Учёные-представители геополитики

Содержание

Введение 3

1. Гумилёв, Лев Николаевич 5

2. Рудольф Челлен 10

3. Фридрих Ратцель 15

4. Хэлфорд Джон Маккиндер 22

5. Альфред Тайер Мэхен 27

6. Карл Хаусхофер 31

7. Николай Яковлевич Данилевский 33

Заключение 38

Список использованной литературы 39

2

Введение

Геополитика —(государственные или общественные дела) — общественная наука о контроле над пространством. Традиционно этот термин применяется главным образом для описания воздействия на политику географических факторов, но его употребление в XX веке приобрело более широкий характер.

Идеи, которые в наше время принято причислять к геополитическим, в тех или иных формах, по-видимому, возникли одновременно с феноменом государственной экспансии и имперского государства. В современном понимании они сформировались и получили популярность на рубеже XIX и XX вв. Возникновение именно в тот период геополитических идей и самой геополитики как самостоятельной области исследования международных отношений и мирового сообщества было вызвано целым комплексом факторов. Отметим лишь некоторые из них.

Это, во-первых, наметившиеся к тому времени тенденции к постепенному формированию глобального рынка, уплотнению ойкумены и «закрытию» мирового пространства. Во-вторых, замедление (не в малой степени в силу этого закрытия) европейской, чисто пространственно-территориальной экспансии вследствие завершения фактического передела мира и ужесточение борьбы за передел уже поделенного мира. В-третьих, перенесение в результате этих процессов неустойчивого баланса между европейскими державами на другие континенты «закрывшегося» мира. В-четвертых, образно говоря, история начинала переставать быть историей одной только Европы или Запада, она превращалась уже в действительно всемирную историю. В-пятых, в силу только что названных факторов именно тогда начали разрабатываться теоретические основы силовой политики на международной арене, послужившие в дальнейшем краеугольным камнем политического реализма.

Необходимо учесть и то, что геополитические идеи и сама геополитика возникли и развивались в общем русле эволюции научной мысли того периода. В целом она представляла собой не что иное, как перенесение на сферу международных отношений господствовавших в тот период как в естественных, так и социальных и гуманитарных науках идей и концепций, а именно детерминизма (в его географическом варианте), строгих естественно- исторических законов, социал-дарвинизма, органицизма и т.д.

Традиционные представления о международных отношениях основывались на трех главных китах - территории, суверенитете, безопасности государств - факторов международной политики. В трактовке же отцов-основателей геополитики центральное место в детерминации международной политики того или иного государства отводилось его географическому положению. В их глазах мощь государства прочно

коренится в природе самой земли. Смысл геополитики виделся в выдвижении

3

на передний план пространственного, территориального начала. Поэтому

главная задача геополитики усматривалась в изучении государств как пространственно-географических феноменов и постижении природы их взаимодействия друг с другом.

Иначе говоря, традиционная геополитика рассматривала каждое государство как своего рода географический или пространственно-территориальный организм, обладающий особыми физико-географическими, природными, ресурсными, людскими и иными параметрами, собственным неповторимым обликом и руководствующийся исключительно собственными волей и интересами.

4

1. Гумилёв, Лев Николаевич

ГУМИЛЕВ, ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ (1912–1992) – советский историк, создатель пассионарной теории этногенеза.

Родился 1 октября 1912 в Царском Селе в семье знаменитых русских поэтов Н.С.Гумилева и А.А.Ахматовой. Брак родителей фактически распался в 1914, воспитанием занималась его бабушка, в усадьбе которой около Бежецка (Тверская область) прошли детские годы ребенка. Когда мальчику исполнилось 9 лет, его отец был обвинен в участии в белогвардейском заговоре и расстрелян. Позже этот факт не раз служил поводом для политических обвинений «сына врага народа».

В 1926 переехал жить из Бежецка в Ленинград, к своей матери. В 1930 ему отказали в поступлении в Пединститут им. Герцена из-за непролетарского происхождения и отсутствия трудовой биографии. Четыре года ему пришлось доказывать свое право на образование, работая чернорабочим, коллектором, лаборантом. В 1934 поступил на исторический факультет Ленинградского университета, в 1935 его впервые арестовали. Гумилева быстро выпустили, но отчислили из университета. В течение следующих двух лет он продолжал образование самостоятельно, изучая историю древних тюрок и восточные языки. В 1937 его восстановили на историческом факультете, но год спустя вновь арестовали. После долгого следствия осудили на 5 лет ссылки в Норильске. После окончания срока он не мог покинуть Север и работал в экспедиции Норильского комбината. В 1944 ушел добровольцем на фронт и в составе Первого Белорусского фронта и дошел до Берлина.

Сразу после демобилизации Лев Николаевич экстерном закончил исторический факультет Ленинградского университета и поступил в аспирантуру Института Востоковедения. Наученный горьким предыдущим опытом, Гумилев опасался, что на свободе ему долго находиться не дадут, поэтому в сжатые сроки сдал все экзамены и готовил диссертацию. Однако защитить ее молодой ученый не успел – в 1947 его как сына опальной поэтессы исключили из аспирантуры. Научная биография вновь прервалась, Гумилев работал библиотекарем психиатрической больницы, а затем научным сотрудником Горно-Алтайской экспедиции. Наконец в 1948 ему удалось защитить кандидатскую диссертацию по истории Тюркского каганата. Меньше года он проработал старшим научным сотрудником Музея этнографии народов СССР, пока его опять не арестовали. Новый 7-летний срок он провел в лагерях под Карагандой и под Омском. За это время он написал две научные монографии – Хунны и Древние тюрки.

В 1956 вернулся в Ленинград, устроился работать в «Эрмитаж». В 1960 вышла в свет книга Хунну, вызвавшая диаметрально противоположные

5

рецензии – от разгромных до умеренно хвалебных. Докторскую диссертацию Древние тюрки, написанную им еще в лагере, Гумилев защитил в 1961, а в 1963 стал старшим научным сотрудником Института географии при Ленинградском университете, где и проработал до конца жизни. С 1960 начал читать в университете лекции по народоведению, которые пользовались среди студентов огромной популярностью. «Политическая неблагонадежность» перестала мешать его научной карьере, количество опубликованных работ резко увеличилось. Однако его вторую докторскую диссертацию Этногенез и биосфера Земли, защищенную в 1974, ВАК утвердил с длительной задержкой – уже не из-за «неблагонадежности» автора, а из-за «неблагонадежности» его концепции.

Хотя многие взгляды ученого вызывали резкую критику его коллег, среди советской интеллигенции они пользовались все большей популярностью. Этому способствовала не только неординарность его идей, но и удивительная литературная увлекательность их изложения. В 1980-е Гумилев стал одним из самых читаемых советских ученых, его труды издавались большими тиражами. Гумилев, наконец, получил возможность свободно выступать с изложением своих взглядов. Постоянное напряжение, работа на грани сил не могли долго продолжаться. В 1990 он перенес инсульт, но не прекратил научной деятельности. 15 июня 1992 Лев Николаевич Гумилев умер, его похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Историки ценят Гумилева прежде всего как тюрколога, внесшего большой вклад в изучение истории кочевых народов Евразии. Он протестовал против распространенного мифа о том, будто кочевые народы играли в истории исключительно роль грабителей и разрушителей. Взаимоотношения Древней Руси и степных народов (в том числе Золотой Орды) он рассматривал как сложный симбиоз, от которого каждый народ что-то выигрывал. Такой подход противоречил патриотической традиции, согласно которой монголо-татары якобы всегда являлись непримиримыми врагами русских земель.

Заслугой Гумилева является внимание к исторической климатологии. Изучая «великие переселения» кочевых народов, ученый объяснял их колебаниями климатических условий – степени увлажненности и средних температур. В советской исторической науке такое объяснение крупных исторических событий не социальными, а естественными причинами казалось сомнительным, тяготеющим к «географическому детерминизму».

После крушения советских идеологических догм, многие идеи Гумилева были открыто приняты российским научным сообществом. В частности, возникла школа социо-естественной истории (ее лидером является Э.С.Кульпин), сторонники которой развивают концепцию Гумилева о сильном влиянии климатической среды и ее изменений на развитие добуржуазных обществ.

6

Среди «широкой публики», однако, Гумилев известен не столько как кочевниковед и историк-климатолог, сколько как создатель оригинальной теории формирования и развития этносов.

Согласно гумилевской теории этногенеза, этнос – это не социальный феномен, а элемент биоорганического мира планеты (биосферы Земли). Его развитие зависит от потоков энергии из космоса. Под воздействием очень редких и кратковременных космических излучений (за всю историю Евразии их было только 9) происходит генная мутация (пассионарный толчок). В результате люди начинают поглощать намного больше энергии, чем им необходимо для нормальной жизнедеятельности. Избыток энергии выплескивается в чрезмерной человеческой активности, в пассионарности. Под воздействием экстремально энергичных людей, пассионариев, происходит освоение или завоевание новых территорий, создание новых религий или научных теорий. Наличие большого числа пассионариев на одной территории, благоприятной для их размножения, приводит к образованию нового этноса. Энергия, полученная пассионарными родителями, отчасти передается их детям; кроме того, пассионарии формируют особые стереотипы поведения, которые действуют еще очень долгое время.

