 6, 21 р. 1271а 26-37) там, где они описывали обедневших спартиатов, поте­рявших свои гражданские права. Вот что говорит по этому поводу Ксенофонт: «Ни с физической слабостью, ни с имущественным недос­татком он (Ликург) не считался: но если кто-нибудь не станет исполнять закона, того Ликург указал более не считать принадлежащим к числу "равных"» (Лак. пол., X, 7). Из этого отрывка можно заключить, что гипомейоны (а скорее всего именно их имеет в виду Ксенофонт) были первоначально спартанскими гражданами, которые оказались исключенными из общины «равных» или из-за своих физических недостат­ков, которые делали невозможной для них военную службу, или из-за финансовой несостоятельности, которая лишала их обязательного для граждан участия в сисситиях. Гипомейоны скорее всего продолжали оставаться спартанскими граж­данами, однако с меньшими, урезанными правами. Ксенофонт вводит в оборот новое понятие «гипомейоны» именно в рассказе о заговоре Кинадона, который датируется, как правило, 398 г. до н.э., дает таким обра зом termin post quem. В момент заговора Кинадона гипомейоны уже были. Сама же эта группа образовалась и консолидировалась именно как сословие не ранее 2-й половины V в. Косвенное подтверждение тому — появление в начале Пелопоннесской войны неодамодов.

Причины, которые привели к образованию этой новой группы

внутри спартанского общества, по-видимому, носили исключительно экономический характер и были связаны с системой спартанского зем­левладения. Без сомнения, политическое равенство спартиатов перво­начально имело своей базой их экономическое равенство, т. е. распре­деление равных клеров среди всех спартанских семей. Но система спартанского землевладения, по-видимому, очень рано разрегулирова­лась, и в результате за полтора века (с начала V до середины IV вв.) количество спартиатов уменьшилось с десяти до одной тысячи. Аристотель в «Политике» не только отметил факт олигантропии, но и правильно интерпретировал его как результат спартанской системы землевладения и наследовани.

По-видимому, уже в течение V в. некоторые семьи в Спарте смогли полу­чить больше земли, чем имели на это право. Таким образом, их интере­сы были поставлены выше интересов полиса, который был заинтересо­ван в том, чтобы поддерживать определенное число «равных». Этот процесс особенно должен был усилиться в конце Пелопоннесской войны, когда приток денежных богатств в Спарту с неизбежностью привел к поляризации общества. Те спартиаты, которые сумели за время вой­ны обогатиться, по-видимому, активно стали вкладывать свои деньги в землю, постепенно увеличивая свою недвижимую собственность. Через полтора века этот процесс привел к тому, что в Спарте осталось не бо­лее ста семей, владеющих землей (Плут. Агис, 5, 7).

Таким образом, за фасадом декларативного равенства быстро шел процесс размежевания гражданского коллектива на две новых формации: землевладельческую олигархию, члены которой продолжа­ли именовать себя «равными», и лишенную земли и потому потеряв­шую основную базу своего гражданского равноправия массу рядовых общинников. Последних правящая корпорация вполне логична стала именовать гипомейонами.

Основную причину появления гипомейонов нужно искать в области экономики. Однако в круг гипомейонов попадали не только «экономические неудачники». Основанием для понижения ста­туса могли быть, например, неудачи на каком-либо этапе воспитания. А в целом, судя по высказыванию Ксенофонта, любая физическая или моральная несостоятельность могли привести спартанца к исключению из числа "равных". Вряд ли даже малая их часть шла в ремесло. Большая часть их становилась наемниками. Именно благодаря нали­чию гипомейонов Спарта уже к началу IV в. до н.э. становится крупнейшим экспортером наемников для всего греческого мира.|

Наиболее способная часть гипомейонов, оставшихся в Спарте, вероятно, использовалась в административно-полицейском аппарате. Так, Кинадон, по словам Ксенофонта. неоднократно исполнял поруче­ния эфоров (Тр. ист., Ш, 3. 9). Его тайная полицейская деятельность изображается как регулярная.

Руководители заговора Кинадона представляли верхний эшелон гипомейонов. Они при благоприятных обстоятельствах могли вернуть себе полные гражданские права. Основная же масса гипомей­онов включена Ксенофонтом в понятие «народ», «демос», который постепенно формировался в Спарте из деградирующих спартиатов. По-видимому, уже в начале IV в. до н.э. их численность была довольно внуши­тельной — недаром Ксенофонт называет их в одном ряду с илотами и периеками (Гр. ист., Ш, 3, 6). А в дальнейшем, чем быстрее в Спарте росла диспропорция между богатством и бедностью (Арист. Пол., II, 6. 9, р. 1270а 15), тем больше появлялось т. н. опустившихся спартиатов. Плутарх, знавший конечный результат этого процесса, уверяет, что в Спарте к моменту реформ Агиса и Клеомена осталось не более ста соб­ственников земли, все же остальное гражданское население выродилось в жалкую и нищую толпу. Они не участвовали в сисситиях, не являлись членами гоплитской фаланги, не могли занимать выбор­ных должностей. Но одно право у них, как кажется, все же было — это право участвовать в народных собраниях. В Спарте, где граждане были разделены на несколько категорий, народные собрания также делились по крайней ме­ре на два вида — ординарные, или большие экклесии, и малые, эли­тарные. Если в первых могло участвовать все гражданское население, включая неодамодов и гипомейонов, то в последних — только те, кто принадлежал к общине «равных», да и то, возможно, не все из них, а только граждане старших возрастных групп. Не исключено, что малая экклесия постепенно узурпировала власть «большой» апеллы, сделав последнюю лишь фикцией народовластия. Если это так, то сам факт появления малой экклесии является одним из многочисленных симптомов внутреннего разложе­ния спартанского общества, в котором за фасадом равенства скрыва­лась формация земельной олигархии.

Подводя итоги, важно отметить, что внешнеполитическому кризи­су Спарты, выразившемуся в потере гегемонии над Грецией и утрате Мессении, предшествовал внутренний кризис общества. Признаки это­го кризиса проявились прежде всего в изменении совокупной структу­ры спартанского общества. В конце V - начале IV вв. принцип абсо­лютного единообразия, исповедуемый спартанцами и требовавший равных взносов в сисситии от уже не равных в имущественном отно­шении людей, привел к самым пагубным последствиям, подорвав кол­лективные интересы общества. Резкое расслоение гражданского кол­лектива привело к тому, что из всей массы ранее полноправных граж­дан выделилась особая группа, обладавшая пониженным социальным статусом. Это так называемые гипомейоны. Наличие их свидетельству­ет о каком-то глубинном, до поры до времени скрыто идущем в Спарте процессе социально-экономического перерождения общества.38




МОФАКИ


Мофаки или мофоны, судя по источникам, представляли особую категорию лиц, получивших спартанское воспитание вместе с сыновьями спартиатов. Происхождение термина «мофак» или «мофон» не ясно. У Аристофана «mothon» — это наглый, дерзкий человек, выскочка и простолюдин

Сам термин возник не ранее середины IV в. до н.э., превратившись из первоначального полупрезрителъного-полунасмешливого обращения в устойчивое социальное понятие. Такой путь от слова, несущего в себе элементы социальной и моральной ущербности, к новому понятию был вполне возможен там, где необходимо было подчеркнуть двусмысленность и неопределенность положе­ния той или иной социальной группы.

В словарях Гарпократиона, Гезихия, Свиды, а также в схолиях к Аристофану даются подчас текстуально совпадающие толкования к; слову «мофак» или «мофон». Во всех текстах подчеркивается несво­бодное происхождение мофаков, хотя прямо нигде не сказано, что это были сыновья именно илотов. Однако самое раннее по времени и са­мое важное свидетельство Филарха не согласуется с представлением о несвободном происхождении мофаков. Филарх определенно говорит, что мофаки были свободными людьми, хотя и не спартиатами. Вместе с сыновьями спартанских граждан они проходили полный курс агогэ. Основываясь на данных Филарха. а также на Плутарховой био­графии Клеомена, можно прийти к выводу, что, по крайней мере, в III в. до н.э. богатые спартиаты широко использовали мофаков для воспитания соб­ственных сыновей мофака. По-видимому, к III в. до н.э. каждый знатный спартанский юноша имел сотоварищей из числа мофаков. Не исключено, что такая практика была своеобразным налогом на бога­тых, который они платили своим неимущим согражданам. При спартанском мальчике, в зависимости от имущественного положения его отца, мог находиться один или даже несколько воспитанников-мофаков.

О весьма смешанном и неоднородном происхо­ждении мофаков свидетельствует также Стобей. По его словам, среди них могли быть и сыновья иностранцев, и сыновья илотов. Еще одну группу мофаков могли составлять бастард, неза­конные сыновья отцов-спартиатов и матерей-илотов. По-видимому, незакон­ные сыновья спартиатов были самой привилегированной частью мофаков, которые по окончании обучения имели реальный шанс стать пол­ноправными гражданами. Среди них, конечно, могли быть и побочные сыновья царей. Так, вместе с будущим царем Клиоменом воспитыва­лось двое мофаков, которые позже входили в его свиту (Плут. Клеом., 8, 1). С большой степенью вероятности можно утверждать, что они были незаконными сыновьями царственных отцов и илоток.

В «Греческой истории» Ксенофонта, рассказывая о походе царя Агесиполида в Малую Азию, Ксенофонт замечает, что «в его вой­ске было также много добровольцев, очень почтенных людей, из числа периэков, были и иностранцы из числа так называемых "воспитанников"', а также дети от брака спартиатов с не-спартиатами» (V, 3, 9).

Вероятно, первоначально число детей-неспартиатов, которым разрешалось проходить полный курс об­щественного воспитания, было очень невелико. Это право даровалось только двум категориям детей: сыновьям знатных иностранцев, ока­завших большие услуги Спарте, и побочным сыновьям самих спартиатов. Таким образом, последние получали единственный шанс для пол­ной социальной реабилитации своих рожденных вне брака сыновей. Во времена Ксенофонта подобные случаи, по-видимому, были редки и носили исключительный характер. Позже, когда в мофаки стали рекру­тироваться дети из разных слоев лакейского населения, бастарды стали их высшей и самой привилегированной частью. Таким образом, говоря о времени появления института мофаков, надо под­черкнуть два момента: как единичное, «штучное», явление этот инсти­тут мог возникнуть довольно рано, во всяком случае, во 2-й половине V в. до н.э. он уже существовал; в своем же окончательном виде он оформил­ся не ранее 2-й половины IV в. до н.э.

Кроме мофаков-иностранцев и мофаков-бастардов на рубеже V-IV вв. до н.э., по-видимому, появилась и стала расти еще одна группа мофа­ков, чьи отцы по какой-либо причине были ущемлены в своих правах и не могли дать своим детям подобающее образование. К такого рода мофакам, если доверять нашей традиции, относились Лисандр, Калликратид и Гилипп. На мофакское происхождение Лисандра впервые указал Филарх. Элиан добавил к нему еще Калликратида и Гилиппа. Замечание Плутарха относительно бедности отца Лисандра (Лис., 2, 2) наводит на мысль, что Аристокрит был гипомейоном. Воз­можно, именно сомнительное происхождение Лисандра и бедность его рода были причинами того, что путь его к политической карьере был столь долог.

О происхождении Калликратида неизвестно решительно ничего. Зато неплохо известно о происхождении Гилиппа. Его отец, Клеандрид, сопровождал в качестве эфора царя Плейстоанакса в походе против Афин, был подкуплен Периклом и приговорен у себя на родине к смерти. Ему удалось бежать и обосноваться в Фуриях. Гилипп ко времени бегства своего отца еще не был взрослым человеком и ему в дальнейшем уже пришлось идти дорогой мофака.Следовательно статус мофаков был совместим с нали­чием родителей-спартанцев с обеих сторон. Спартанский полис, таким образом, гарантировал детям своих или обедневших, или осужденных сограждан возможность пройти полный курс агогэ. Их дальнейшая судьба во многом зависела от знатности и авторитета семьи, к которой они принадлежали.

Начиная с конца V в. до н.э. в разряд мофаков стали попадать, по-видимому, отчасти и дети неодамодов.

Во время Ксенофонта и Исократа в Спарте появились так называемые неодамоды, или «новые граждане», рекру­тируемые из числа илотов. Сыновья наиболее преуспевших неодамодов становились мофаками, хотя вряд ли это было правилом по отно­шению ко всему потомству неодамодов. Отдельные представители это­го сословия, допущенные к общественному воспитанию, могли стать членами высшего офицерского корпуса и даже занять пост гармоста.

Спартанское воспитание было обязательным, но не единственным условием для вступления юноши в общину «равных». Вторым обяза­тельным условием было наличие наследственного участка, клера. Без него мофак не мог реализовать себя как гражданин. Поэтому, для подавляющего числа мофаков, доступ в общину «равных» был закрыт. Сыновья неодамодов и гипомейонов, получив в спартанских агелах прекрасное военное воспитание и образование, могли найти себе дос­тойное применение только в спартанской армии. Воспитанные в пат­риотическом духе, эти люди, с одной стороны, чувствовали себя ча­стью гражданского ополчения, а с другой, — не имея гарантированно­го обеспечения в виде клера, были вынуждены служить своему госу­дарству в качестве наемников.