Развиваясь, этнос проходит, по Л.Н.Гумилеву, шесть фаз:

1) фаза подъема: характеризуется резким увеличением числа пассионариев, ростом всех видов деятельности, борьбой с соседями за «свое место под солнцем». Ведущий императив в этот период – «Будь тем, кем ты должен быть». Эта фаза длится примерно 300 лет;

2) акматическая фаза : пассионарное напряжение наивысшее, а пассионарии стремятся к максимальному самовыражению. Часто наступает состояние перегрева – избыточная пассионарная энергия тратится на внутренние конфликты. Общественный императив – «Будь самим собой», продолжительность фазы примерно 300 лет;

3) надлом – количество пассионариев резко сокращается при одновременном увеличении пассивной части населения (субпассионарии). Господствующий императив – «Мы устали от великих!». Эта фаза длится около 200 лет. Именно на этой фазе развития, по Гумилеву, находилась Россия конца 20 в.;

4) инерционная фаза: напряжение продолжает падать, но уже не скачком, а плавно. Этнос переживает период мирного развития, происходит укрепление государственной власти и социальных институтов. Императив этого периода времени – «Будь как я». Длительность фазы – 300 лет;

5) обскурация – пассионарное напряжение возвращается на первоначальный

7

уровень. В этносе преобладают субпассионарии, постепенно разлагающие общество: узаконивается коррупция, распространяется преступность, армия теряет боеспособность. Императив «Будь таким, как мы» осуждает любого человека, сохранившего чувство долга, трудолюбие и совесть. Эти сумерки этноса длятся 300 лет.

6) мемориальная фаза – от былого величия остаются только воспоминания – «Помни, как было прекрасно!». После того как происходит полное забвение традиций прошлого, цикл развития этноса полностью завершается. Эта последняя фаза продолжается 300 лет.

В процессе этногенеза происходит взаимодействие различных этнических групп. Для характеристики возможных результатов такого взаимодействия Гумилев вводит понятие «этническое поле». Он утверждает, что этнические поля, подобно другим видам полей, имеют определенный ритм колебаний. Взаимодействие различных этнических полей порождает феномен комплиментарности – подсознательного ощущения этнической близости или чуждости. Таким образом, есть этносы совместимые и несовместимые.

Исходя из этих соображений, Гумилев выделил четыре различных варианта этнических контактов:

1) химера – контакт несовместимых этносов разных суперэтнических систем, при которой исчезает их своеобразие (примером является Хазария) (см. также ХАЗАРСКИЙ КАГАНАТ);

2) ксения – нейтральное сосуществование этносов в одном регионе, при котором они сохранят своеобразие, не вступая в конфликты и не участвуя в разделении труда (так было во время русской колонизации Сибири);

3) симбиоз – взаимополезное сосуществование этнических систем в одном регионе, при котором разные этносы сохраняют своеобразие (так было в Золотой Орде, пока она не приняла ислам);

4) слияние представителей различных этносов в новую этническую общность (это может происходить только под воздействием пассионарного толчка).

Концепция Гумилева ведет к идее необходимости тщательного контроля за процессами общения между представителями разных этносов для предотвращения «нежелательных» контактов.

В последние годы существования СССР, когда учение Гумилева об этногенезе впервые стало объектом публичного обсуждения, вокруг нее сложилась парадоксальная атмосфера. Людям, далеким от профессионального обществоведения, теория пассионарности казалась

8

подлинно научной – новаторской, будящей воображение, имеющей большое практическое и идеологическое значение. Напротив, в профессиональной среде теория этногенеза считалась в лучшем случае сомнительной («цепью гипотез»), а в худшем – паранаучной, методологически близкой к «новой хронологии» А.Т.Фоменко.

Все ученые отмечали, что несмотря на глобальность теории и ее кажущуюся основательность (Гумилев заявлял, что его теория есть результат обобщения истории более 40 этносов), в ней очень много допущений, никак не подтвержденных фактическими данными. Нет абсолютно никаких доказательств, будто из космоса приходит какое-то излучение, последствия которого заметны более тысячи лет. Нет никаких мало-мальски твердых критериев, при помощи которых можно отличить пассионария от субпассионария. Многие этносы планеты «живут» много дольше предписанного теорией Гумилева срока. Чтобы объяснить этих «долгожителей», Гумилеву пришлось, в частности, утверждать, будто нет единой четырехтысячелетней истории китайского этноса, а есть история нескольких самостоятельных этносов, последовательно сменявших друг друга на территории Китая. Никакого «этнического поля» наука до сих пор не знает. В работах Гумилева по истории этногенеза, претендующих на обобщение всей этнической истории, специалисты находят много фактических ошибок и ложных интерпретаций. Наконец, пассионарную теорию Гумилева ученые считают потенциально социально опасной. Обоснование запрета браков между представителями «несовместимых» этносов многие критики расценивают как расизм. Кроме того, теория этногенеза оправдывает межэтнические конфликты, которые, по Гумилеву, являются естественными и неизбежными в процессе рождения нового этноса.

После смерти Гумилева полемика вокруг теории пассионарности в основном прекратилась. Само понятие «пассионарность» вошло в широкий лексикон как синоним «харизмы». Однако идея, будто этносы подобны живым организмам, осталась за пределами как науки, так и массового сознания. Труды Л.Н.Гумилева продолжают переиздаваться крупными тиражами, но их рассматривают скорее как своеобразную научную публицистику, чем научные труды в собственном смысле слова.

9

2. Рудольф Челлен

Р. Челлен – автор категории “геополитика”.

Рудольф Челлен (1864–1922) – шведский ученый, введший в науку понятие “геополитика”. Юрист и государствовед Челлен – профессор истории и политических наук Гётеборгского (1901–1916) и Уппсальского (1916–1922) университетов. Он изучал системы управления с целью выявления путей создания сил­ного государства. Кроме того, он активно участвовал в политике, являлся членом парламента, отличаясь подчеркнутой германофильской ориентацией. Челлен не был профессиональным географом и рассматривал геополитику, основы которой он развил, отталки­ясь от работ Ратцеля (которого он считал своим учителем), как часть политологии.

В работах Челлена содержатся, по сути дела, все принципиальные положения геополитики. Как и Ратцель, он считал, что на онове всестороннего изучения конкретного государства могут быть выведены некоторые самые общие принципы и законы, подхдящие для всех государств и для всех времен. Одним из них является сила государства. Государства возвышаются, потому что они сильны. Челлен считает, что сила – более важный фактор для поддержания существования государства, чем закон, поскольку сам закон может поддерживаться только силой. В силе Челлен находит дальнейшее доказательство своего главного тезиса, что государство есть живой организм. Если закон вводит нравственно-рациональный элемент в государство, то сила дает ему естественный органический импульс. Утверждением, что государство есть цель сама в себе, а не организация, служащая целям улучшения благосостояния своих граждан, Челлен явно противопоставлял свой взгляд либеральным концепциям, сводящим роль государства к второстепенной служебной роли, к роли “пассивного полицейского”.

В книге “Великие державы” (1910) Челлен пытался доказать, что малые страны в силу своего географического положения “обречены” на подчинение “великим державам”, которые, опять-таки в силу своей “географической судьбы”, обязаны объединить их в большие географические и хозяйственные “комплексы”. Челлен указывал, что отдельные “комплексы” такого рода – в частности, США, Британская империя, Российская империя – сложились еще в XVIII–XIX веках, тогда как образование большого европейского “комплекса”, или единства, составляет задачу Германии.

Это последнее указание Челлена на “необходимость объединения Европы под эгидой Германии” и было, в сущности, основной идеей его геополитического учения. Челлен развил геополитические принципы Ратцеля применительно к конкретной исторической ситуации в современной ему Европе. Он довел до логического конца идеи Ратцеля о “континентальном

10

государстве” примен­тельно к Германии и показал, что в контексте Европы Германия является тем пространством, которое, обладает осевым динамизмом и которое призвано структурировать вокруг себя остальные европейские державы. Будучи германофилом и сознавая слабость скандинавских стран перед лицом потенциальной внешней угрозы, он предлагал создать германо-нордический союз во главе с Германской империей.

Челлен закрепил намеченную Ратцелем геополитическую максиму: интересы Германии противопоставлены интересам западневропейских держав (особенно Франции и Англии). Но Германия – государство “юное”, а немцы – “юный народ”. (Эта идея “юных народов”, которыми считались русские и немцы, восходит к Ф.М. Достоевскому, не раз цитируемому Челленом.) “Юные” нецы, вдохновленные “среднеевропейским пространством”, должны двигаться к континентальному государству планетарного масштаба за счет территорий, контролируемых “старыми народами” – французами и англичанами. При этом идеологический аспект геополитического противостояния считался Челленом второстепенным.

Впервые термин “геополитика” был введен Челленом в его рабо­е “Государство как форма жизни” (1916), написанной под влиянием идей Ф. Ницше и В. Зомбарта (1863–1941). В этом своем основном труде Челлен развил тезисы, заложенные Ратцелем. Челлен, как и Ратцель, счи­тал себя последователем немецкого органицизма, отвергающего механицистский подход к государству и обществу. Отказ от строгого деления предметов изучения на “неодушевленные объекты” (фон) и “человеческие субъекты” (деятели) является отличительной чер­той большинства геополитиков. В этом смысле показательно само название основного труда Челлена. Следуя Ратцелю, Челлен основ­ное внимание сконцентрировал на природе государства. Название главной его работы служит своего рода отражением основной идеи Ратцеля, что государство есть живое существо. Как таковое оно следует закону роста: “...сильные, жиз­неспособные государства, имеющие ограниченное пространство, подчиняются категорическому императиву расширения своего про­странства путем колонизации, слияния или завоевания” – такова одна из главных идей Челлена.

Как таковое государство наиболее полно выражено в империи – в этой общности территорий и пространств. Отсюда понятно, что геополитика как политическая наука, прежде всего, имеет в виду го­сударственное единство и одна из ее задач – внести свой вклад в понимание сущности государства. “В отличие от геополитики политическая география изучает местообитание человеческих сообществ в их связи с остальными элементами Земли”. Так Челлен видел раз­личие между геополитикой и политической географией, споры о котором продолжаются до сих пор.

Челлен наделил государства “прежде всего инстинктом к само­-

11

сохранению, тенденцией к росту, стремлением к власти”. Он утвер­ждал, что вся история человечества – это борьба за пространство, и делал вывод, что “великая держава, опираясь на свое военное могущество, выдвигает требования и простирает влияние далеко за пределы своих границ”. “Великие державы являются экспансионистскими государствами”, – заявлял он, делая вывод, что “простра­ство уже поделенного мира может быть лишь отвоевано одним государством у другого”.

Если Ратцель рассматривал государство как организм низшего типа, находящийся на одном уровне с водорослями и губками, и объявил бесплодным сравнение государства с высокоразвитыми организмами, то Челлен утверждал, “что государства, как мы их наблюдаем в истории... являются, подобно людям, чувствующими и мыслящими существами”. И так как сущность всякого организма он усматривал в “борьбе за существование”, то, согласно Челлену, государства, как “наиболее импозантные формы жизни”, также должны развиваться в соответствии с правилами “борьбы за существование”.

Челлен не ограничился, однако, данными выводами. Условия империалистической борьбы за колонии, кризисные явления внутри стран требовали дальнейшей разработки проблемы развития государства, прежде всего отношений между ними. Другими словами, данной теории необходимо было придать политическую окраску. Вот здесь-то и был выдвинут на передний план географический фактор, а именно пространство, вернее, размеры территории и ее ограниченность. К заявлениям о том, что “государство должно жить за счет земли” (Ратцель) и “государство... связано с определенным участком земли, из которого оно высасывает пищу”, присоединяется фраза о “борьбе за существование” и о “естественном отборе”, то есть социальный дарвинизм. Суть его учения о “борьбе за существ­вание”, которую ведут государства, особенно обнаруживается в политических выводах, вытекающих из теоретических рассуждений Челлена. “Борьба за существование” в жизни государства является, по Челлену, борьбой за пространство.

Челлен не отрицал того, что при “неизбежном росте государств” плохо обстоит дело с будущим малых государств, ибо “чем больше возникает великих государств, тем больше падает курс малых”. Согласно этому закону природы, “малые государства... или вытесняются на периферию, или сохраняются в пограничных районах, или исчезают”. Такой ход развития, происходящего с естественной необходимостью, имеет место, разумеется, “по ту сторону справедливости и несправедливости”. Политический деятель, по Челлену, обладает лишь свободой пролагать путь этой естественной необходимости. В той мере, в какой он это делает, он также находится “по ту сторону справедливости и несправедливости”, и ни один народ не может

12

осудить его как преступника за подготовку и проведение разбойничьей войны.

Разделяя взгляд Ратцеля относительно того, что почва, на которой государство расположено, есть его интегральная часть, соединенная с ним в единое целое, он идет дальше. Немецкий географ то ли не заметил, то ли не счел нужным специально останавливаться на том, что в создании государства, в его росте и развитии, помимо физических условий внешнего окружения, участвуют также и др­гие элементы. Челлен исправляет упущение своего учителя, отмечая важность и таких аспектов государственного становления и роста, как культура, экономика, народ, форма правления и др.

В работе “Государство как форма жизни” Челлен предпринял попытку проанализировать анатомию силы и ее географические о­новы. Он писал о необходимости органического сочетания пяти взаимосвязанных между собой элементов политики, понимаемой в самом широком смысле этого слова. Как единство форм жизни государство состоит из пяти жизненных сфер:

1) государство как географическое пространство;

2) государство как народ;

3) государство как хозяйство;

4) государство как общество;

5) государство как управление.

Таким образом, помимо физико-географических черт, государство, по Челлену, выражает себя в четырех ипостасях: как опреде­ленная форма хозяйства со своей особой экономической активностью; как народ со своими этническими характеристиками; как с­циальное сообщество различных классов и профессий и, наконец, как форма государственного управления со своей конституционной и административной структурой. Взятые вместе, они, по выраже­нию Челлена. образуют “пять элементов одной и той же силы, по­добно пяти пальцам на одной руке, которая трудится в мирное вре­мя и сражается в военное”.

Собственно геополитику Челлен определил следующим образом: “Это – наука о государстве как географическом организме, воплощенном в пространстве”. Помимо “геополитики” Челлен предложил еще четыре неологизма, которые должны были составить ос­новные разделы политической науки:

13

1) экополитика (“изучение государства как экономической силы”);

2) демополитика (“исследование динамических импульсов, пе­реда­вае­мых народом государству”; аналог “антропогеографии” Рат­целя);

3) социополитика (“изучение социального аспекта государства”);

4) кратополитика (“изучение форм правления и власти в соот­ношении с проблемами права и социально-экономическими фак­торами”).

Но все эти дисциплины, которые Челлен развивал параллельно геополитике, не получили широкого признания, тогда как термин “геополитика” утвердился в самых различных кругах.

14

3. Фридрих Ратцель

“Органическая школа” Ф. Ратцеля.

К основателям классической геополитики конца XIX – первой половины XX века можно отнести таких авторов, как Ф. Ратцель (Германия), Р. Челлен (Швеция), А.Т. Мэхэн, X. Маккиндер, Дж. Фейргрив, дополнивший схему Маккиндера (Великобритания), И. Боумен и                  Н. Спайкмен (США).

Первоначально геополитика пони­малась всецело в терминах завоевания прямого (военного и политического) контроля над соответствующими территориями. Не случайно одним из первых, кто предпринял попытку связать между собой политику и географию и изучить политику того или иного государства, исходя из его географического положения, был Фридрих Ратцель (1844–1904) – немецкий ученый, рассматривавший государство не в статике, как постоянное, неизменное образование, а в динамике.

Своим возникновением классическая геополитика обязана именно Ф. Ратцелю. Его можно считать подлинным “отцом” геополитики: “Без Ратцеля развитие геополитики было бы немыслимо, – писал в 1929 г. немецкий исследователь О. Маулль, – поэтому Челлен, например, или кто-либо другой не может быть назван, как это иногда случается по невежеству, от­цом геополитики. Им является Ратцель”. Однако сам Ратцель этого термина в своих трудах не использовал, а писал о “политичес­кой географии”. Следует отметить, что Ратцель действительно яв­ляется одним из основоположников политической географии в современном понимании содержания данной науки.

Ратцель закончил Политехнический университет в Карлсруэ, где прослушал курсы геологии, палеонтологии и зоологии. Свое образование он завершил в знаменитом Гейдельбергском университете. В дальнейшем он занимался исследованиями в области демографии и этнологии, преподавал географию в Мюнхене и Лейпциге. Наряду с наукой Ратцель интересовался и политикой, занимая националистические позиции.

Ратцель был другом и учеником профессора Э. Геккеля (1834–1919), который ввел в научный оборот термин “экология”. Сам Геккель был прямым учеником Ч. Дарвина, поэтому неудивительно, что при разработке своего учения Ратцель использовал многие дарвиновские идеи, оказавшие, как известно, большое влияние на общественные науки, в частности в форме “со­циал-дарвинизма”.