Гражданские права мофаки получали лишь в редких и исключительных случаях, и ни о каком значительном преобладании их над подлинными спартиатами не могло быть и речи. Случаи с Лисандром и Гилиппом лишь подтверждают правило. Оба принадлежали по праву рождения к спартанской аристократии, но бедность одного и наследственная атимия другого сделали их мофаками. Знатное происхождение должно было обеспечить им помощь всего аристокра­тического клана, к которому они принадлежали по праву рождения. Дальнейшая судьба этих мофаков, прошедших полный курс агогэ, отчасти могла зависеть от результатов, достигнутых ими в ходе самого воспитания. Судя по данным источников, поощрение личных заслуг было фундаментом спартанского воспитания (Плут. Лик., 16. 8). Та­лантливые мофаки могли рассматриваться как один из резервов по­полнения командного состава и, став взрослыми, они, подобно Кинадону, принимались на государственную службу.

Все источники без исключения относят мофаков к мальчикам, а не взрослым людям. Они воспитывались вместе с сыновьями граждан, с детства воспринимая корпоративный дух спартиатов и их элитарную исключительность.

Хотя мофаки и получали спартанское воспитание, безусловно, не­обходимое для гражданского статуса, но спартанскими гражда­нами они не становились. Большинство из них, став взрослыми, ока­зывались среди гипомейонов, и лишь малая часть их могла попасть в обшину «равных». Среди последних были в основном побочные сыновья знатных отцов.

Воспитанники спартанских агел, как дети граждан, так и мофаки, став взрослыми, по-видимому, сохраняли между собой отношения, характерные для патронов и клиентов. Во всяком случае, наличие в государстве разных социальных групп, скрепленных, однако, общно­стью воспитания и сознанием своего корпоративного единства, способ­ствовало формированию патронатных отношений.

С помощью института мофаков Спарта достигала двух целей: во-первых, хоть в малой степени, но подпитывала свое убывающее граж­данство, а во-вторых, поместив между собой и остальной народной массой своеобразное «среднее» сословие, она тем самым усложнила внутриполисные связи и укрепила спартанскую государственность, не меняя, при этом, имманентную сущность своего общества.39




СПАРТАНСКИЕ «ВСАДНИКИ»



Наши представления о спартанской политической системе остаются весьма неполными и односторонними. К числу еще неразгаданных свидетельств древних о Спарте можно отнести небольшой отрывок из сочинения «О законе и справедливости», приписываемого знаменитому пифагорийцу IV в. до н.э. Архиту Тарентскому.

По мнению автора, спартанская организация гармонически сочетает в себе элементы четырех политических режимов: монархии, аристократии, олигархии и демократии. Монархический элемент представлен в ней властью царей, аристократический – герусией, олигархический – эфоратом. Демократию же представляют в Лакедемонской конституции «гиппагреты и юноши». Власть каждого из этих органов уравновешивается властью других, противостоящих ему магистратур. Так, царям противостоят эфоры, эфорам – геронты, а «юноши и гиппагреты» занимают среди них промежуточное положение. В этой «уравновешенности властей» автор видит залог особой прочности государственного строя Спарты.

Рядом с этими элементами, как царская власть, герусия и эфорат, Архит ставит еще один, четвертый элемент, «гиппагретов и юношей». Это учреждение он делает носителем демократического начала в спартанской конституции. Характерно, что апелла – спартанское народное собрание, которое, казалось бы, в первую очередь должно было претендовать на эту роль, в отрывке не упоминается ни одним словом.

В Спарте гиппагретов называли предводителями всадников. По свидетельству ряда источников, спартанские всадники представляли особый корпус из 300 человек. Это были молодые отборные войны, выполнявшие в бою, как думают многие, функции царской лейб-гвардии.

Впервые упоминает о «всадниках» Геродот, рассказывая о визите Фемистокла в Спарту.40 Он сообщает, что на обратном пути героя Саламина сопровождал до самой границы эскорт из 300 отборных спартанцев, называемых всадниками.41 Вторично «всадники» появляются на сцене шестьдесят с лишним лет спустя. По словам Фукидида (V,72,4), в сражении при Мантинее в 418 г. До н.э. Царя Агиса окружает 300 «так называемых всадников». Обращает на себя внимание то, что оба автора, говоря о «всадниках», употребляют одно и то же выражение «именуемые» «так называемые». Видимо, в данном случае, идет речь о чем-то особом, не об обычном отряде конницы, выделенной для охраны царя или высокого чужеземного гостя. Эфор, сравнивая между собой государственное устройство Спарты и городов Крита, что некоторые высшие магистратуры у спартанцев и критян имеют одинаковую организацию и одинаковые наименования. Примером могут служит должности геронтов и «всадников». Различие между спартанскими и критскими «всадниками» заключается в том, что первые, вопреки своему названию, лошадей давно уже не имеют и верхом не ездят, на Крите же название должности сохраняет еще свое подлинное первоначальное значение.

Итак, спартанские «всадники» были всадниками лишь по названию и в действительности не имели к коннице ни малейшего отношения.*

Вместе с тем нельзя видеть во «всадниках» и просто отборный отряд гоплитов, предназначенный для охраны царя во время сражения. Очевидно, полномочия «всадников» были более широкими и носили не только военный, но и политический характер.

В «Лакедемонской политии»(IV,1-6) Ксенофонт рассказывает, как и из какого набирают корпус «всадников». Всего в его состав входило 300 человек, отобранных из числа молодых людей, достигших возмужания. Отбор кандидатов производился заранее назначенные эфорами три гиппагрета. Каждый должен был выбрать 100 человек, которыми он, очевидно, в дальнейшем и предводительствовал. При этом те, чьи кандидатуры он по каким-либо соображениям отверг, гиппагрет должен был объяснить, почему он это сделал. Отвергнутые начинали выслеживать своих соперников, пытались уличить их в совершении какого-либо проступка, не подобающего их положению. По-видимому, в случае удачи, они могли рассчитывать на место соперника. Для того, чтобы одержать победу в этой борьбе, обе стороны предавались физическим упражнениям, а встречаясь, завязывали кулачные бои.

В общем контексте «Лакедемонской политии» корпус воспринимается как чисто воспитательное учреждение, что едва ли соответствует действительности.

Используя членов корпуса в качестве полицейской силы для подавления разного рода волнений среди порабощенного и неполноправного населения и вообще всех антиправительственных выступлений было в Спарте в порядке вещей. Не исключено, что в число прямых обязанностей «всадников» входила также знаменитая криптия.42По свидетельству Плутарха, спартанское правительство время от времени устраивало своеобразные облавы на илотов, поскольку они численно намного превосходили своих поработителей, и удержать их в повиновении можно было только с помощью систематического и самого беспощадного террора. Именно такие операции и назывались «криптиями» (от греч. «криптос» - «тайный», «скрытый»).43

Своеобразным филиалом корпуса «всадников» была в Спарте коллегия так называемых «агатургов». Об агатургах мельком упоминает Геродот, рассказывая о войне Спарты с Тегеем44: «В прежних войнах с тегейцами лакедемоняне постоянно терпели неудачи. Однако во времена Креза, спартанцы наконец одержали верх над ними, и вот как это произошло. Из-за своих постоянных поражений лакедемоняне отправили послов в Дельфы вопросить [оракул], какое божество им следует умилостивить для победы над тегейцами. Пифия дала ответ: они должны перенести в Спарту останки Ореста, сына Агамемнона, [и тогда] одолеют тегейцев. Однако спартанцы не могли отыскать могилы Ореста, и [им пришлось] вновь отправить послов в Дельфы вопросить бога: «Где погребен Орест» На вопрос послов Пифия ответила вот что:

Есть в Аркадии град Тегея на низкой равнине.

Веют там ветры (их два), гонимые силой могучей.

[Слышен] удар, отраженный ударом, и беда возлежит над бедою…

Прах его перенесешь и станешь владыкой Тегеи.


Однако и после этого ответа оракула лакедемоняне все таки не могли найти могилы, несмотря на все усилия, пока не нашел ее Лих, один из так называемых агатоергов в Спарте. Эти-то агатоерги – старейшие граждане числом пять – ежегодно выходят из сословия всадников. В течение того года, когда они выходят из всаднического сословия, они должны быть наготове постоянно выполнять обязанности послов в разных местах для Спарты».45По словам Геродота, коллегия состояла из пяти человек. Зачислялись в нее каждый год только что вышедшие из корпуса старшие «всадники». На агатургов возлагались ответственные поручения, при исполнении которых они должны были ездить или ходить по одиночке, нигде не задерживаясь подолгу. О характере этих поручений можно судить по следующему далее логосу о подвиге агатурга Лихаса (Лиха, как пишет Геродот (I,67)), которому удалось разыскать в Аркадии останки Ореста, доставить их в Спарту и тем самым обеспечить своим согражданам победу над тегейцами. Вместе с агатургами «всадники» составляли особый охранительный орган, соединявший в себе то, что можно условно назвать тайной полицией.

Согласно Ксенофонту, категория, к которой принадлежали «всадники», занимает промежуточное положение между «отроками» и людьми, которые могут быть избраны на высшие должности в государстве.

Возраст возмужания считается в Спарте началом воной службы.

«Всадники» должны были представлять в государственном аппарате Спарты наиболее многочисленную и самую активную в политическом и военном отношении прослойку граждан, которая в то же время была сильно урезана в своих правах и поэтому настроена наиболее демократично.

Будучи по преимуществу орудием полицейского террора и слежки в руках спартанской олигархии, «всадники» должны были поддерживать тесный контакт с коллегией эфоров. Именно эфоры назначали предводителей корпуса трех гиппагретов. Они же выбирали пятерых агатургов из числа отслуживших свой срок «всадников». Суду эфоров подлежали члены корпуса, уличенные в неповиновении старшим. По мнению ряда исследователей, возвышение эфората и подчинение его власти других магистратур началось не ранее конца VII- начала VI вв. до н.э. Зависимость «всадников» от эфоров, следовательно, можно считать достаточно поздним явлением. В ранней Спарте роль высшей инстанции, руководившей действиями корпуса, исполнял, по-видимому, не эфорат. По ряду признаков таким органом могла быть герусия.

В источниках нет прямых указаний на то, что между геронтами и «всадниками» существовала какая бы то ни было связь. Однако, Эфор, сравнивая конституцию Спарты с государственным устройством городов Крита, называл рядом с геронтами «всадников», как бы выделяя эти две должности. Число геронтов, зафиксированных в «Большой или Ликурговой ретре» составляет вместе с царями 30 человек. «Всадников» было ровно в десять раз больше. Геронты составляют ближайшее окружение царей на заседаниях государственного совета.

«Всадники» сопровождали их в походе и в бою. Герусия была высшим судебным органом спартанского государства – разбирала все уголовные и политические дела. «Всадники» как полицейский исполнительный орган должны были помогать герусиям, разыскивая беглых преступников. В состав обоих учреждений входили лица одного определенного возраста. Геронтом мог стать только пожилой человек в возрасте не моложе 60 лет. «Всадником» - из числа самых молодых граждан, не достигших еще 30 лет.