Под влиянием дарвиновских идей Ратцель рас­сматривал государство как живой организм, борющийся за свое су­ществование. В этом плане Ратцель является также прямым продол­жателем всей школы немецкой

15

“органической” социологии, наибо­лее ярким представителем которой был Ф. Теннис (1855–1936) – один из родоначальников профессиональной социологии в Германии, называвший расизм “современным варварством” и де­монстративно ушедший с поста президента Немецкого социологи­ческого общества после прихода нацистов к власти.

Приверженец “органической” или “органицистской” школы, Ратцель во многом основывал свою систему на популярных в XIX веке принципах эволюции и есте­ственных наук вообще. Развивая идеи географического детерминиз­ма в духе К. Риттера и Г. Спенсера, Ратцель переносил в социальную об­ласть закономерности развития животного и растительного мира. Так, он рассматривал земной шар как единое целое, неразрывной частью которого является человек. Он считал, что человек должен приспо­- сабливаться к своей среде точно так же, как это свойственно флоре и фауне.

Как уже говорилось, многие предшественники Ратцеля – и Мон­тескье, и Гердер, и Риттер – отмечали зависимость между размера­ми государства и его силой, но Ратцель первым пришел к выводу, что пространство есть наиболее важный политико-географический фактор. Главным, что отличало его концепцию от других, было убеж­дение, что пространство – это не просто территория, занимаемая государством и являющаяся одним из атрибутов его силы. Простран­ство само есть политическая сила. Таким образом, пространство в концепции Ратцеля есть нечто большее, чем физико-географичес­кое понятие. Оно представляет собой те природные рамки, в кото­рых происходит экспансия народов. Каждое государство и народ имеют свою “пространственную концепцию”, то есть идею о воз­можных пределах своих территориальных владений. Упадок государ­ства, считал Ратцель, есть результат слабеющей пространственной концепции и слабеющего пространственного чувства. Простран­ство обусловливает не только физическую эволюцию народа, но также и его ментальное отношение к окружающему миру. Взгляд человека на мир зависит от пространства, в котором он живет.

На Ратцеля в значительной степени повлияло знакомство с Се­верной Америкой, которую он хорошо изучил и которой посвятил две книги: “Карты североамериканских городов и цивилизаций” (1874) и “Соединенные Штаты Северной Америки” (1878–1880). Ратцель за­метил, что “чувство пространства” у американцев развито в высшей степени, так как они были поставлены перед задачей освоения “пу­стых” пространств, имея за плечами значительный “политико-гео­графический” опыт европейской истории. Следовательно, американ­цы осмысленно осуществляли то, к чему Старый Свет приходит интуитивно и постепенно. Так, у Ратцеля мы сталкивается с первы­ми формулировками важной геополитической концепции – кон­цепции “мировой державы” (Weltmacht). Ратцель заметил, что боль­шие страны в

16

своем развитии имеют тенденцию к максимальной географической экспансии, выходящей постепенно на планетарный уровень. Следовательно, рано или поздно географическое развитие должно подойти к своей континентальной фазе. Применяя этот прин­цип, выведенный из американского опыта политического и страте­гического объединения континентальных пространств, к Германии, Ратцель предрекал ей судьбу континентальной державы.

В 1882 г. вышел фундаментальный труд Ратцеля “Антропогеография”, в котором он сформулиро­вал свои основные идеи: связь эволюции народов и демографии с географическими данными, влияние рельефа местности на куль­турное и политическое становление народов и т.д.

При рассмотрении формирования геополитического учения зна­чительный интерес представляет тот факт, что именно описательная политическая география натолкнула геополитиков на вопрос о географической обусловленности развития государства. Это положение было развито Ратцелем в его основном геополитическом тезисе о географической обус­ловленности не только становления и развития государства, но и всех политических явлений.

Для развернутой в “Антропогеографии” методологии Ратцеля характерно утверждение о непосредственных отношениях между человеком и географической средой, государством и землей. Поли­тическая жизнь, по Ратцелю, обусловлена непосредственным воз­действием географической среды, а государство “так же старо, как семья и общество” и представляет собой “единство народа с извес­тным почвенным пространством” и особый биологический орга­низм.

В следующей своей работе “Народоведение” (1893) Ратцель поставил в центр исследования географическую обусловленность политической жизни и проследил отношение внешней политики государства к географическому пространству. Он рассматривал государство как биологический организм в тесной и неразрывной связи со свойствами населяющего его этноса, частично – со свойствами земли и природными условиями в целом.

Главный труд Ратцеля “Политическая география” увидел свет в 1897 г. В этой работе Ратцель показывает, что почва является осново-полагающей неизменной данностью, вок­руг которой вращаются интересы народов. Движение истории предопределено почвой и территорией. Ратцель исходил из того, что человеческая история – это история приспособления людей к ок­ружающей их среде. Далее следует эволюционистский вывод о том, что “государство является живым организмом”, но организмом, “укорененным в почве”.

17

В “Политической географии” Ратцель пытался рассматривать государство не с точки зрения такого известного и “разработанного” в прошлом географи­ческого фактора, как климат, а с позиции отношений государства и Земли. Отсюда его основной девиз: “Государство нуждается в земле, чтобы жить”. Он считал, что такой строго географический фактор, как поверхность Земли, определяет не только государство как таковое, но и его политическую организацию. Развитие государства и его форма без каких-либо промежуточных звеньев непосредственно зависит от территории, границ и пространственного отношения с другими государствами.

Согласно Ратцелю, государство возникло потому, что все общество нуждалось в нем для защиты своих общих интересов. “Проявлением органического характера государства является то, что оно движется и растет как целое”. Государство складывается из территориального рельефа, размера, и из их осмысления народом. Таким образом, в государстве отражается объективная географическая данность и субъективное общенациональное осмысление этой даннос­ти, выраженное в политике. “Нормальным” государством Ратцель считает такое, которое наиболее органично сочетает географичес­кие, демографические и этнокультурные параметры нации.

Из такого органицистского подхода ясно видно, что простран­ственная экспансия государства понимается Ратцелем как естествен­ный живой процесс, подобный росту живых организмов. Государ­ство, рассматриваемое как биологический организм, подвержено тем же влияниям, что и все живое.

Таким образом, в “Политической географии” Ратцель обосновал тезис о том, что государство представляет собой биологический организм, действующий в соответствии с биологическими закона­ми. Более того, Ратцель видел в государстве продукт органической эволюции, укорененный в земле подобно дереву. Сущностные ха­рактеристики государства поэтому определяются его территорией и местоположением, и его процветание зависит от того, насколько успешно государство приспосабливается к условиям среды. Одним из основных путей наращивания мощи этого организма, считал Рат­цель, является территориальная экспансия, или расширение жиз­ненного пространства (Lebensraum). С помощью этого понятия он пытался обосновать мысль о том, что основные экономические и политические проблемы Германии вызваны несправедливыми, слиш­ком тесными границами, стесняющими ее динамическое развитие.

Органицистский подход Ратцеля сказывается и в отношении к самому пространству . Это “пространство” переходит из количествен­ной материальной категории в новое качество, становясь “жизнен­ной сферой”, “жизненным пространством”, некоей “геобиосредой”. Отсюда вытекают два других важных термина Ратцеля: “простран­ственный смысл”, “чувство

18

пространства” (Sinn) и “жизненная энер­гия” (Lebensenergie). Эти термины близки друг к другу и обозначают некое особое качество, присущее географическим системам и пре­допределяющее их политическое оформление в истории народов и государств.

Все эти тезисы являются основополагающими принципами гео­политики в той форме, в которой она разовьется несколько позднее у последователей Ратцеля. Более того, отношение к государству как к “живому пространственному, укорененному в почву организму” есть главная мысль и ось геополитической методики. Такой подход ориентирован на синтетическое исследование всего комплекса яв­лений независимо от того, принадлежат ли они человеческой или нечеловеческой сфере. Пространство как конкретное выражение при­роды, окружающей среды, рассматривается как непрерывное жиз­ненное тело этноса, это пространство населяющего.

Отношение к государству как к живому организму предполага­ло отказ от концепции “нерушимости границ”. Государство рожда­ется, растет, умирает, подобно живому существу. Следовательно, его пространственное расширение и сжатие являются естествен­ными процессами, связанными с его внутренним жизненным цик­лом. Поэтому он приходит к выводу, что тре­бование Германией колоний является следствием естественного биологического развития, свойственного якобы всем молодым и сильным организмам. Существование “народа без пространства” неизбежно приводило, по Ратцелю, к стремлению приобрести зем­ли, то есть к войне. Таким образом, Ратцель придавал войне харак­тер естественного закона.

Неудивительно, что многие критики упрекали Ратцеля в том, что он написал “катехизис для империалистов”. При этом сам Рат­цель не скрывал, что придерживался националистических убежде­ний. Для него было важно создать концептуальный инструмент для адекватного осознания истории государств и народов в их отноше­нии с пространством. На практике же он стремился пробудить “чув­ство пространства” у вождей Германии, для которых чаще всего географические данные сухой академической науки представлялись чистой абстракцией.

Ратцель, по сути, предвосхитил одну из важнейших тем геопо­литики – значение моря для развития цивилизации. В своей книге “Море, источник могущества народов” (1900) он указал на необхо­димость каждой мощной державы особенно развивать свои военно-морские силы, так как этого требует планетарный масштаб полно­ценной экспансии. То, что некоторые народы и государства (Анг­лия, Испания, Голландия и т.д.) осуществляли спонтанно, сухо­путные державы (Ратцель, естественно, имел в виду Германию) должны делать осмысленно: развитие флота является необходимым условием для приближения к статусу “мировой державы”.

19

В работах Ратцеля берет начало ставшая затем с различными из­менениями и дополнениями популярной геополитическая идея “океа­нического цикла”. В ней особое значение придавалось бассейну Сре­диземного моря и Атлантике как важнейшим стратегическим райо­нам мира. Наибольший интерес с позиций сегодняшнего дня, как и с точки зрения российских государственных интересов, представля­ет его оценка значения бассейна Тихого океана. Ратцель называл его “океаном будущего”. Этот огромный океанический район станет, по его мнению, местом активной деятельности и столкновения инте­ресов многих ведущих держав мира, поскольку он имеет выгодное стратегическое положение, уникальные ресурсы и огромные разме­ры. Государства, имеющие первенство в Тихом океане, будут доми­нировать и в мире. Поэтому Ратцель не сомневался, что именно в зоне Тихого океана будут выясняться и решаться сложные силовые отношения пяти ведущих мировых держав: Англии, Соединенных Штатов, России, Китая и Японии. Ратцель и его ученики пришли к выводу, что решающий конфликт между морскими и континен­тальными державами произойдет не где-нибудь, а именно в зоне Тихого океана и завершит собой в катастрофическом финале цик­лическую эволюцию человеческой истории.

Ратцель в своей книге “О законах пространственного роста госу­дарств” (1901) вывел семь законов экспансии, или “пространствен­ного роста государств”. Данный рост обусловлен тем, что “растущий народ нуждается в новых землях для увеличения своей численнос­ти”, а “высшее призвание народа в том, чтобы улучшить свое гео­графическое положение”. Законы эти таковы:

1. Пространство государств растет вместе с ростом их культуры.

2. Пространственный рост государства сопровождается иными симптомами развития: развитием идей, торговли, производства, миссионерством, повышенной активностью в различных сферах.

3. Рост государства осуществляется путем присоединения и по­глощения меньших государств.

4. Граница есть периферийный орган государства и как таковой служит свидетельством его роста, силы или слабости и изменений в его организме.

5. В своем росте государство стремится вобрать в себя наиболее ценные элементы физического окружения: береговые линии, бас­сейны рек, равнины, районы, богатые ресурсами.

6. Исходный импульс к пространственному росту приходит к го­сударствам извне – благодаря перепадам уровней цивилизации со­седствующих территорий.

20

7. Общая тенденция к слиянию и поглощению более слабых на­ций, разветвляясь в ходе своего развития, переходит от государства к государству и по мере перехода набирает силу, то есть непре­рывно подталкивает к еще большему увеличению территорий.

Эти законы должны были строго обосновать неизбежность тер­риториальных завоеваний. Один из этих “основных законов” гласит: “В процессе роста государство стремится к охвату политически цен­ных мест”. Для того чтобы теперь, когда государство Ратцеля “охва­тило” политически ценные места, не создалось впечатления, что отныне прекращается рост государства, используется другой из семи “основных законов”, который гласит: “Масштабы политических пространств непрерывно изменяются”. Таким образом, сообразно с обстоятельствами, может быть оправдана любая агрессия в любом направлении. Сущность этих законов состоит в том, что государство Ратцеля должно занимать по мере своего роста все большее про­странство.

Поначалу число сторонников Ратцеля в Германии ограничива­лось кругом его ближайших учеников (Гельмольт, Эккерт, Xэнш). Лишь первая мировая война 1914–1918 гг. изменила позицию гер­манского ученого мира, прежде всего географов. Работы Ратцеля, особенно “Политическая география”, “Антропогеография” и “Зем­ля и жизнь”, имели большое значение для формирования немецкой географической школы. Особенность этих работ заключается в том, что в них Ратцель одним из первых пытался приспособить основные положения географов других стран к специфике исторического раз­вития Германии. Здесь впервые поднимаются проблемы территори­ального роста и могущества государства с точки зрения простран­ственной характеристики.

Кроме того, труды Ратцеля, конечно же, стали необходимой базой для последующих геополитических исследований. На книгах Ратцеля основывали свои концепции швед Челлен и немец Хаусхофер, англича­нин Маккиндер, американец Мэхэн и русские евразийцы (П. Са­вицкий, Л. Гумилев и др.).

Идеи Ратцеля учитывал Видаль де ла Блаш (1845–1918) – основатель французской геополитической школы, который исследовал проблему геополитического соперничества Франции и Германии. Он, по сути, является основателем “антропологической школы” по­литической географии, которая стала в его “исполнении” аль­тернативой германской школе геополитики “теории большого пространства” и получила название  “поссибилизм”.

21

4. Хэлфорд Маккиндер

Геополитическая концепция Маккиндера.

В 1904 году Маккиндер опубликовал доклад "Географическая ось истории", содержащий его геополитическую концепцию, в которую в 1919 и 1943 годах были внесены определённые коррективы. Согласно этой концепции, определяющим моментом в судьбе народов и государств является их географическое положение. Причем влияние географического положения страны на ее внешнюю и внутреннюю политику по мере исторического развития, по мнению Маккиндера, не уменьшается, а наоборот становится более значительным. Суть основной идеи Маккиндера состояла в том, что роль осевого региона мировой политики и истории играет огромное внутреннее пространство Евразии, и что господство над этим пространством может явиться основой для мирового господства.

Маккиндер считал, что любая континентальная держава (будь то Россия,
Германия или даже Китай), захватившая господствующее положение в осевом регионе, может обойти с флангов морской мир, к которому принадлежала в первую очередь Великобритания. В этой связи он предостерегал против опасности русско-германского сближения. Оно, по его мнению, могло бы объединить наиболее крупные и динамичные "осевые" народы, способные вместе сокрушить мощь Британии. В качестве одного из средств от опасности он предлагал укрепление англо-русского взаимопонимания.

Маккиндер утверждает, что для любого государства самым выгодным географическим положением было бы срединное, центральное положение.
Центральность – понятие относительное, и в каждом конкретном географическом контексте она может варьироваться. Но с планетарной точки зрения, в центре мира лежит Евразийский континент, а в его центре – "сердце мира","хартленд" (heartland). Хартленд – это средоточие континентальных масс Евразии. Это наиболее благоприятный географический плацдарм для контроля надо всем миром. Хартленд является ключевой территорией в более общем контексте – в пределах "мирового острова" (World Island). В мировой остров Маккиндер включает три континента – Азию, Африку и Европу. Таким образом, Маккиндер иерархизирует планетарное пространство через систему концентрических кругов. В самом центре – "географическая ось истории" или "осевой ареал" (pivot area), Это геополитическое понятие географически тождественно России. Та же "осевая" реальность называется хартленд, "земля сердцевины".

Далее идет "внутренний или окраинный полумесяц (inner or marginal crescent)". Это – пояс, совпадающий с береговыми пространствами

22

евразийского континента. Согласно Маккиндеру, "внутренний полумесяц" представляет собой зону наиболее интенсивного развития цивилизации. Это соответствует исторической гипотезе о том, что цивилизация возникла изначально на берегах рек или морей, так называемой "потамической теории".
Надо заметить, что эта теория является существенным моментом всех геополитических конструкций. Пересечение водного и сухопутного пространств является ключевым фактором истории народов и государств. Далее идет внешний круг: “внешний или островной полумесяц (outer or insular crescent).” Это зона целиком внешняя (географически и культурно) относительно материковой массы мирового острова.

Маккиндер считал, что главной задачей англосаксонской геополитики является недопущение образования стратегического континентального союза вокруг "географической оси истории". Следовательно, стратегия сил "внешнего полумесяца" состоит в том, чтобы оторвать максимальное количество береговых пространств от хартленда и поставить их под влияние "островной цивилизации".

Маккиндера первым постулировал глобальную геополитическую модель. Он неустанно подчеркивал особое значение географических реальностей для мировой политики, считая, что причиной, прямо или косвенно вызывавшей все большие войны в истории человечества, было, помимо неравномерного развития государств, также и неравномерное распределение плодородных земель и стратегических возможностей на поверхности планеты.

История, по Маккиндеру, географически вращается вокруг континентальной оси. Эта история яснее всего ощущается именно в пространстве "внутреннего полумесяца", тогда как в хартленде царит "застывший" архаизм, а во "внешнем полумесяце" – некий цивилизационный хаос.