Учитывая, что каждый из этих классов в отдельности представлял собой коллегию должностных лиц, выполнявших весьма ответственные функции в государственном управлении, можно предположить, что взятая в целом система «геронты – всадники» была тем первоначальным ядром, эмбрионом, из которого вырос спартанский государственный аппарат.46

ГЕРУСИЯ


В Спарте совет старейшин, или герусия, при малой значимости народного собрания, фактически являлась высшим правительственным органом. В момент учреждения герусии ее председателями были цари, позже — эфоры. Герусии принадлежала высшая судебная власть. Только геронты, к примеру, могли судить царей. И способ избрания, и отсутствие отчетности, и пожизненность членства в герусии наиболее соответствовали олигархической сущности спартанского государства. Не случайно спартанскую герусию часто сравнивали с афинским ареопагом.47

Как уже говорилось, первых старейшин Ликург назначил из числа тех, кто принимал участие в его замысле. Затем он постановил взамен умерших всякий раз выбирать из граждан, достигших шестидесяти лет, того, кто будет признан самым доблестным. Не было, вероятно, в мире состязания более великого и победы более желанной! И верно, ведь речь шла не о том, кто среди проворных самый проворный или среди сильных самый сильный, но о том, кто среди добрых и мудрых мудрейший и самый лучший, кто в награду за добродетель получит до конца своих дней верховную, - если здесь применимо это слово, — власть в государстве, будет господином над жизнью, честью, короче говоря, над всеми высшими благами. Решение это выносилось следующим образом. Когда народ сходился, особые выборные закрывались в доме по соседству, так чтобы и их никто не видел, и сами они не видели, что происходит снаружи, но только слышали бы голоса собравшихся. Народ и в этом случае, как и во всех прочих, решал дело криком. Соискателей вводили не всех, сразу, а по очереди, в соответствии со жребием, и они молча проходили через собрание. У сидевших взаперти были таблички, на которых они отмечали силу крика, не зная кому это кричат, но только заключая, что вышел первый, второй, третий, вообще очередной соискатель. Избранным объявлялся тот, кому кричали больше и громче других. С венком на голове он обходил храмы богов. За ним огромной толпою следовали молодые люди, восхваляя и прославляя нового старейшину, и женщины, воспевавшие его доблесть и участь его возглашавшие счастливой. Каждый из близких просил его откушать, говоря, что этим угощением его чествует государство. Закончив обход, он отправлялся к общей трапезе; заведенный порядок ничем не нарушался, не считая того, что старейшина получал вторую долго, но не съедал ее, а откладывал. У дверей стояли его родственницы, после обеда он подзывал ту из них, которую уважал более других, и, вручая ей эту долю, говорил, что отдает награду, которой удостоился сам, после чего остальные женщины, прославляя эту избранницу, провожали ее домой.48


ЦАРИ И ЭФОРЫ



Особый статус царей, которые занимали в Спарте среднее,
промежуточное положение между суверенными монархами и
обычными государственными чиновниками, подметил уже
Аристотель. По его словам, «царская власть в Лакедемоне
представляла собой в сущности наследственную и пожизненную
стратегию. Действительно, цари в Спарте, прежде всего, являлись верховными главнокомандующими.49

Ксенофонт в своей «Лакедемонской политии» рассказывает:
«Теперь я хочу изложить, какую власть и какие права
Ликург дал царю над войском. Во-первых, во время похода
государство снабжает царя и его свиту продовольствием. С ним
питаются те полемархи, которые постоянно находятся вместе с
царем, чтобы в случае надобности он мог совещаться с ними.
Вместе с царем также питаются три человека из числа «гомеев»,
их задача — заботиться обо всем необходимом для царя и его
свиты, чтобы те могли целиком посвятить себя заботам о военных
делах. Я хочу как можно точнее рассказать о том, как царь
выступает в поход с войском. Прежде всего еще в городе он
приносит жертву Зевсу-Водителю и божествам, спутникам Зевса.
Если жертвы благоприятны, «носитель огня» берет огонь с алтаря
и несет его впереди всех до границы государства. Здесь царь вновь
приносит жертвы Зевсу и Афине. Только в том случае, если оба
божества благоприятствуют начинанию, царь переходит границы
страны. Огонь, взятый от жертвенного костра, несут все время
впереди, не давая ему угаснуть; за ним ведут жертвенных
животных различных пород. Каждый раз царь начинает
приносить жертвы в предрассветных сумерках, стремясь снискать
благосклонность божества раньше врагов. При жертвоприношениях присутствуют полемархи, лохаги, пентекостеры, командиры наемников, начальники обоза, а также те из стратегов союзных государств, которые пожелают этого.

Также присутствуют два эфора, которые ни во что не вмешиваются, пока их не призовет царь. Они наблюдают за тем, как каждый ведет себя, и учат всех достойно вести себя во время жертвоприношений... Когда войско находится на марте и врага еще не видно, никто не идет впереди царя, за исключением скиритов и конных разведчиков. Если предстоит битва, царь берет агему первой моры и ведет ее вправо, пока не оказывается с нею между двумя морами и двумя полемархами. Старейший из свиты царя строит те войска, которые должны стоять позади царского отряда. Эта свита состоит из гомеев, которые питаются вместе с царем, а также из гадателей, врачей, флейтистов, командира войска и из добровольцев, если таковые имеются. Таким образом, ничто не мешает действиям людей, так как все предусмотрено заранее... Когда наступает время располагаться на ночлег, царь выбирает и указывает место для лагеря. Отправление же посольств к друзьям или врагам не дело царя. К царю все обращаются, когда хотят чего-либо добиться. Если кто-нибудь приходит искать правосудия, царь отправляет его к элланодикам, если добивается денег — к казначею, если приносит добычу — к лафирополам. Таким образом, в походе царь не имеет других обязанностей, кроме обязанностей жреца и военачальника...

Я хочу еще рассказать, какие взаимоотношения Ликург установил между царями и общиной граждан, ибо царская власть — единственная, которая остается именно такой, какой она была установлена с самого начала. Другие государственные установления, как всякий может убедиться, уже изменились и продолжают изменяться даже сейчас. Ликург предписал, чтобы царь, ведущий свое происхождение от бога, совершал все общественные жертвоприношения именем государства. Он также должен вести войско туда, куда ему прикажет родина. Царю предоставляется право брать почетную часть жертвенного животного. В городах периэков царю разрешают брать себе достаточное количество земли, чтобы он имел все необходимое, но не был богаче, чем следует. Чтобы цари не питались дома, Ликург предписал им участвовать в общественных трапезах. Он разрешил им получать двойную порцию не для того, чтобы цари ели больше других, а для того, чтобы они могли почтить пищей того, кого пожелают. Кроме того, Ликург дал право каждому царю выбрать для своей трапезы двух товарищей, которые назывались пифиями... Таковы почести, воздаваемые царю в Спарте при его жизни. Они лишь немного отличаются от почестей, оказываемых частным лицам. Действительно, Ликург не желал ни внушить царям стремление к тирании, ни возбудить зависть сограждан к их могуществу. Что касается почестей, воздаваемых царю после смерти, то из законов Ликурга видно, что лакедемонских царей чтили не как простых людей, но как героев».50

Учреждение эфората в 754 г. до н. э. знаменовало собой победу полиса над суверенной царской властью. С усилением эфората постепенно все более н более уменьшалась власть спартанских царей. Кроме надзора за царями во время войны эфоры постоянно наблюдали за ними и в мирное время. Очевидно, сразу же после учреждения эфората между царями и эфорами была установлена ежемесячная клятва как знак компромисса между монархическими и демократическими началами в государстве.51 Эфоры и цари ежемесячно обмениваются клятвами: эфоры присягают от лица полиса, царь — от своего имени. Царь клянется править сообразно с законами, установленными в государстве, а полис обязуется сохранять царскую власть неприкосновенной, пока царь будет верен своей клятве.52

В классическое время эфорам принадлежала вся исполнительная и контрольная власть в государстве. Избираемые из всей массы граждан, эфоры по сути дела выражали интересы всей общины и были своеобразным демократическим элементом в спартанской государственной системе. В таком своем качестве эфоры постоянно выступали как антагонисты царской власти. Уже в классический период власть эфоров была столь велика, что Аристотель уподобляет ее тиранической. Однако, как всякая республиканская магистратура, власть эфоров была ограничена избранием только на один год и обязательностью отчета перед своими преемниками. Ксенофонт в «Лакедемонской по литии» останавливается на цензорской власти эфоров.53

Естественно, что те же самые люди (самые знатные и влиятельные в Спарте) совместно (с Ликургом) учредили и власть эфоров, поскольку они считали, что повиновение является величайшим благом и для государства, и для армии, и для частной жизни; ибо чем большей властью обладает правительство, тем скорее, как они считали, оно и граждан заставит себе подчиняться. Так вот эфоры имеют право наказывать любого, кого только пожелают, и они обладают властью немедленно привести приговор в исполнение. Им дана также власть отстранять от должности еще до истечения срока их службы и даже заключать в тюрьму любых магистратов. Однако присудить их к смертной казни может только суд. Имея столь большую власть, эфоры не позволяют должностным лицам, как это имеет место в других полисах, в течение их служебного года делать все, что те сочтут нужным, но подобно тиранам пли руководителям гимнастических состязаний, немедленно подвергают наказанию тех, кого уличат в противозаконии.54

Аристотель, говоря о спартанском зфорате, указывает па целый ряд недостатков, которые часто парализовали его деятельность, в том числе и па случаи подкупности эфоров. По-видимому, в IV в. до н.э., в период общего кризиса полиса, коррупция затронула также эфорат.55

Плохо обстоит дело и с эфорией. Эта властъ у них ведает важнейшими отраслями управления; пополняется же она из среды всего гражданского населения, так что в состав правительства попадают зачастую люди совсем бедные, которых вследствие их необеспеченности легко можно подкупить, и в прежнее время такие подкупы нередко случались, да и недавно они имели место в андросском деле, когда некоторые из эфоров, соблазненные деньгами, погубили все государство, по крайней мере насколько это от них зависело. Так как власть эфоров чрезвычайно велика и подобна власти тиранов, то и сами цари бывали, вынуждены прибегать к демагогическим приемам, отчего также получался вред для государственного строя: из аристократии возникала демократия.

Конечно, этот правительственный орган придает устойчивость государственному строю, потому что народ, имея доступ к высшей власти, остается спокойным...

Однако избрание на эту должность следовало бы производить из всех граждан и не тем слишком уж ребяческим способом, каким это делается в настоящее время. Сверх того, эфоры выносят решения по важнейшим судебным делам, между тем как сами они оказываются случайными людьми; поэтому было бы правильнее, если бы они выносили свои приговоры не по собственному усмотрению, но следуя букве закона. Самый образ жизни эфоров не соответствует общему духу государства: они могут жить слишком вольготно, тогда как по отношению к остальным существует скорее излишняя строгость, так как они, не будучи в состоянии выдержать ее, тайно в обход закона предаются чувственным наслаждениям.56



АРМИЯ СПАРТЫ.



Процесс разложения родового строя в греческих племенах происходил неравномерно. Так, в Ионии классовая структура утвердилась еще в VII в. до н.э., в Аркадии, Ахайе, Этолии и в других полисах – значительно позже. Полисы представляли собой либо аристократические общины, управляющиеся небольшими группы знатных землевладельцев, либо рабовладельческие демократические республики, в которых большинство свободных граждан в той или иной форме принимало участие в управлении родным городом. Спарта являлась крупнейшим из таких аграрно-аристократических полисов.

В результате многочисленных войн Спарта подчинила себе население Лаконии и соседних с ней областей Южного Пелопоннеса.

Полноправными гражданами в Спарте, как уже говорилось выше, были только члены «общины равных» - спартиаты. Представляя собой значительное меньшинство и находясь под постоянной угрозой восстания угнетенных илотов, спартиаты превратили свою общину в военный лагерь. Каждый спартанец с юности и до конца жизни был войном. Даже в мирное время мужчины входили в состав «эномотий» (товариществ) и были обязаны заниматься физическими упражнениями и охотой. Члены эномотий питались вместе, внося определенные взносы на организацию общего питания.

Система спартанского воспитания имела целью выработать из каждого спартанца война. Главное внимание спартанцы обращали на развитие физической силы, выносливости и смелости. Меньше внимания уделялось выработке культурных навыков, хотя каждый спартанец должен был уметь читать и писать.

От война требовалось безоговорочное повиновение старшим начальникам. Приказания старших подлежали обязательному выполнению. Элементы воинской дисциплины будущему войну прививались со школьной скамьи. Спартанец был готов погибнуть, чем уйти с боевого поста. Такой дисциплины не было у армий восточных деспотий. Большую роль в укреплении воинской дисциплины у спартанцев играло общественное мнение, однако, применялись и телесные наказания. В своих песнях спартанцы прославляли храбрых героев и порицали трусов.57Отец был не вправе сам распоряжаться воспитанием ребенка, он относил ребенка на «лесху», где сидели старейшие сородичи по филе. Они осматривали ребенка и если находили его здоровым и крепким, приказывали воспитывать, если хилым – отправляли к Апотетам (обрыв, куда сбрасывали этого ребенка).

Едва мальчик достигал семилетнего возраста, его отбирали у родителей и разбивали по отрядам. Во главе отряда избирали превосходящего всех своей сообразительностью и храбростью. Остальные подчинялись.

Из числа достойнейших мужей назначался еще и педоном, надзирающий за детьми, а во главе каждого отряда подростки сами ставили иренов – наиболее рассудительного и храброго (ирены – те, кто уже второй год как возмужали, миллиренами – самых старших мальчиков). Ирен, достигший 20 лет, командовал своими подчиненными. Все добывалось кражей. Попадаться было нельзя. Наказанием попавшегося было избиение и голод.

Воспитание спартанца продолжалось и в зрелые годы. Никому не разрешалось жить так, как он хочет: точно в военном лагере, все в городе подчинялось строго установленным порядкам.58

С 7 до 20 лет спартанец проходил обучение, после чего становился полноправным гражданином. Школьное воспитание было рассчитано на то, чтобы выработать презрение к роскоши, послушание, выносливость, физическую силу и смелость. Подростки выращивались в суровых условиях: их часто заставляли голодать, переносить лишения и нередко наказывали. Большую часть времени отводили упражнениям в беге, борьбе, метанию копья и диска. Много внимания уделялось военным играм.

«Мое богатство,- говорится в одной спартанской песне,- мое копье, мой меч, мой славный шлем, крепость моего тела. При помощи их я обрабатываю землю, собираю хлеб и приготовляю вино со своих виноградников; благодаря им – я господин своих слуг…» В этих словах выражена классовая основа воспитания и обучения спартанских войнов – они должны были обеспечить свое господство.

Музыка, пение, танцы были также направлены на воспитание качеств, необходимых войнам. Воинственная музыка должна была возбуждать мужество; танцы изображали отдельные моменты боя.

Большое внимание уделялось выработке военного языка. Спартанцы славились своим умением говорить кратко и ясно.

Спартанские войны обучались ходить в ногу и делать простейшие перестроения. У них имелись элементы строевой подготовки, получившие дальнейшее развитие в римской армии. У спартанцев тренировка преобладала над обучением, что определялось характером боя того времени.59Во время войны правила поведения делались менее суровыми. В походах и гимнастические упражнения становились менее напряженными и утомительными, так что для спартанцев война оказывалась отдыхом от подготовки к ней.60Для проверки боевой готовности периодически устраивались военные смотры. Военные смотры заканчивались состязаниями.

Все спартанцы считались военнообязанными с 20 до 60 лет и распределялись по возрастным и территориальным группам. Эфоры обыкновенно зачисляли в действующую армию младшие и средние возрасты (до 40 лет). Все зачисленные в армию обязаны были являться на службу со своим вооружением и продовольствием; исключение составляли цари и их свита, получавшие содержание в походе за счет государства.

Вооружение спартанцев было тяжелым. Они имели копье, короткий меч и защитное вооружение: круглый щит, прикрепленный к шее, шлем, защищавший голову, панцирь на груди и поножи на ногах. Вес защитного вооружения достигал 30 кг. Такой тяжело вооруженный воин назывался гоплитом. Каждый гоплит имел слугу – илота, который в походе нес его защитное вооружение.

В состав спартанского войска включались и легко вооруженные бойцы, набиравшиеся из жителей горных местностей. Они имели легкое копье, дротик или лук со стрелами. Защитного вооружения у них не было. Дротик метался на дистанцию 20-60 метров, стрела поражала на дистанцию 100-200 метров. Легко вооруженные войны обыкновенно прикрывали фланги боевого порядка.

Ядро спартанской армии составляли гоплиты, численность которых колебалась в пределах 2-6 тысяч человек. Легко вооруженных было значительно больше, в некоторых боях их насчитывалось несколько десятков тысяч человек.

Гоплиты вначале делились на 5 лохов, а концу V в. до н.э. спартанская армия имела 8 лохов. К IV в. до н.э. низшим подразделением было братство или двойная эномотия (64 человека); два братства составляют пентиокостис (128 человек); два пентиокостиса образовывали лох (256 человек); четыре лоха составляли мору (1024 человек). Таким образом, у спартанцев четкая организационная структура армии. Но в бою эти подразделения самостоятельно не действовали.

Все гоплиты входили в одну фалангу (монолит), которая представляет собой линейный строй копейщиков; фаланга – это тесно сомкнутое линейное построение гоплитов в несколько шеренг глубиной для ведения боя. Фаланга возникла из сомкнутого строя родовых и племенных отрядов, она являлась военным выражением окончательно оформившегося греческого рабовладельческого государства. Укрепившаяся политическая власть имела возможность управлять в строю неравных в социально-экономическом отношении войнов и спаять их воинской дисциплиной для достижения победы в бою в интересах всего полиса. Технической предпосылкой возникновения фаланги было развитие производства однообразного вооружения.

Спартанская фаланга строилась в восемь шеренг в глубину. Дистанция между шеренгами на ходу была 2 метра, при атаке – 1 метр, при отражении атаки – 0,5 метров. При численности 8 тысяч человек протяжение фаланги по фронту достигало 1 километр. Поэтому фаланга не могла передвигаться на большое расстояние, не расстраивая своего порядка, не могла действовать на пересеченной местности, не могла преследовать противника.

Фаланга – это не только строй, но и боевой порядок греческой армии, Действовала она всегда как единое целое. Спартанцы считали тактически нецелесообразно делить свою фалангу на более мелкие части. Начальник наблюдал за тем, чтобы не нарушалась порядок в фаланге. Сильной стороной фаланги являлся ее удар, атака накоротке. В сомкнутом строю, она была сильна и в обороне. До боя при Левктрах (371 г. до н.э.) спартанская армия считалась непобедимой. Уязвимым местом ее были фланги, особенно первой шеренги, которая прежде другой наносила и отражала удар. Войны держали щит в левой руке, правое плечо оказывалось открытым, и его прикрывал правофланговый сосед. Но первого правофлангового никто не прикрывал. Поэтому здесь ставили наиболее сильных и хорошо вооруженных бойцов. Вследствие этого первый фланг фаланги был сильнее левого фланга.

Легко вооруженные войны и пращники с камнями обеспечивали фалангу с фронта, завязывали бои, а с началом наступления фаланги отходили на ее фланги и в тыл для их обеспечения.

Атака носила фронтальный характер, и тактика была очень простой. На поле боя едва ли имелось даже самое элементарное тактическое маневрирование. При построении боевого порядка учитывалось только соотношение протяжения фронта и глубины построения фаланги.

Походные марши спартанские армии совершали быстро. Для лагеря обычно выбирали холмы, а если приходилось разбивать его на ровном месте, он окружался рвом и валом. В лагере помещались лишь спартанцы и периэки, илоты располагались за его пределами. Небольшое количество всадников выдвигалось в сторону противника для несения сторожевой службы. Забота об устройстве и охране лагеря лежала на начальнике обоза. Гимнастические и военные упражнения в лагере проводились регулярно.

Верховное командование спартанской армией осуществлял один из царей, при котором имелся отборный отряд телохранителей и 300 знатных юношей. Царь обычно находился на правом фланге боевого порядка.

Спартанцы имели небольшую по численности армию, но имели единую систему комплектования, четкую организационную структуру, полное единообразие вооружения и снаряжения, регулярное обучение, систему воспитания, единую основу дисциплины, установление боевых порядков.

Слабым местом спартанской военной системы было полное отсутствие технических средств борьбы. Осадного искусства спартанцы не знали до второй половины IV в. до н.э. Не умели они и возводить оборонительные сооружения. Крайне слабым был спартанский флот. Во время греко-персидской войны 480 г. до н.э. Спарта могла выставить лишь 10-15 кораблей.

Свою военную систему и организацию спартанцы вырабатывали в многочисленных войнах, которые они вели с Мессенией и Арголидой в VIII-VII вв. до н.э.

Ко второй половине VI в. до н.э. гегемония Спарты была признана почти всеми областями Пелопоннеса, вошедшими (исключая Аргос) в состав возглавляемого спартанцами Пелопоннесского союза – наиболее значительного из политических объединений Греции того периода. Опираясь на Пелопоннесский союз, Спарта начала оказывать влияние на ход политической жизни других областей Греции, активно поддерживая аристократические элементы в полисах Центральной Греции. Политическое преобладание Спарта удерживала за собой до середины V в. до н.э., когда произошло столкновение ее с другим сильным греческим полисом – Афины.61




















ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА СПАРТЫ


ОБРАЗОВАНИЕ ПЕЛОПОННЕССКОГО СОЮЗА.



Пелопоннесский союз во главе со Спартой был вызван к жизни изменениями во внешней политике Спарты, определяемыми постепенно складывающейся тенденцией к расширению ею своей сферы влияния, сперва в рамках Пелопоннеса, а вскоре и за его пределами. Пелопоннесская лига, с одной стороны, была результатом резко усилившейся внешнеполитической активности Спарты, а с другой – сама оказалась инструментом этой направленной вовне политики.

По всей видимости, Пелопоннесский союз возникает около середины VI в. до н.э. Первоначальное ядро союза сложилось в достаточной степени стихийно и в первые годы ни Спарта, ни ее союзники не воспринимали те двусторонние отношения, которые их объединяли, как межполисный союз.

Знакомство с текстами древних договоров о заключении военных союзов (симмахий) приводит к выводу, что шаблон этих договоров был выработан достаточно рано и в дальнейшем мало менялся. Главное внимание в договорах обращалось не столько на содержание, которое было стандартным, сколько на преамбулу и перечисления гарантий их выполнения. Договоры о военных союзах, как правило, и в более поздние эпохи, были очень краткими, составленными по одному и тому же образцу. Что и давало возможность Спарте во главе союза истолковать условия договоров так, как она считала выгодным для себя, при необходимости значительно расширяя их содержание. В качестве примера такого рода упоминаний Ф.Ф. Соколов приводит отсутствие в мирном договоре 404 г. до н.э. упоминания о дани.


Договор Спарты с Тегеей.


Изменение политики Спарты по отношению к соседям – от политики прямого и безусловного подчинения соседских общин, как это было в Мессении, к политике косвенного давления на них посредством политических союзов.

Первыми членами Пелопоннесской лиги стали города Аркадии. Для Спарты Аркадия была исключительно важным районом в силу ее географического положения. С одной стороны, через Аркадию шла дорога в центральную и северную Грецию, с другой – Аркадия могла служить как бы буферной зоной в случае нападения врагов на Лаконию и Мессению. Независимая Аркадия была опасна Спарте и в качестве постоянного источника дисседентства: ведь аркадяне были союзниками мессенцев во время Первой и Второй Мессенских войн, они охотно принимали у себя мессенских изгнанников, и в любой момент, если бы восстали илоты, спартанцы могли ждать от аркадян вооруженной помощи инсургентам. Уже в начале VI в. до н.э. спартанцы неоднократно предпринимали попытки завоевать Аркадию, но впервые были остановлены в своей откровенной агрессии. Военная кампания, направленная против аркадянских городов, и в первую очередь против Тегеи, успеха не имела.

Таким образом, главной причиной образования Пелопоннесского союза была невозможность Спарты вооруженным путем подчинить себе весь Пелопоннес.

Договор Спарты с Тегей стал первым в длинном ряду аналогичных двусторонних соглашений, легших в основу организации Пелопоннесского союза.

Согласно общей хронологии, война с Тегей имела место в первой половине VI в. до н.э.62 Это следует, прежде всего, из сообщения Геродота, что данная война велась при спартанских царях Леонте и Гегесикле, чье правление помещается, как правило, между 590 и 560 гг. до н.э.63 В ходе этой борьбы состоялось несколько сражений , в которых спартанцы терпели поражения.64

Длительное противостояние закончилось около 550 г. до н.э., в котором Спарта одержала, в итоге, победу и заключила мирный договор с Тегеей.

В договоре известно два его пункта содержания: установление санитарного кордона, где тегейцы обязуются изгнать тех мессенцев, которые у них уже находились, и впредь не принимать у себя мессенских изгнанников. Второй же пункт вызывает споры. Аристотель понимает его, как запрет убивать тегейских лаконофилов, т.е. граждан Тегеи, которые отстаивали интересы Спарты и могли быть за это преследуемы.

В.М. Строгецкий понимает как « не принимать мессенцев в число граждан».

Спарта вынудила власти Тегеи, от имени своей общины, взять на себя клятвенные обязательства не мстить местным лаконофилам.

Тегея обещала Спарте помощь в случае восстания илотов, признавала военное руководство Спарты в случае совместных войн, а Спарта, в свою рчередь, гарантировала Тегеи защиту ее территорий от врагов. Помимо частных условий, характерных именно для договора с Тегеей, текст соглашения, скорее всего, включал общую формулу, которая будет повторяться во всех двусторонних договорах между Спартой и вновь принимаемыми в Пелопоннесскую лигу членами: союзные государства обещали «иметь одних и тех же друзей и врагов и следовать за лакедемонянами по суши и по морю, куда они не поведут».

Однако Спарта не могла никогда быть уверенной в надежности аркадян. Так, Геродот рассказывает о судьбе Клеомена, сообщая, что в 491 г. до н.э. «он поднял там мятеж, возбудив аркадян против Спарты».

После битвы при Левктрах аракадяне немедленно отпали и основали самостоятельное общеаркадское государство.

Спартанцы проявили осторожность и не стали вмешиваться в его внутренние дела.


Борьба Аргоса и Спарты за лидерство.


Спарта и Аргос – две родственные дорийские общины, чья государственность складывается приблизительно в одно и то же время и тем же способом – покорением местного дорийского населения. Государственное устройство этих общин тоже во многом было идентичным.

Спарта и Аргос были два самых сильных в военном отношении государства в южной Греции, которые оба претендовали на первенство в Пелопоннесе.

Для Спарты борьба с Аргосом далеко не всегда была удачной. Спартанцы оказались в тяжелейшем положении в первой половине VII в. до н.э., когда Мессения не была еще полностью усмирена, а с севера уже шло широкое наступление аргосцев во главе с царем-тираном Фидоном.

Столкновение Аргоса и Спарты становилось неизбежным: ведь во власть Аргоса попали союзники Спарты, которые она не смогла защитить. В 669 г. до н.э. противники встретились в сражении при Гисии, которое закончилось полным разгромом спартанцев. После победы над спартанцами Фидону удалось завоевать часть спартанских владений, расположенных на восточном побережье Лаконии, включая остров Киферу. С этого момента Аргос стал для Спарты самым опасным противником. Корабли Аргоса были способны угрожать Лакони из Киферы.

Аргос достиг наивысшего могущества именно в правление Фидона. Из этого следует, что империя аргосцев, включавшая в себя не только часть Пелопоннесских земель, но и такие важнейшие в стратегическом отношении острова, как Эгина и Кифера, достигла наибольших размеров около середины VII в. до н.э.