На политическом уровне это означало признание ведущей роли России в стратегическом смысле. Маккиндер считал, что Россия занимает в целом мире столь же центральную стратегически позицию, как Германия в отношении
Европы. Она может осуществлять нападения во все стороны и подвергаться им со всех сторон, кроме севера. И всё зависит от развития ее железнодорожных возможностей, что является делом времени.

Маккиндер считал, что исходным пунктом в судьбе народов и государств является географическое положение занимаемых ими территорий. Это географическое положение является "извечным", независящим от воли

23

народов или правительств, и влияние его, по мере исторического развития, становится все более и более значительным. Сопротивляться "требованиям", которые обусловлены географическим положением, бесполезно.

Связь между историей и географией нужна Маккиндеру только для того, чтобы доказывать "неправомерность" возникновения таких государственных образований или общественных формаций, которые, по его словам, противоречат требованиям "географической инерции".

В процессе формирования современного мира, согласно теории Маккиндера, вначале выделяется Центральная Азия (как осевая область истории), из которой в свое время монголы распространили свое влияние на азиатскую и европейскую историю благодаря преимуществу в подвижности их конников.
Однако со времен Великих географических открытий баланс сил значительно изменился в сторону приокеанических стран, в основном Великобритании. Тем не менее Маккиндер считал, что новая транспортная технология, в часности железные дороги, изменит баланс геополитических сил снова в пользу сухопутных государств. Границы "хартленда" определялись им зоной, не доступной морской державе. "Хартленд" был очерчен "внутренним полумесяцем" на материковой Европе и Азии, "внешним полумесяцем" островов и континентов за пределами Евразии. При этом Маккиндер приводит исторические примеры непобедимости "хартленда": морские корабли не могут вторгнуться в эту зону, а попытки окраинных стран всегда заканчивались неудачами (например, шведского короля Карла XII, Наполеона).

Модель отражала желание корректировки традиционной британской политики поддержания баланса сил в Европе, так, чтобы ни одно континентальное государство не могло угрожать Великобритании. Было стремление помешать
Германии в союзе с Россией контролировать "хартленд" и таким образом управлять ресурсами для свержения Британской империи.

Сам Маккиндер отождествлял свои интересы с интересами англосаксонского островного мира, то есть с позицией "внешнего полумесяца". В такой ситуации основа геополитической ориентации "островного мира" ему виделась в максимальном ослаблении хартленда и в предельно возможном расширении влияния "внешнего полумесяца" на "полумесяц внутренний".

Основное "практическое" положение Маккиндера заключалось в том, что островное положение Великобритании требует от нее сопротивления силам, исходящим из "колыбели потрясений" – из области, находящейся на стыке

24

Европы и Азии, между Уралом и Кавказом. Отсюда, по Маккиндеру, шли переселения народов, искони угрожавшие древним цивилизациям. Объединение или союз народов, находящихся по обе стороны "колыбели потрясений", в частности русских и немцев, заявляет Маккиндер, угрожает Великобритании, которая обязана поэтому объединить под своим руководством народы, расположенные на "краю" или "окраине" Евразии.

Подобными геополитическими соображениями Маккиндер обосновывает правомерность британских притязаний на всю "окраину" Евразии (то есть на территории Средиземноморья, Ближнего Востока, Индии и Юго-Восточной Азии, плюс опорные пункты в Китае), а также правильность британской_политики
"окружения" Германии и союза с Японией. Одновременно с этим Маккиндер считал основной задачей британской внешней политики предотвращение союза
(объединения) России и Германии.

Маккиндер, выражая британские интересы, страшился одновременно и России и Германии. Постоянная обеспокоенность тем, что Россия может захватить
Дарданеллы, прибрать к рукам Османскую империю и выйти к Индии довлела и над английской практической политикой, и над ее теоретическими умами.
Россия, утверждал Маккиндер, стремится к овладению прибрежными странами с незамерзающим морем. Английское же господство в британской мировой империи основано как раз на владении прибрежными странами Европы, вследствие чего всякое изменение соотношения сил в прибрежных странах должно подорвать позиции Англии. Из двух зол – Россия и Германия – Маккиндер все же выбрал, на его взгляд, наименьшее – Россию, и весь политический пафос своего произведения направил против Германии как ближайшей непосредственной угрозы британским интересам. Опасаясь движения Германии на восток, к центру хартленда, он предлагал создание "срединного яруса" независимых государств между Россией и Германией.

У Маккиндера вызвала опасение не только угроза прямой германской военной экспансии на восток, но и сколько мирное и постепенное проникновение в разрушенную революцией Россию более экономически развитой и энергичной Германии. Он был убежден, что методы "экономического троянского коня" могут завершаться возобновлением гражданской войны в России и конечной интервенцией германских "спасителей порядка", "приглашенных" отчаявшимся народом.

В связи с концепцией Маккиндера нельзя пройти мимо одной важной детали, на которую обращали внимание многие ее критики: Маккиндер нигде и никогда не давал определенного описания западных границ

25

хартленда, оставляя этот вопрос на разумение своих читателей. Хотя он и ссылался в общих чертах на то обстоятельство, что стратегически хартленд включает Балтийское море,
Дунай, Черное море. Малую Азию и Армению, дальше этого он, однако, не шел, так как понимал, что ситуация в Центральной Европе будет оставаться не стабильной. Зыбкая граница, установленная после первой мировой войны, была полностью разрешена уже в 1939 году. Вторая мировая война завершилась, казалось бы, установлением более прочной и "справедливой" разделительной линии между западной и восточной частями Европы, и ее можно было бы условно принять за западную границу хартленда. На рубеже 1989-90-х годов она также рухнула, и это новое ее разрушение сопровождалось образованием в центре
Европы новой "буферной зоны", только еще более зыбкой, еще более чреватой конфликтами, еще более ненадежной и опасной, нежели то было после первой мировой войны. Особенность ее образования на сей раз состояла в том, что оно было стихийным, не имеющим какой-либо определенной политической цели а потому и будущая ее роль скрыта в полной неизвестности.

26

5. Альфред Тайер Мэхен

Теория «морского могущества» Альфреда Т. Мэхена.

Американский капитан (адмирал) Альфред Т. Мэхен (1840—1914) в 1890 г. опубликовал свою первую книгу «Влияние морской си­лы на историю. 1660—1783 гг.». Впоследствии вышли в свет ра­боты: «Влияние морской силы на Французскую Революцию и Империю» (1793—1812 гг.), «Заинтересованность Америки в морской силе в настоящем и будущем», «Проблема Азии и ее воздействие на международную политику», «Морская сила и ее отношение к войне». Как видно из простого перечисления на­званий трудов адмирала, все они раскрывают одну тему: «Морская сила и ее влияние на историю». Можно сказать, что Мэхен в конце XIX — начале XX вв. создал программу деятель­ности идеологов и политиков талассократии, которая и была реализована во второй половине XX в.: победа в «холодной вой­не» с СССР, разрушение Советского Союза закрепили успех стратегии «морского могущества». Еще в конце XIX в. в работе «Влияние морской силы на ис­торию» Мэхен утверждал, что обладание морем или контроль над ним и пользование им являются теперь и всегда были великими факторами в истории мира1К. Мысль в общем-то насколько новая, настолько же и старая. О влиянии географических факторов уже сказано выше. О дей­ствиях разумных политиков в разрешении геополитических про­блем, в частности, о попытках выйти к морю, «ногою твердой стать при море» мы знаем из многочисленных исторических публикаций. Но хочется обратить внимание на один любопытный факт, дополнительно проливающий свет на рассматривае­мую проблему. Как достаточно известно, К. Маркс не питал любви к русским, славянам. Но в работе «Разоблачение дипло­матической истории XVIII века» он писал о положении России времен Петра I следующее: Ни одна нация никогда не мирилась с тем, что ее морские берега и устья рек были оторваны от нее ... Россия не могла оставить устья Невы, этот естественный выход для продуктов ее Севера, в руках шведов, так же как устья Дона, Днепра, Буга и Керченский пролив — в руках занимавшихся грабежом кочевников-татар... По самому геогра­фическому положению прибалтийские провинции являются естест­венным дополнением для той нации, которая владеет страной, расположенной за ними... Одним словом, Петр захватил лишь то, что было абсолютно необходимо для естественного развития страны19. Эти строки были написаны задолго до публикаций работ шериканского адмирала. Действительно, Иван Грозный, Петр великий уже предпринимали энергичные попытки обладать Балтийским и Черным морями. Но это окончательно было сделано русскими людьми во время царствования Екатерины Великой. А. Мэхен, как и К. Маркс, хорошо знал историю, особенно историю противостояния суши и моря. Очень любопытна приводимая им цитата из «Истории Рима» М. Арнольда, который пишет: Дважды история была свидетельницей борьбы высшего (орфография и