Победа над Аргосом в 546 г. до н.э. была по-своему знаковой, потому что она не только расширяла спартанское влияние на северо-востоке, но и показала расположенным там государствам, что лидерство окончательно перешло от Аргоса к Спарте. Однако на этом вооруженные столкновения Спарты и Аргоса не прекратились. Еще долгие годы Спарте пришлось доказывать свое военное превосходство.

Период ослабления Аргоса и временного отказа его от каких-либо территориальных претензий наступает в связи с поражением, которое нанес аргосцам спартанский царь Клеомен в битве при Сипе в 494 г. до н.э.

Как полагает В.М. Строгецкий, именно после этого поражения Аргоса все более или менее крупные города Арголиды стали членами Пелопоннесской лиги.65

Клеомен, как сообщает Геродот, несмотря на военные успехи, даже не попытался захватить город Аргос, и эфоры такое поведение царя, в конечном счете, оправдали.66 Спарта предпочла сохранить пусть ослабленный, но все еще очень опасный для своих соседей Аргос точно так же как почти век спустя она не даст согласия на полное уничтожение Афин. Ничто лучше не могло обеспечить Спарте лояльность ее союзников, как сохранение для них постоянной угрозы со стороны Аргоса. В дальнейшем Спарта всегда проявляла известную осторожность и предупредительность в своих отношениях с Аргосом, стараясь разрешить пограничные споры путем переговоров и обращения к третейскому суду.


Состав Пелопоннесского союза.


Среди самых влиятельных членов Пелопоннесской лиги, к которым Спарта всегда проявляла предупредительность и с мнением которых считалась, прежде всего, следует назвать Элиду и Коринф.

Элида была первой Пелопоннесской общиной, ставшей союзницей Спарты. Спартанцы установили с ней договорные отношения несколько раньше, чем с Аркадией. Спарта в VI в. до н.э. остро нуждалась в союзниках, которые помогали бы ей оказать давление на граничащие с Лаконией и Мессенией общины, находящиеся на территории Трифилии, Аркадии и Арголиды. В свою очередь, и Элида была заинтересована в Спарте, тем более, что политическое устройство обеих общин способствовало их сближению. Элейцы, как спартиаты, были элитарным коллективом граждан.

Процветание Элиды во многом зависело от того, будет ли она владеть Олимпией, и, следовательно, организовывать Олимпийские игры. В 90-80-е гг. VI в. до н.э. Спарта помогала Элиде захватить Писатиду, на территории которой находилась Олимпия, и обратить ее граждан частично в рабов, частично в периэков. Начиная с 580 г. до н.э., Олимпийские игры уже судили судьи из Элиды. В свою очередь, благодаря союзу с Элидой, влияние Спарты в Олимпии, которое было заметно уже под конец VIII столетия до н.э., около 572 г. до н.э., прочно устанавливается. Элида, став распорядительницей Олимпийских игр, представляла большую ценность для Спарты и как источник денежных средств.

Военный союз между Спартой и Элидой, по-видимому, был заключен в первые десятилетия VI в. до н.э. Позже, когда Элида вошла в состав Пелопоннесского союза, Спарта никогда не вмешивалась в ее внутренние дела.

Особое место среди союзников Спарты занимал Коринф. Это был единственный член союза, который сохранил со Спартой известный паритет и чья позиция в решении того или иного вопроса была не менее важной, чем позиция самой Спарты. Параллелизм властных структур Пелопоннесского союза был параллелизм спартанской апеллы и союзного собрания, где влиянием пользовались депутаты от Коринфа.

Время вступления Коринфа в Пелопоннесскую лигу точно неизвестно. Во всяком случае, когда Коринф стал ее членом, союз между ними существовал уже в 525 г. до н.э., когда эти два государства предприняли совместный поход против тирана Самоса Поликрата. Судя по участию в Первой и Второй Мессенских войнах на стороне Спарты, их дружеские отношения имели длительную историю. Союз Коринфа со Спартой, сложившийся в ходе Мессенских войн, по-видимому, сохранился в течение всего периода правления Бакхиадов. Прервались эти дружеские связи в середине VII в. до н.э., с приходом к власти в Коринфе на длительный период тиранов из рода Кипселидов.

Союз был возобновлен уже после окончания войны с Аркадией, вероятно, в середине VI в. до н.э.

Оба государства, с одной стороны, имели общую точку соприкосновения в их постоянном недоверии и вражде к Аргосу, а с другой стороны – дорийская аристократия в Коринфе всегда могла рассчитывать на помощь Спарты. Борьба с Аргосом и его нейтрализация была главной объединяющей идеей Пелопоннесского союза, который первоначально мыслился как сугубо региональный военный блок.

Уже к середине VI в. до н.э. Спарта устанавливает косвенный контроль над Писатидой, Элидой, Сикионом, Коринфом, Мегарами и некоторыми другими государствами, так что Аргос оказывался почти в полной изоляции. К 525 г. до н.э. влияние Спарты распространилось на всю территорию Пелопоннеса, вплоть до Истма, за исключением Аргоса и Ахайи. Ко времени Греко-Персидских войн Пелопоннесский союз включал в себя Коринф, Сикион, Эгину, Мегары, Эпидавр, Тегею, Мантинею, Орхомен и более мелкие города Аркадии, а также Флиунт, Трезену, Гермион, Элиду, Писатиду и Трифилию. Перед началом Пелопоннесской войны союзники Спарты вне Пелопоннеса были мегаряне, беотяне, локры, фокидяне, амбракиоты, левкадяне и анакторийцы. После появления Эпаминонда в Пелопоннесе верными Спарте остались лишь Коринф, Сикион, Флиунт, Пеллена, Эпидавр, Трезена, Гермион и Галиеи.

Во многом степень независимости союзников Спарты зависела от их реального веса и удаленности от Лаконии.

Главным критерием ценности союзника служил его военный потенциал, особенно, наличие флота. Самыми уважаемыми членами союза были именно морские державы, такие, как Коринф, которые чувствовали себя на равных. Коринф находился на особом положении еще и потому, что был богат.

В 366 г. до н.э., после того, как Спарта была вынуждена разрешить оставшимся у нее союзникам заключить сепаратный мир с Фивами, Пелопоннесский союз практически распался.


Оформление Пелопоннесского союза

(система договоров).



Группа государств, вошедших в состав Пелопоннесской лиги, в литературной традиции называется «лакедемоняне и их союзники».

Спарта заключила с каждым из городов отдельный договор, т.е. города были в союзе только со Спартой, а не друг с другом.

Название союза «лакедемоняне и их союзники» свидетельствует о дуализме между ведущим полисом прочими союзниками.

Фукидид изображает Пелопоннесский союз весьма слабой структурированной организацией. По словам Г.Бузольта, «организация Пелопоннесского союза и после более прочного установления спартанской гегемонии в эпоху между Греко-Персидскими и Пелопоннесской войнами – была довольно шатка и нестройна». По словам В.В. Латышева, «устройство этого союза, даже в эпоху наибольшего его могущества, покоилось на непрочных и патриархальных началах. По условиям союза всем его членам обеспечивалась неприкосновенность их областей и автономия». Обращает на себя внимание также и тот факт, что спартанская апелла вполне могла заменять собою союзные собрания, т.е. четкого порядка принятия решений просто не существовало.

Правовую основу Пелопоннесской лиги состовляли двусторонние договоры, которые Спарта заключала с соседними государствами. Как свидетельствуют источники, данные договоры скреплялись древними клятвами. Без них договоры не приобретали законной силы, ибо не считались ратифицированными.

На какое время заключались договоры точно неизвестно.

Будучи изначально военным союзом, по преимуществу Пелопоннесский союз имел в виду общее ведение войны под руководством Спарты. Никакого общего соглашения между всеми членами Пелопоннесской лиги не было. Спарта оформляла свои отношения с союзниками с помощью серии сепаратных договоров. Стандартным пунктом таких договоров было обязательством «иметь одних и тех же друзей и врагов, что и лакедемоняне». Сама формулировка несет на себе следы неравноправности союзников и Спарты.

Подобная широкая формулировка предполагала, если это специально не оговаривалось, что союзники Спарты были обязаны помогать ей и в случае восстания илотов.

Второй принципиальный пункт стандартного договора обязывал союзников следовать туда, куда поведут их спартанцы.

Спарта принимала решения об оказании помощи союзникам, руководствуясь не буквой закона, а целесообразностью и выгодой для себя.

Таким образом, союзники со всей определенностью делегировали Спарте свое право на внешнеполитическую инициативу. Это было существенное ограничение независимости союзных Спарте государств. Как заметил Е, Балтруш, «Пелопоннесский союз был инструментом прежде всего спартанской внешней политики».


Союзные собрания.


Союз состоит отнюдь не из одних мелких общин, которыми Спарта могла бы легко манипулировать. Опыт показал невозможность управлять союзом полностью авторитарно, без учета мнения его членов. Так появились союзные собрания. Они во многом напоминали спартанскую апеллу, которая собиралась нерегулярно, а деятельность ее зависела в значительной степени от воли ее председателей, сперва царей, а затем эфоров. Смоделированные по образцу спартанской апеллы, союзные собрания также были нерегулярными и собирались лишь по приглашению полиса-гегемона. Обычно союзные собрания проходили в Спарте и лишь в исключительных обстоятельствах на территории союзников, например, в Олимпии или Коринфе.

Возможно, что самое первое союзное собрание состоялось около 504 г. до н.э., когда царь Клеомен хотел вернуть тирана Гиппия в Афины и для этого хотел заручиться согласием союзников. Начиная с этого времени, союзные собрания собирались тогда, когда предстояла большая союзная война, как, например, в 418 г. до н.э., против персов и в 432 г. до н.э. против Афин.

Спартанские цари, вроде бы, могли принимать самостоятельные решения о военных предприятиях не только без санкции на то собственных властей, но и без предварительного согласия союзников. В сообщении Геродота, по-видимому, отразилась обычная для спартанских царей - предшественников Клеомена практика: спартанские цари признавались главнокомандующими всех союзных контингентов и в качестве таковых были уполномочены собирать отряды союзников и распоряжаться ими по своему усмотрению. От момента создания Пелопоннесской лиги до 506/5 г. до н.э. это право спартанских царей никогда не оспаривалось и никакой нужды в союзных собраниях не было.

Неудачный поход на Афины царя Клеомена оказался чреват весьма значительными последствиями, прежде всего для самих спартанских царей.

В 504 г. до н.э. спартанцы, опасаясь повторения ситуации 505 г. до н.э., когда коринфяне в явочном порядке покинули Клеомена и сорвали всю экспедицию, были вынуждены созвать собрание союзников и раскрыть им истинные планы похода. Большинство городов Пелопоннеса управляли родовой аристократией, пострадавшей от тиранических режимов. Спартанцам приходилось учитывать эти настроения союзников. Цель, ради которой, по инициативе самих спартанцев, собрано первое союзное собрание Пелопоннесской лиги, заключалось в том, чтобы обсудить спартанское предложение о восстановлении Гиппия в качестве тирана Афин.

На этом совещании, вероятно, в первый раз оппозицию Спарте возглавил Коринф.

Необходимость созыва собрания союзников была обусловлена в данном случае скорее конкретно - политическими обстоятельствами, чем требованиями конституционного оформления Пелопоннесского союза.

Следующее собрание союзников состоялось перед началом Пелопоннесской войны, в 432 г. до н.э. Оно было созвано, скорее, по требованию союзников, главным образом коринфян. Спарта не могла вовлечь своих союзников в общегреческую войну без их согласия. После голосования большинством голосов было решено начать войну.

Фукидид обвиняет Пелопоннесский союз в том, что тот не имеет постоянного совещательного органа (единого булевтерия), и члены союза весьма редко собираются вместе, а собравшись, не умеют и не хотят решать общие для союза задачи.

Все члены союза имели по одному голосу, независимо от размеров государства. Решение принималось простым большинством.

Голосование среди союзников проводили сами лакедемоняне, под которыми имелись в виду спартанские магистраты – эфоры, которые заведовали всеми текущими делами союза и председательствовали в союзных собраниях. Пелопоннесский союз не имел своих магистратов, и потому их функции «по совместительству» выполняли представители спартанских властей. Специально созванные для обслуживания союзных нужд магистраты, т.н. ксенаги, во-первых, появились по инициативе самой Спарты, а, во-вторых, назначались из числа спартанских офицеров.

Каждый раз заседания союзников были военно-политической реальности, а не результатом «конституционной регулярности».


Автономия союзников.


По мнению некоторых исследователей, члены союза были принципиально во всех отношениях независимы. В.Шван ссылается на то, что некоторые из спартанских союзников, например, Элида, сами имели подчиненные им общины.

Принадлежность к Пелопоннесскому союзу не означала для его членов отказа от самостоятельной политики. Спарта не могла даже воздействовать на соседнюю Тегею, которая стала прибежищем для спартанских изгнанников.

Спартанская гегемония не была безграничной, потому что ей противостояла автономия союзников.67

У Фукидида в договоре между Спартой и Аргосом прокламировалась общая идея, лежащая в основе отношений между Спартой и ее союзниками: «Города же в Пелопоннесе, большие и малые, должны быть все независимы, по обычаям предков. Если какой-нибудь город вне Пелопоннеса пойдет со злым умыслом на Пелопоннесскую землю, то обе стороны должны, договорившись, принять те меры, чтобы отразить врага, какие признают наиболее справедливыми пелопоннесцы».68

До 404 г. до н.э. степень независимости союзников от Спарты была весьма высокой и распространялась, в том числе и на внешнюю политику. У Спарты было не много возможностей заставить своих союзников выполнять их союзные обязательства, если они того не желали.

Лишенная каких-либо значительных государственных средств, не имеющая флота и испытывающая большой недостаток в людских ресурсах, Спарта в большей степени зависела от доброй воли своих пелопоннесских союзников. Спарта насильно не заставляла принимать участие в военных кампаниях. В обращении со своими союзниками Спарта могла только просить, но не приказывать.

Автономия городов, входившая в Пелопоннесскую лигу, обнаруживается главным образом в том, что они могли вполне самостоятельно вести войны с любыми государствами, включая членов союза. Так, например, в 423 г. до н.э. имел место вооруженный конфликт между общинами Аркадии Тегеей и Мантинеей. Спарта осталась в стороне от этого локального конфликта и никак на него не прореагировала.

Фукидид, характеризуя тип отношений между Спартой и ее союзниками до Пелопоннесской войны, среди прочего обращал внимание на то, что «стоя во главе союзников, лакедемоняне не заставляли их платить подати, но заботились лишь о том, чтобы у тех была всегда выгодная для лакедемонян олигархическая форма правления».

В 418 г. до н.э. при заключении мирного договора с Аргосом, Спарта включила в него пункт, согласно которому свои взаимные распри члены Пелопоннесского союза должны решать мирным путем, приглашая в качестве третейских судей города, не замешанных в их споре.

Уже в ходе Пелопоннесской войны Спарта начала вмешиваться во внутренние дела своих союзников и насильственным путем устанавливать там олигархии. Насильственное установление в Сикионе олигархического правления – первый случай откровенного вмешательства Спарты во внутренние дела союзных полисов.

Пелопоннесская война, по многим параметрам оказавшаяся поворотным пунктом для всех греков, явилась своеобразным водоразделом и в отношении Спарты к своим союзникам. Уже в ходе войны Спарта постепенно усиливала давление на союзников, а по окончании Пелопоннесской войны давление только усилилось.

Попытка Спарты распространить на собственных союзников новые имперские институты типа гармостов и фороса привела в конце концов к распаду Пелопоннесского союза.


Обязанности членов Пелопоннесского союза.


Первейшей обязанностью союзников было доставлять войска в союзную армию, особенно, при защите Пелопоннеса от нападения. От мобилизации освобождены только те союзники, которые не могли воевать «по религиозным соображениям», например, во время священного перемирия. Численность союзных контингентов и денежные взносы на ведение войны, скорее всего, регулировались договорами. Поскольку в Пелопоннесском союзе не было ни постоянных взносов, ни союзной казны, то приходилось оговаривать в каждом отдельном случае денежные суммы, вносимые на войну.

Каждый город должен был выставить отряд соотносительно числу его граждан. Судя по сообщениям Фукидида, большей частью они призывали 2/3 военнослужащих от 20 до 40 лет. Союзники поставляли в союзное войско отряды гоплитов, а те из них, которые обладали собственным флотом,- корабли. Среди союзников, поставляющих корабли, в начале Пелопоннесской войны, Фукидид называл коринфян, мегарян, сикионцев, пелленцев, элейцев, ампракийцев, левкадян.

По свидетельству Ксенофонта, «если же какое-либо государство вовсе уклонялось от воинской повинности, лакедемонянам было представлено налагать на него штраф в размере одного статера за каждого человека в день». Решением союзников осуществления штрафных санкций было предоставлено спартанцам.

До Пелопоннесской войны отряды союзников находились под начальством только своих собственных командиров, хотя общее руководство союзной армии осуществляли спартанские цари. С началом Пелопоннесской войны ситуация изменяется. В Спарте появляются новые военные магистраты, отвечающие за набор союзных контингентов, - ксенаги. Ксенаги были спартанские офицеры, посылаемые в союзные города для вербовки солдат, они руководили отрядами союзников вместе с местными офицерами, не вытесняя их, и координировали их действия. В каждый союзный город посылалось по одному ксенагу.69



БОРЬБА СПАРТЫ С ТИРАНИЧЕСКИМИ РЕЖИМАМИ В ГРЕЦИИ.


Архаическая Спарта прославилась тем, что провозгласила основным направлением своей внешней политики борьбу с тираническими режимами, которые были повсеместно распространены в VII —VI столетиях до н.э. в наиболее развитых греческих полисах.

Архаическая Спарта, по сути дела, была единственным круп­ным греческим полисом, избегшим тирании. Так что па уровне идей тираноборческие настроения всегда были сильны в Спарте. Но только в VI в. до н.э., когда возникла реальная возможность создать во­енный блок в Пелопоннесе, было принято решение приступить к практическим мерам по освобождению своих потенциальных союз­ников от тираний. В дальнейшем освободившиеся от тираний госу­дарства, такие, как Коринф и Сикион, составили ядро Пелопоннесского союза.70

Фукидид утверждает, что «афинские тираны, да и большинство их в остальной Элладе... были, в конце концов, за исключением сицилийских тиранов, изгнаны лакедемонянами»71. В другом месте Фукидид упоминает об изгнании Гиппия: «Еще три года после этого Гиппий сохранял свою тираническую власть в Афинах. На четвертом же году его низложили лакедемо­няне и возвратившиеся из изгнания Алкмеониды»72. Таким образом, Фукидид кроме общей фразы о борьбе Спарты с тираническими режимами приводит только один конкретный при­мер — изгнание Гиппия из Афин в 511/510 г. до н.э.

Спарта в VI в. до н.э. была самым авторитетным государством в Греции, к мнению которого прислушивались, а военной мощи — боялись.

По словам Н. Хэммонда, «имея в виду широкие кон­такты Спартанского союза, можно принять древнюю традицию, со­гласно которой Спарта была ответственна за уничтожение тиранов, в конечном счете, в Фокиде, Фессалии, Фасосе, Наксосе и Милете».

Изгнание Эсхина из Сикиона, очевидно, было самой удачной воен­ной акцией Спарты в Пелопоннесе, во всяком случае, по своим послед­ствиям. Если Геродот прав, утверждая, что Спарта около 550 г. до н.э. «подчинила себе большую часть Пелопоннеса», то, возможно, эта «большая часть» образовалась за счет Сикиона и Коринфа. Коринф, по-видимому, окончательно сделал свой выбор в пользу Спарты лишь после того, как спартанцы изгнали из Сикиона Эсхина, последнего из Орфагоридов, которые правили там, согласно традиции, около 100 лет, приблизительно с 657 по 555 г. до н.э. Коринфским олигархам было крайне неудобно и опасно иметь у себя под боком го­род, управляемый тиранами, притом настроенными крайне враж­дебно к дорийской знати. Освободив Сикион от ти­рании, спартанцы, очевидно, позаботились о том, чтобы здесь был восстановлен старый порядок и к власти пришли представители дорийского меньшинства. Сикион с этого времени стал одним из самых надежных союзников Спарты, ведь там снова благодаря спартанцам господствовала дорийская знать.

Тяжелой проблемой, стоящей перед спартанским правительством между 520 и 510 гг. до н.э., была их политика в отношении афинской тирании. Судя по рассказам Геродота (V, 63—65) и Аристотеля, спартанцы не питали никакой ненависти к афинским тиранам. Наоборот, согласно преданию, «спартанцы находились с Писистратидами в самой тесной дружбе» и были связаны с ними узами гостеприимства.73

Перемену подобного отношения Геродот связывает с влиянием Дельф. По его словам, «Алкмеониды во время пребыва­ния в Дельфах подкупили Пифию деньгами, чтобы она всякий раз, как спартанцы вопрошали оракул, по частному ли делу или от имени государства, возвещала им освободить Афины»74. Если все источники единодушны в том, что Алкмеониды подкупили дель­фийских жрецов, то в отношении спартанских властей таких сведе­ний нет. Спартанская экспедиция в Аттику, целью которой было свержение Гиппия,

прежде всего, это морской поход, и возглавил его не царь, а спартиат Анхимолий, или Анхимол, кото­рого Геродот характеризует как человека весьма влиятельного в Спарте. Экспедицию, однако, постигла катастрофа. Отряд Ан-химолия сразу же после высадки был встречен фессалийской кон­ницей и полностью разбит, Погибло много спартанцев, в том числе и Анхимолий.

В следующем 510 г. до н.э. спартанцы отправили вторую экспедицию в Афины, к подготовке которой они отнеслись более серьезно. Это был уже не морской, а сухопутный рейд и во главе его стоял царь.

Разбив фессалийскую конницу, спартанский царь Клеомен занял город и стал осаждать Гиппия и его сторонников, которые заперлись в Пеласгических стенах, древнем бастионе за­падной части Акропол. Геро­дот не сомневается, что спартанцы никогда бы не смогли взять крепость и захватить Гиппия, если бы не случайность: в руки спар­танцев попали дети Писистратидов, и последние согласились сдаться, пообещав покинуть страну в пятидневный срок. Спартанцы гарантировали Гиппию и его семье безопасность и не выда­ли их на расправу Алкмеонидам . Так пала тира­ния Писистратидов в Афинах.

После того как неожиданно для спартанцев вместо ожидаемого олигархического правления в Афинах силу стал набирать Алкмеонид Клисфен, заключивший союз с народом, спар­танские власти, видимо, решили, что для них предпочтительнее видеть в Афинах корпоративную тиранию во главе с Исагором, чем демократию. В это время Спарта как раз активно формировала Пелопоннесскую лигу, помогая будущим членам своей симмахии избавляться от тираний и учреждать у себя олигархии. В такой ситуации приглашение Исагора пришлось очень кстати.

В 506 г. до н.э. была подготовлена внушительная экс­педиция, куда кроме лакедемонян пошли также союзные контин-генты, а во главе были поставлены оба царя. Когда союзная армия достигла Элевсина, истинные намерения Клеомена, а значит и спартанских властей, стали известны, и все союзники по примеру коринфян покинули спартанцев. Из трех экспедиций в Афины между 511 и 506 гг. до н.э. две оказались полностью неудачными и только одна закон­чилась изгнанием Гиппия. Однако следует обратить внимание на то, что успех спартанцев был отчасти случаен. Гиппий покинул Афи­ны не в результате военного поражения, нанесенного ему спартан­цами, а скорее в результате неудачного для тирана стечения обсто­ятельств.

История с Исагором показывает, что Спарта была готова на­саждать любые, самые крайние формы олигархии, даже в виде кор­поративной тирании, лишь бы гарантировать себе лояльность Афин и их вступление в Пелопоннесский союз. Сюда же нужно отнести и попытку вернуть Гиппия в Афины около 504 г. до н.э. Восстановление тирании в Афинах с благословения Спарты было бы по-своему парадоксальной для тираноборцев акцией. Подобное по­ведение Спарты разрушает миф о принципиальной спартанской оп­позиции тирании и показывает, что конкретные интересы Спарты иногда брали верх над провозглашенными ранее принципами.

Два поколения спартанских лидеров были проникнуты духом тираноборства: эфор Хилон и царь Анаксапдрид избавили Сикион от тирана Эсхина в 50-х гг. VI в. до н.э. (вероятно, Эсхин был самым первым тираном, которого изгнал Хилон), а царь Клеомен изгнал Гиппия из Афин в 510 г. до н.э.

Спарта, будучи по характеру своему аристократическим госу­дарством, всегда поддерживало аристократические партии в дру­гих полисах: в VI в. до н.э. — против тиранических режимов, позже — против демократий. Несмотря на закрытость своего общества, спар­танские власти, тем не менее, охотно принимали у себя изгнанных аристократов. Это была неизменная в своем постоянстве полити­ческая линия Спарты, начиная с самого раннего периода. В VII в. до н.э. в Спарте нашли приют изгнанные из Коринфа Бакхиады, в VI в. до н.э. — Феогнид, в V в. до н.э. — Фукидид, Алкивиад, Ксенофонт.75


СПАРТА И ПЕРСИЯ. ИСТОРИЯ ОТНОШЕНИЙ

(середина VI в. — 413 г.)


Последний этап Пелопоннесской войны обычно именуют Ионий­ской войной, и это вполне правомерно, ибо главным театром воен­ных действий с 413 по 404 г. до н.э. стало побережье Малой Азии. Здесь в конечном итоге решилась и судьба всей Пелопоннесской войны. Спартанская коалиция с 413 по 411 г. до н.э. претерпела существенные изменения. В ее состав вошли многие бывшие союзники и данники Афин, отпавшие от них сразу же после сицилийской катастрофы.