27

стилистика сохранены полностью — Н.Н.) индивидуального гения против средств и учреждений великой нации, и в обоих случаях нация вышла победительницей. В течение 17 лет Аннибал боролся против Рима, в течение 16 лет Наполеон боролся против Англии; усилия пер­вого окончились в Зале, усилия второго — в Ватерлоо. Далее американский адмирал заключает, что в обоих случаях победителем был тот, за кем оставалось обладание морем. Господство римлян на море вынудило Аннибала на тот длинный и опасный переход через Галлию, в котором он потерял более половины своих испытанных войск. В течение всей войны (2-я Пуническая война) римские легионы беспрепятственно пере­валялись водою между Испанией, которая была базой Аннибала, и Италией, тогда как исход решительного мегаурского сражения был предопределен разрозненностью сил Аздрубала и Аннибала (две карфагенские армии были разделены из-за про­тяженности территории Италии, и одна из них была разбита сое|диненными действиями римских генералов)20. Действительно, история морского могущества есть, в значительной мере.... повество­вание о состязаниях между нациями, о взаимных их соперничествах, о насилии, часто кончающемся войной. Морская цивилизация у Мэхена выступает как торговая цивилизация. По этому поводу он замечает: Нация, которая стремилась обеспечить за собою несоразмерную долю благ морской торговли, прилагала все старания для исключения из участия в них других наций. Колонизация, захват морских коммуникаций и другие дейст­вия держав, стремящихся к монополизации торговли, — все это вело к войнам. Поэтому история морской силы... есть в значительной мере и во­енная история21. Автор отмечает, что путешествие и перевозка товаров водою всегда были легче и дешевле, чем сушею. Это главное преиму­щество моря. Но торговля по морю нуждается в покровительстве военным флотам, особенно во время войны. Отсюда он видит прямую связь в оживлении торговли и военного флота. Когда нация посылает военные и коммерческие флоты далеко от своих берегов, то для нее является скоро необходимость в пунктах, на которые суда ее могли бы опираться в операциях мирной торговли, в деле пополнения продовольственных и других припасов и как на убе­жища от опасностей". Ключ к пониманию политики приморских наций, по мне­нию Мэхена, следует искать в трех данных: • в производстве продуктов, с необходимостью их обмена; • в судоходстве для совершения этого обмена; • в колониях, которые расширяют и облегчают операции судоходства, покровительствуя ему также умножением безопасных для судов станций. Главные условия, влияющие на морскую силу наций, — счи­тает Мэхен, — следующие: географическое положение; физиче­ское строение (conformation), включая сюда естественную про­изводительность и климат; размеры территории; численность народонаселения; характер народа; характер правительства, включая в эту рубрику и национальные учреждения. В условии «географическое положение» Мэхен в качестве главного называет морские береговые линии, отсутствие сухо­путных границ, необходимость континентального

28

расширения страны, особенно путем войн, которые истощают богатства страны. Географическое положение страны может или требовать сосредоточения морских сил, или вынуждать рассеяние их. Этот тезис он развивает далее: географическое положение страны может не только благоприятство­вать сосредоточению ее сил, но дать и другое стратегическое пре­имущество — центральную позицию и хорошую базу для враждебных операций против ее вероятных врагов23. Он справедливо полагает, что физическое строение, берего­вая линия страны — это одна из ее границ; и чем легче доступ через границу к другим странам, в рассматриваемом случае через море, тем сильнее стремление народа к сношениям с ними. В стране, обладающей береговой линией, хотя и большого протяжения, но совершенно без гавани, не могли бы развиться ни морское судоходство, ни морская торговля, ни флот. С военной непосредственностью он особо подчеркивает то обстоятельство, что, если море разделяет страну на две или более части, то обладание им делается не только желательным, но существенно необходимым. Анализируя местоположение Соединенных Штатов Америки, Мэхен отмечает: Контур их территории представляет мало таких пунктов, которые были бы слабы по своему изолированному положению, и все важные части границ штатов легко доступны из внутренних областей — деше­во водою, быстро по железным дорогам. Слабейшая граница, Тихий океан, далеко отодвинула от самого опасного из возможных врагов24. Рассматривая условия «размеры территории», он особо подчеркивает, что для развития морской силы имеет значение не число квадратных миль, занимаемых страною, а длина ее береговой линии и характер ее гаваней. С этим условием он тесно связывает численность народона­селения. Особенно важную роль играет та ее часть, которая знакома с морем и может быть с успехом эксплуатируема для службы на судах и для работы по организации материальной части флота. Отсюда большое значение Мэхен придает формированию резервов, способных выполнить работу на флоте. Большой интерес представляет анализ Мэхеном националь­ного характера населения страны. По этому поводу он пишет следующее: Если морская сила действительно опирается на мировую и об­ширную торговлю, то стремление к коммерческой деятельности долж­но быть отличительною чертою наций, которые в то или другое время были велики на море25. И утверждает, что у португальцев и испанцев жажда приобретений выросла до жестокой алчности. В погоне за богатством они имели много великих качеств: были смелы, предприимчивы, умеренны, терпеливы в страданиях, пылки и одарены развитым национальным чувством. Национальный характер в свою очередь влияет на развитие морской силы способностью нации основывать цветущие колонии. Колонист отождествляет свои ин­тересы с интересами нового местожительства, и сразу же забо­тится о развитии ресурсов своей новой страны. Характер правительства, по мнению ученого, — это влияние интеллигентной воли в жизни человека. Развитие морской силы зависит от мудрости, энергии и настойчивости правительства, которое должно

29

учитывать естественные наклонности своего народа, содействовать его росту во всех отношениях... Прави­тельство тем более надежно, чем более широкое участие прини­мает в нем воля народа... Деспотическая власть... может прийти к цели быстрее, с меньшими уклонениями от начертанного пла­на, чем это возможно для правительства свободного народа. Мудрое правительство, опирающееся на морскую силу, может легко завоевать одну или несколько стран, заключает адмирал. Словно предвидя будущее США,, он пишет глаза нашей страны были в течение четверти столетия отвращены от моря..., но можно смело сказать, что для благосостояния Жей страны существенно важно, чтобы условия торговли оставались, насколько возможно, нетронутыми внешнею войною. Для того чтобы достигнуть этого, надо заставить неприятеля держаться не только вне наших пор­тов, но и далеко от наших берегов26. Программу действий, подготовленную Мэхеном, американцы выполнили, превратившись к концу второго тысячелетия в са­мую мощную морскую державу, сделав мир монополярным.

30

6. Карл Хаусхофер

Карл Хаусхофер — автор теории "континентального блока".

Крупный немецкий ученый-геополитик К. Хаусхофер (1869— 1946) был военным, дипломатом, ас 1911 г. занялся наукой, по­лучил звание доктора Мюнхенского университета. С 1924 г. в течение 20 лет издавал солидный геополитический журнал, где и были опубликованы его главные работы. Он глубоко изучил идеи своих предшественников и хорошо усвоил положения за­кона планетарного дуализма: «морские силы» против «суши»; власть моря против власти посредством земли. Ученый создает свою доктрину, суть которой сводится к необходимости созда­ния континентального блока, или оси: Берлин — Москва — То­кио. По сути он развил идеи «железного канцлера» — объедини­теля всех германских земель Отто фон Бисмарка, ратовавшего за русско-германский союз и предупреждавшего Запад об опасно­стях любых действий (включая и военные) против России. Хаусхофер, вслед за Бисмарком, видел в союзе с Россией и Японией достойный ответ на стратегию морских держав. По этому поводу он писал: Германию обвиняют в том, что мы проводим в жизнь план по на­травливанию цветных народов на их «законных» господ в Индии и Ин­докитае... Мы же, на самом деле, основываясь на работе англичанина Макиндера, пропагандируем во всем мире идею того, что только проч­ная связь государств по оси Германия — Россия — Япония позволит нам всем подняться и стать неуязвимыми перед методами анаконды англо-саксонского мира... Только идея Евразии, воплощаясь полити­чески в пространстве, дает нам возможность для долговременного расширения нашего жизненного пространства. Итак, для противостояния морским державам, стремящимся за­душить континентальные страны, как душит анаконда свои жерт­вы, Хаусхофер и его школа разработали концепцию «большого пространства» Сам термин «большое пространство» возник еще в античном мире и в него включали умеренные тро­пические и субтропические зоны по линии Восток—Запад. По мере накопления знаний об окружающем мире (португальские, испанские и другие великие географические открытия и коло­ниальные войны) категория «большое пространство» изменялась и охватывала уже не одно Средиземноморье, Малую Азию, но и Иран, Китай, Индию. «Большое пространство» раздвинуло свои границы как в меридиональном, так и в широтном направлени­ях. В 40-х годах XX в. сформировалось два больших геополити­ческих образования: панамериканский и восточно-азиатский блоки. Это геополитическое событие имело большое значение, так как предопределило полное изменение «силового поля» земной поверхности. Это обстоятельство объясняет попытки Совет­ского Союза перейти от «широтной стратегии» к «стратегии теплых морей»: Евро-Африканский проект, проекты в отношении Индии и тихоокеанских островов. Это новое геополитическое