После распада Афинской архэ вторым по своим катастрофи­ческим последствиям для Афин стало появление на сцене нового партнера Спарты — Персии. Персидская держава до той поры активно не вмешивалась в общегреческую войну. Теперь же Пер­сия решила, что наступил самый удобный момент для заключения союза с будущей державой-победительницей, и на роль таковой она выбрала (правда, с известными колебаниями) Спарту. Только союз со Спартой мог вернуть ей греческие города Малой Азии и обезо­пасить ее западные границы. С данного момента начинаются дип­ломатические переговоры Персии и Спарты, которые через два года, в 411 г. до н.э., привели к заключению серии спартано-персидских дого­воров, в результате которых Спарта получила необходимые сред­ства для ведения войны.

Судя по данным античной традиции, архаическая Спарта была открыта для торговых и культурных контактов с Египтом и стра­нами Востока. К середине VI в. до н.э. она выходит уже на уровень госу­дарственных отношений с этими странами.76 Так, согласно Геродоту, между 550 и 546 г. до н.э. Спарта заключила союз с лидийским царем Крезом.77 Выбор царя пал на Спарту не случайно: он хорошо был осведомлен о военной мощи возглавляемого Спартой Пелопоннесского со­юза и надеялся обрести там неисчерпаемый рынок высокопро­фессиональных наемников. Греки того времени считали Лидию самой могущественной и богатой держа­вой в мире, и союз с ней, очевидно, казался Спарте очень выгод­ным в экономическом плане и совершенно необременительным — в политическом.

Сам факт заключения подоб­ного союза — явное свидетельство заинтересованности Спарты в расширении своих международных контактов.

В 546 г. до н.э в Спарту прибыли послы от греческих городов Ма­лой Азии с просьбой оказать им военную помощь в борьбе с пер­сидским царем Киром. К Спарте малоазийские греки отчасти обратились потому, что знали о существовании между Спартой и Лидией союзнических отношений, скрепленных офици­альным договором. Будучи подданными, Лидии, они справедливо считали, что данный договор распространяется и на них. Во главе посольства стоял фокеец Пиферм, и это, по-видимому, не случай­но. Архаическая Спарта, скорее всего, имела постоянные торговые сношения как с Фокеей, так и с другими крупными торговыми центрами Малой Азии.78

По словам Геродота, спартанская апелла, заранее настроенная про­тив оказания какой-либо помощи ионийцам, даже толком не выслу­шала фокейского посла79. Решительное нежелание Спарты конфликтовать с Персией, с точки зрения М. Клаусса, объясняет­ся тем, что после падения Лидии «поблек стимул, который заклю­чался в богатстве лидийского царя и в вере в собственную непобе­димость». Однако, желая быть в курсе происходящих событий, спартанцы послали к берегам Малой Азии свой разведывательный корабль

Иония после незначительного сопротивления была вынуждена подчиниться и признать свою вассальную зависимость от Персии. Спартанцы же отправили посольство в Сарды, где на­ходился тогда Кир, с высокомерным, но лишенным какого-либо реального смысла заявлением, что они якобы «не позволят ему (Киру) разорить ни одного эллинского города».

Свою первую, уже военную экспедицию на греческий Восток спартанцы совершили в 524 г. до н.э. Она была направлена против тирана Самоса Поликрата. Поводом для спартанской агрессии послу­жила та помощь, которую Поликрат оказал Камбису во время его похода в 525 г. до н.э. против египетского царя Амасиса.

Поводом к военному вмешательству послужило обычное в таких случаях обращение к Спарте политических противников тирана, самосских аристократов, а официальным мотивом — месть за пи­ратскую деятельность Поликрата, от которой пострадали, в частно­сти, и спартанцы.80

Геродот рассказывает, что спартанцы, высадившись на Самосе, легко захватили весь остров, кроме самого города, к осаде которого они и приступили. Однако, по словам Геродота, «после сорокаднев­ной безуспешной, осады города Самоса они отплыли назад в Пело­поннес»81. Таким образом, их первый поход на Восток фактически окончился неудачей.

Рост могущества Персидской державы и ее активная экс­пансия в Малую Азию заставили Спарту на время отказаться от каких-либо военных авантюр на Востоке. Так, спартанцы реши­тельно отказались помочь восставшим в 499/8 г. до н.э. ионийцам, кото­рые могли рассчитывать на успех только в случае эффективной помощи со стороны метрополии.

Спарта, первенствующая в военном отношении держава далеко не сразу включилась в общеэллинское дело. Только когда ее государствен­ные мужи поняли, что война одинаково грозит эллинам по обе стороны Истма, спартанцы приняли решение принять активное участие в военной кампании. До 477 г. до н.э. верховное командование объединенной армией принадлежало Спарте. Но по целому ряду причин, главным образом благодаря активной позиции Афин, верховенство Спарты в войне к 477 г. до н.э. стало уже анахронизмом.

После взятия Византия союзники отказались подчиняться спартанскому руководству и предложили начальство в морской войне афинянам,

Спарта приняла данное решение союзников без всяких возра­жений. Фукидид так объясняет этот акт миролюбия: спартанские власти боялись, что «посланные за ру­беж полководцы могут быть подкуплены (как это они уже испыта­ли на примере Павсания)». Ту же причину отказа Спарты от гегемонии приводит и Плутарх.

Судьба Греко-персидс­ких войн к 479 — 478 гг. до н.э. была решена, и Персия, проиграв их в военном отношении, по-видимому, решила исправить дело путем дипломатических интриг. Уже первые контакты с греками пока­зали персам, что греческие государственные деятели, как прави­ло, не могут устоять перед взятками. Павсаний, опекун малолетнего царя Плистарха, а тогда главнокомандующий объединенным греческим флотом в Геллеспонте, сам шел па сближение с Персией. Он, пользуясь своим положением, сумел оказать ряд важных услуг персидскому царю и благодаря этому наладить личные контакты с Ксерксом.

Спарта времен Павсания еще не находилась у той роковой черты, чтобы оплачивать финансовую помощь Персии фактическим признанием своей полувассальной от нее зависимости. Но уже в конце V в. до н.э. спартанские военачальники станут обивать пороги дворцов персидских сатрапов и самого Великого царя, уни­женно прося денег на содержание армии и флота.

Что касается персидского царя, то для него опыт с Павсанием не прошел даром. С этого времени персидский двор начинает при­стально следить за событиями, развертывающимися в Греции, и использовать все возрастающую вражду между Афинами и Спар­той для укрепления собственных позиций в Малой Азии.

После 459 г. основным направлением политики персов в Гре­ции становится поддержка ими любых партий и движений анти­афинского толка. Подобные настроения в Персии во многом были спровоцированы афинской стороной. В 459 г. до н.э. афиня­не вмешались во внутренние дела Персии, послав на помощь вос­ставшему Египту флот из 200 кораблей. Оказавшись в весьма затруднительном положении, Артаксеркс попытался использовать антагонизм Афин и Спарты с тем, чтобы побудить последнюю открыть «второй фронт». По рас­сказу Фукидида, в 458 г. до н.э. царь послал в Спарту по­сольство во главе с Мегабазом, имея целью склонить спартанцев к вторжению в Аттику. По расчетам персидской стороны, интервен­ция Спарты в Аттику неминуемо побудила бы Афины отозвать свой флот из Египта. Мегабаз, хотя и широко использовал технику денеж­ных подарков, никаких конкретных результатов, однако, не достиг. По словам Фукидида, «деньги были растрачены напрасно, и Мегабазу с остатком денег пришлось возвратиться в Азию».

В 431 г. до н.э. Спарта объявила Афинам войну. Она продолжалась без малого 30 лет и вошла в историю под названием Пелопоннес­ской. Афины и Спарта, главы двух враждующих коалиций, с пер­вого дня войны начали активную агитацию за вступление в свои союзы всех нейтральных государств. Естественно, рассматривался вопрос и о возможности союза с Персией. 82Фукидид среди прочих приготовлений к войне упоминает и о том, что оба лагеря собира­лись отправить посольства к персидскому царю.83Действи­тельно, уже в следующем 430 г. мы узнаем о посольстве Спарты в Персию. Что касается афинского посольства, то оно, по всей вероятности, имело место не ранее 425/424 г. до н.э.

Для Спарты, чье финансовое положение всегда оставляло же­лать лучшего, альянс с Персией был жизненно необходим. Веде­ние войны требовало огромных денежных средств.

Первое известное нам спартанское посольство к персидскому царю было послано в 430 г. до н.э. Фукидид подробно рассказывает и о составе посольства, и о его дальнейшей судьбе. Кроме официальных членов посольство сопровождал «частным образом некий Поллис из Аргоса». Наличие в посольстве аргосца даже в качестве частного лица давало возможность надеяться на хороший прием в Персии. У Аргоса была старая дружба с Персией. По преданию, персидский царский дом происходил из Аргоса. Послы надеялись па протекцию сатрапа Фарнака, который обещал сопровождать их к царю. Однако перебраться на ту сторону Геллеспонта им не удалось. Они были схвачены союзником Афин фракийским царем Ситалком и переданы в руки афинян.

Между 430 и 425 гг. до н.э., по-видимому, имело место несколько посольств, но никаких конкретных сведений о них не сохранилось, кроме единственного упоминания у Фукидида. Вряд ли эти посольства достигли каких-либо конкретных результатов. Вой­на только что началась, и престарелый царь Артаксеркс I предпо­читал пока наблюдать за тем, как будут разворачиваться события. Спартанское правительство, в свою очередь, испытывало большие колебания по поводу союза с Персней. Для персидского царя эти переговоры и вовсе не имели цены без официального признания Спартой его прав на всю Малую Азию. Таким образом, в первые годы Пелопоннес­ской войны будущие союзники только присматривались друг к другу. Судя по всему, никаких конкретных переговоров не велось, скорее, шел процесс постепенного сближения интересов обеих сторон.

В 425/4 г. до н.э. Артаксеркс решил, что настал удобный момент начать серьезные переговоры со Спартой. В самой Персии только что был подавлен очередной дворцовый переворот. В Малой Азии удалось достичь определенных успехов, а именно захватить Коло­фон, Кавн и некоторые другие греческие города. Спартанцев же, наоборот, постигла большая неудача в Пилосе и Сфактерии, и они уже были готовы заключить мир с Афинами. Но Персию мир в Гре­ции не устраивал. Она неизбежно потеряла бы те преимущества, которых только что добилась в Малой Азии. В такой ситуации персидский двор был склонен положительно решить вопрос о субси­диях Спарте. Для ведения переговоров в начале зимы 425/424 г. до н.э. в Спарту был послан Артаферн, знатный перс из царского рода. В его обязанности входило доставить письмо от Артаксеркса и до­говориться о посылке спартанского посольства в Персию. Однако Артаферну так и не удалось достичь Пелопоннеса. У реки Стримон его перехватила афинская эскадра и доставила в Афины.

Спартанцы не раз уже вступали в пере­говоры и с западными сатрапами, и с самим царем. Цель подобных переговоров понятна: за счет Персии решить трудно решаемые для Спарты финансовые проблемы. Но спартанцы, чьим главным про­пагандистским лозунгом в этой войне было освобождение греков от афинской тирании, не были еще готовы подписать с Персией офи­циальный договор о разделе сфер влияния. Персидскую сторону уже не устраивал двусмысленный Каллиев мир. Царь готов был финан­сировать спартанцев, но за это, конечно, требовал от них полного отказа от каких-либо притязаний на малоазийскую территорию.

Однако сложная внутриполитическая обстановка заставила Персию на несколько лет дистанцироваться от греческих дел. В Сузах сразу после смерти Артаксеркса началась борьба за власть между несколь­кими претендентами на трон Ахеменидов.

Вступление Дария II на престол в начале 423 г. до н.э. было ознаменовано восстаниями в нескольких сатрапиях. Их подавление стало основной задачей персидского царя на ближайшие годы. В такой ситуации Дарий II был очень заинтересован в сохранении мира в Ма­лой Азии и, по-видимому, в 423 г. до н.э. во время переговоров с афиняна­ми согласился возобновить Каллиев мир.

В 413 г. до н.э. после возоб­новления военных действий в Греции персидский царь начал пере­говоры со Спартой о заключении союза против Афин.

Многолетние отношения с Персией являются показателем того, что Спарта, однажды пробужденная к внешнеполитической актив­ности, результатом которой стало создание ею Пелопоннесской лиги, не ограничилась рамками одного Пелопоннеса. Уже в середине VI в. до н.э. Спарта заключает союз с Лидией, пытается вести какую-то свою игру с Персией, осуществляет военную экспедицию против тирана Поликрата. В определенной мере к внешнеполитической активно­сти Спарту подталкивал Коринф, самый авторитетный член Пело­поннесского союза. Для Павсания союз с Персией был обязательным условием для реализации его личных амбиций как у себя дома, так и в масштабах всей Гре­ции. Объективно же заключение подобного союза вело к наруше­нию баланса биполярного существования греческого мира в пользу Спарты. Желание подтолкнуть Спарту в сторону Персии разделя­ла с Павсанием и часть спартанской молодежи.

Уже в 70 — 60 гг. V в. до н.э. спартанские граждане, особен­но воевавшие за границей вместе с Павсанием, были охвачены страстью к личному обогащению. Во многом именно страхом спар­танских властей перед разлагающим влиянием Востока объясняет­ся свертывание всех внешнеполитических инициатив Павсания. Спарта пойдет на союз с Персией только в 413 г. до н.э. Данный союз для Спартанского государства окажется бомбой замедленного дей­ствия. Он запустит механизм, который за два десятилетия изме­нит облик ликурговой Спарты. Лисандр осуществит то, что не удалось Павсанию. С помощью Персии он сделает ее самым бога­тым государством Греции, но это будет уже другая Спарта.84















ЗАКЛЮЧЕНИЕ.


Уникальность Спарты еще в древности смущала теоретиков по­лиса и затрудняла идентификацию се политического строя с какой-либо известной простой политической формой. Уже Платон, взяв за образец Спарту, более или менее четко сформулировал новый взгляд и новое отношение к чистым политическим формам: по его мнению, исключительное преобладание демократии или аристокра­тии одинаково гибельно для полиса, ибо только смешение лучших элементов, взятых из всех известных политических систем, может придать государству необходимую прочность и устойчивость. Те­оретики полиса, начиная с Платона и Исократа, сделав Спарту прообразом своих идеальных политических построений, препарировали спартанский строй таким образом, что он оказался у них пло­дом смешения чуть ли не всех известных им чистых политических форм. Однако, как не раз уже отмечалось, древние социологи прекрасно отличали реальную Спарту от придуманной ими ее идеаль-ной модели.

Из-за эфората не только древние авторы иногда отзывались о Спарте как о демократии, но и некоторые современные исследователи продолжают рассматривать ее как де­мократический полис.

Для Аристотеля ликургова Спарта — безусловно, аристократическое государство. По его словам, тот строй, который был создан Ликургом после ниспровержения тирании Харилая, бес­спорно, являлся аристократией.

Демократизм Спар­ты никогда не только не достигал, но даже не приближался к тому уровню, которого достигло развитие демократии в тех греческих полисах, где демос одержал полную победу над родовой знатью». Спартанская военная элита, именующая себя «равными», конеч­но, не была однородна, но степень ее неоднородности приблизительно такая же, как между простым и титулованным дворянством в Российской империи.85

Архаическая Спарта, в отличие от остальных греческих полисов, принимавших активное участие в выводе заморских колоний, выбрала для себя иной путь выхода из кризиса — внутреннюю коло­низацию . Для Спарты завоевание Мессении стало своеобразным вариантом колонизации, с помощью которого она решала те же проб­лемы, что и прочие греческие государства, но другим, нетрадици­онным для полисных структур способом. По мнению Э. Д. Фро­лова, именно успешное решение земельной проблемы стало основной причиной того, что Спарта счастливо избегла тирании. «Завоева­ние Мессении доставило спартанцам возможность столь радикаль­но и так широко решить за чужой счет свои больные проблемы, что это в сочетании с особенной крепостью спартанского космоса избавило Спарту от ярма тирании».

В Мессении спартанцы сражались ради того, чтобы сохранить привычный образ жизни и обеспечить праздное существование не только спартанской элите, но и всему совокупному гражданству. Размеры угрозы и далеко идущие последствия Мессенских войн для Спарты были даже большей значимости, чем Пунические вой­ны для Рима 400 лет спустя. Одним из результатов Мессенских войн было появление новой спартанской армии, фаланги гоплитов. Принято считать, что фа­ланга начала применяться в Спарте уже к концу VIII в. до н.э., до этого времени первенствующая роль в войске принадлежала индивиду­ально сражающимся аристократам.86

Состояние источников, к сожалению, не дает нам возможности с большой степенью точности решить целый ряд про­блем, относящихся к спартанской илотии.

Илотия является особой формой зависимости. Она не совпадает ни с крепостной зависимостью крестьян Средневеко­вой Европы или России XVIII—XIX вв., пи с классическим ан­тичным рабством. В привычных для нас терминах определить ста­тус илотов очень трудно. Ближе всего к истине, по-видимому, подошел Д. Лотце, для которого илотия — это форма коллектив­ного рабства, возникшего в ходе завоевания. Действительно, в ре­зультате сначала дорийского нашествия, а затем крупномасштаб­ной внутренней колонизации возникла уникальная для греческого мира ситуация, когда формирование полиса шло вместе и наравне с созданием системы управления огромными завоеванными терри­ториями. Данные территории на порядок превышали и по своим раз­мерам, и по числу жителей соответствующие показатели государ­ства-завоевателя. В результате такого уникального в масштабах греческого мира феномена и была создана илотия. Илоты не находились и в прямой соб­ственности у государства. Они лишь могли во имя общих инте­ресов предоставляться в распоряжение государства их непосредственными хозяевами. Это делалось, главным образом, во время военных кампаний, поскольку война создает особую реальность, которая требует и особых, невозможных для мирного времени решений.87

Спартанская община изначально сформировалась как гражданская корпорация с более жесткой, чем где-либо еще в Гре­ции, структурой. Вся совокупность обычаев и законов, возводимых к Ликургу, была направлена на сохранение количественных и ка­чественных параметров спартанского гражданства. Но любое об­щество, даже такое ретроградное и неподвижное, каким было спар­танское, не могло оставаться абсолютно неизменным в течение длительного исторического периода. Гражданская корпорация в Спарте уже в V в. до н.э., а особенно во 2-й его половине, стала подвергаться размы­ванию. Из прежде монолитного гражданского сословия вычленя­лась низшая его часть — гипомейоны. Это уже было знаком на­чавшегося раскола гражданского коллектива, что в перспективе повлекло за собой катастрофическое уменьшение числа полноправ­ных граждан. Люмпенизация гражданства — вот та цена, которую заплатила Спарта за нежелание динамично и радикально реагиро­вать на новые жизненные ситуации. Появление неодамодов во время Пелопоннесской войны представляется нам первой такой попыткой. Но вольноотпущенничество в Спарте никогда не принимало тех грандиозных масштабов, которые были характерны для Рима, где продвижение из низшего сословия в высшее было намного легче, чем в любом другом греческом полисе, не говоря уж о Спарте. Но в отличие от римских рабов спартанских илотов отпускали на волю только от случая к случаю, как правило, в моменты сильной воен­ной опасности и использовали очень ограниченно — только в ка­честве солдат. Ни они, пи их дети не становились полноценными спартанскими гражданами. Спарта не обладала необходимой для успешного развития социальной мобильностью, и поэтому граж­данство обречено было па постепенное исчезновение, что ставило под вопрос само существование Спартанского государства.88











СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ




































СОДЕРЖАНИЕ



ВВЕДЕНИЕ. 1

ФОРМИРОВАНИЕ СПАРТАНСКОГО ПОЛИСА 5

ДОРИЙСКОЕ ПЕРЕСЕЛЕНИЕ 5

ЛАКОНИЯ 9

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО ЛИКУРГА 12

ПЕРЕВОРОТ VI В. ДО Н.Э. 16

МЕССЕНСКИЕ ВОЙНЫ 21

СПАРТАНСКАЯ ОБЩИНА 25

ИЛОТЫ 25

СПАРТИАТЫ. 26

СПАРТАНСКИЕ ПАРФЕНИИ. 29

НЕОДАМОДЫ. 31

ПЕРИЭКИ 35

ГИПОМЕЙОНЫ 38

МОФАКИ 42

СПАРТАНСКИЕ «ВСАДНИКИ» 45

ГЕРУСИЯ 49

ЦАРИ И ЭФОРЫ 50

АРМИЯ СПАРТЫ. 54

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА СПАРТЫ 59

ОБРАЗОВАНИЕ ПЕЛОПОННЕССКОГО СОЮЗА. 59

Договор Спарты с Тегеей. 59

Борьба Аргоса и Спарты за лидерство. 61

Состав Пелопоннесского союза. 62

Оформление Пелопоннесского союза 64

(система договоров). 64

Союзные собрания. 65

Автономия союзников. 66

Обязанности членов Пелопоннесского союза. 68

БОРЬБА СПАРТЫ С ТИРАНИЧЕСКИМИ РЕЖИМАМИ В ГРЕЦИИ. 69

СПАРТА И ПЕРСИЯ. ИСТОРИЯ ОТНОШЕНИЙ 72

(середина VI в. — 413 г.) 72

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. 78

Список литературы…………………………………………………………........78


















































1 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.5-7

2 Древняя Греция /отв.ред. В.В.Струве и д-р исторических наук Д,П.Каллистов/М. изд-во Академических наук СССР, 1956. с.88

3Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.8


2



3

4 Андреев Ю.В. Спарта как тип полиса//Античная Греция,т.1,М.,1983,с. 215

5 Андреев Ю.В. Архаическая Спарта: культура и политика//ВДИ,1987,№4,с.70

6 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.9

4 Андреев Ю.В. Архаическая Спарта: культура и политика//ВДИ,1987,№4,с.70


7

8 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.9-10

9 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.4-6

2Древняя Греция /отв.ред. В.В.Струве и д-р исторических наук Д,П.Каллистов/М. изд-во Академических наук СССР, 1956,с. 91

3 Печатнова Л.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998,с.6




10


11

12 Страбон География,VIII,5,4

2 Печатнова Л.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998,с.6

3 Павсаний Описание Эллады, т.1,III,2,6




13

14


15 Печатнова Л.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998,с.7

2 Павсаний Описание Эллады, т.1,III,2,7


16

17 Печатнова Л.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998,с.8


18 С.Я.Лурье История с.222


2Древняя Греция /отв.ред. В.В.Струве и д-р исторических наук Д,П.Каллистов/М. изд-во Академических наук СССР, 1956. с. 89-90


19 Павсаний Описание Эллады, т.1, III, 1, 1-2.

2 С.Я.Лурье История




20

21 Андреев Ю.В. Пелопоннес в VIII-VI вв. до н.э.//История Древней Греции: под. ред. В.И.Кузищина, М.,1996,с.104,111


22 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.52-53

23 Плутарх, Ликург, I-VI, VIII-X, XXVII, XXIX

24 Андреев Ю.В. Архаическая Спарта: культура и политика//ВДИ,1987,№4,с.70-85

25 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.209-210

26 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.209-210

27 Печатнова Л.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998,с.13


28 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.210-211

29 Печатнова Л.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998,с.13

31 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.350


30

31 Печатнова Л.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998,с.41-43

33 Плутарх. Агис,5


32

33 Печатнова Л.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998,с.43-50


34 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.287-303

35 Фролов Э.Д. Рождение греческого полиса. 2-е изд. – Спб., 2004, с.130


36 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.303-320

37 Печатнова Л.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998,с.13

38 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.210-211

39 Печатнова Л.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998,с.13-20



40 Андреев Ю.В. Спартанские «всадники»//ВДИ 1969. №4,с.24-25

2Геродот История (VIII,124)

41

* Первый настоящий кавалерийский отряд из 400 человек был сформирован спартанцами «вопреки их обыкновению» в 424 г. до н.э. после катастрофы под Пилосом. Однако надлежащего развития конница в Спарте не получила.

42 Андреев Ю.В. Спартанские «всадники»//ВДИ 1969. №4,с.25-27

43 Андреев Ю.В. Пелопоннес в VIII-VI вв. до н.э.//История Древней Греции: под. ред. В.И.Кузищина, М.,1996,с.114


44 Андреев Ю.В. Спартанские «всадники»//ВДИ 1969. №4,с.27

2 Геродот История (I, 67)

45

46 Андреев Ю.В. Спартанские «всадники»//ВДИ 1969. №4,с.27-30


47 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.55-56


48 Плутарх, Ликург, XXVI

49 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.57

50 Ксенофонт. Лакедемонская полития, 13,15

51 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.59

52 Ксенофонт. Лакедемонская полития, 15, 7

53 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.60

54 Ксенофонт. Лакедемонская полития, 8, 3-4

55 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.60


56 Аристотель. Политика. П, 66,14-16,1270b

57 Разин Е.А. История военного искусства с.133-134


58 Плутарх Сравнительные жизнеописания (Ликург,)

2 Разин Е.А. История военного искусства с.135

3Плутарх Сравнительные жизнеописания (Ликург,)



59


60

61 Разин Е.А. История военного искусства с.135-139


62 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.121-125

63 Геродот История (I, 65)

64 Геродот История (I, 67)

65 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.125-136

66 Геродот История (VI, 82)

67 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.136-152

68 Фукидид История (V, 77, 5-6)

69 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.152-158

70 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.166-167

71 Фукидид (I, 18, 1)

72 Фукидид (VI, 59, 4)

73 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.166-172

74 Геродот. История (V, 63, 1)

75 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.172-181

76 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.185

77 Геродот. История (I, 69)

78 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.187

79 Геродот. История (I, 152)

80 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.188-189

4 Геродот. История (III, 56)


81

82 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.189-203

83 Фукидид (II, 7, 1)

84 ПечатноваЛ.Г. Формирование Спартанского государства (VIII-VI вв. до н.э.),1998, с.203-208

85 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.71-76

86 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.116-117

87 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.254-256

88 Печатнова Л.Г. История Спарты (период архаики и классики), 2001, с.349-350

© Рефератбанк, 2002 - 2024