31

поле резко отличается от того, которое в 1904 г. было определено X. Макиндером как «географическая ось истории» — центр Старого Света. Хаусхофер гениально предугадал ориентацию геополитичемких устремлений США по линии Запад — Восток, и он считал, чго эта геополитическая экспансия при ее завершении создает основу для самой серьезной угрозы для мира, так как она не­сет в себе возможность порабощения Соединенными Штатами всей планеты. Восточная Азия, по его мнению, вынуждена укреплять собственную политическую и культурную форму, чтобы отстоять свою геополитическую независимость. На периферии своего влияния Восточная Азия создает буферные зоны безопасности. К. Хаусхофер делает вывод, что геополитическое будущее планеты зависит от результата борьбы двух тенденций: сможет ли англо-американская экспансия вдоль параллелей побороть сопротивление восточно-азиатской экспансии вдоль меридианов. Но при любом исходе США будут защищены остатками бывшей английской колониальной империи и всегда смогут тереться на тропическую Америку, находящуюся под их контролем. Представляет интерес и определение предмета геополитики, данное Хаусхофером: Геополитика есть наука об отношениях земли и политических про­цессов. Она зиждется на широком фундаменте географии, прежде всего географии политической, которая есть наука о политических ор­ганизмах в пространстве и об их структуре. Более того, геополитика имеет целью обеспечить надлежащим средством политическое дей­ствие и придать направление политической жизни в целом. Тем са­мым геополитика становится искусством, именно — искусством руко­водства практической политикой. Геополитика — это географический разум государства.

32

7. Николай Яковлевич Данилевский

Николай Яковлевич Данилевский (1822—1885) был универсальным ученым. Он оставил труды, например, в естественных науках (книга «Дарвинизм») и политической экономии («О низком курсе наших денег»). Но наиважнейшее его сочинение — фундамен­тальная книга по геополитике под названием «Россия и Европа» (1869). Методологиче­ским основанием книги является органиче­ская теория: на ней базируется теория социальных общностей (наций) и формирует­ся область знания, называемая ныне геополитикой. Данилевский вводит в науку категорию «культурно-исторические типы». Впоследствии его идеи развивали немецкий философ О. Шпенглер и английский историк А. Тойнби.

Большинство идей Данилевского актуально и в третьем тысячелетии, когда идёт столкновение цивилизаций, заново перекраиваются карты Европы,

Евразии, Ближнего Востока. Сейчас идет очередной виток социального и национального переустройства России и мира, так что главная тема книги «Россия и Европа» — судьба России, условия выживания русского народа и славян вообще — не потеряла своей остроты и в наши дни.

Н.Я. Данилевский анализирует историю России почти за 200 лет. В этом труде ученый дат образец системного подхода к анализу взаи­модействия России с государствами Европы. Автор подчеркивает, что социальные преобразования в стране окажутся не только безуспеш­ными, но и разрушительными, если они будут осуществляться по ре­цептам западных советников. Чужеродные специалисты-советчики никогда не будут учитывать национальные интересы России (это они не раз демонстрировали в 1990-х г. и в начале XXI в.).

В глубоко аргументированном труде Данилевского рассмотрены геополитические закономерности, объясняющие место России в Европе. Он предложил «морфологический принцип», наделенный универсальностью, для построения всемирной истории. Господ­ствующую, искусственную систему объяснения истории, он полагал заменить естественной. Первая система объяснения истории опира­лась во многом на гегелевский спекулятивный панлогизм, европо­центризм, паневропеизм. Модель европейского развития принима­лась за универсальную, всеобщую.

«Морфологический принцип», по его мнению, позволяет рас­сматривать исторический процесс более объективно. Его можно представить как совокупность разнообразных, индивидуализированных форм жизни народов и национальных образований, сущест­вующих самобытно, причем определяются они внутренними факто­рами, детерминирующими исторический процесс. Таким образом, он идет от конкретных объектов, создает теорию множественности и разнокачественности человеческих культур. Отрицая идею обще­ственного прогресса, ученый, по сути, критикует идею «общечело­веческих ценностей», которую с подачи

33

заокеанских советников продвигал в свое время М.С. Горбачев, да и сейчас ее отстаивают многие российские либералы, не понимая ее разрушительного для России, да и для европейских государств, содержания.

Данилевский совершенно справедливо утверждал (вслед за ним об этом писал первый русский профессиональный социолог М.М. Ковалевский), что народы разновременно проходят однотипные ступени развития, что объектом истории следует считать не человечество (понятие абстрактное), а культурно-исторические типы, формирующиеся из народностей (племена и племенные союзы) и наций. Данилевский обозначил нацию термином «культурно-исторический тип», что не совсем корректно с позиций науки, но он подразумевал под этим социальную общность, носящую локальный характер и единообразие условий существования. Культурно-исторический тип обладает связями и внутренними структурами, его организация отличаются от других по индивидуальным видовым признакам, но имеет и совпадающие родовые характеристики.

Данилевский указывает на культурно-исторические типы, уже выразившие себя в истории:

1. Египетский;

2. китайский;

3. ассирийско-вавилонско-финикийский, халдейский или древне-
   семитический:

4. индийский;

5) иранский;
6)еврейский;

1. греческий;

2. римский;

3. новосемитический или аравийский;

10) романо-германский или европейский.

По мнению ученого, из классификации народов по культурно-историческим типам вытекают следующие законы:

«Закон 1. Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком и группою языков, довольно близких между собою для того, чтобы сродство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических изысканий, составляет самобытный культурно-истори­ческий тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества.

Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному «культур­но-историческому типу», могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической не­зависимостью.

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовав­ших или современных цивилизаций.

34

Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-истори­ческому типу, только тогда достигает полноты разнообразия и богатст­ва, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие, когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию или политическую систему государства.

Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним однополым растениям, у которых пери од роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения относительно короток и истощает раз и навсегда их жизненную силу».

Учение о нациях, их сущности, происхождении, признаках и за­конах — это и есть теория о культурно-исторических типах Данилев­ского. Признаки, законы культурно-исторических типов по смыслу близки тем признакам нации, которые названы Сталиным через 40 лет после выхода в свет книги «Россия и Европа», т.е. обнаружи­вается связь русской философско-социологической мысли XIX в. с русским марксизмом. Особенно ясно видна эта связь в трудах рус­ского философа Н.А. Бердяева. Русская цивилизация существенно адаптировала, изменила западное понимание марксизма.

Теория культурно-исторических типов Данилевского явно про­тивостоит универсалистским европейским концепциям истории. Евроцентристский подход не давал объективного научного объяс­нения истории России, народов Востока. История огромного Евра­зийского региона превращалась усилиями ученых-европейцев в приложение к европейской истории. Предложенный Данилевским полицентризм типов культур давал возможность видеть не одноли­нейный, а многовариантный образец развития человечества.

Данилевский в своей книге аргументированно защищал полити­ческие интересы не только русских, но и всех славян. Защита на­циональных интересов, полагал Н.Я. Данилевский, должна уважать права и достоинства людей иных национальностей, если они не претендуют на какую-то особую роль в отношениях с другими на­циями. Автор делает вывод:

«Для всякого славянина: русского, чеха, серба, хорвата, словенца, словака, болгара (желал бы прибавить и нолика), после Бога и Его свя­той Церкви идея Славянства должна быть высшею идеей, выше свобо­ды, выше науки, выше просвещения, выше всякою земного блага», ибо эти блага — «суть результаты народной самодеятельности».

За это ученого критиковали философ-идеалист, сторонник эку­менизма B.C. Соловьев и социолог-субъективист Н.К. Михайловский. Анализируя отношения России со странами Европы, ученый отмечал, что они чаще всего были неравными и невыгодными для России. И он делает вывод: «Европа враждебна России». История, справедливо утверждал он, учит, что экспансия с Запада — явление постоянное. Европейские политики при принятии решений, особенно касающихся России, всегда руководствуются «двойным

35

стандартом». Для безопасности России и всего славянского мира, по

убеждению Данилевского, нужно уметь добиваться разобщенность целей Англии, Франции, Германии, Австрии — их объединение всегда опасно для русских и всех славян.

Европейская семья всегда оттесняла Россию на Восток. Вхождение нашей страны в «европейский дом» произошло в конце ХХ- начале XXI в.в. Но вошла туда Россия, а ранее СССР, уйдя из Вое точной Европы, согласившись на одностороннее разоружение, \ утрату исконно русских земель (на севере — до Ивангорода, Пскова; на западе — до Смоленска, а на юге — до Ростова).

Н.Я. Данилевский писал:

«Свои великие вселенские решения, которые становятся законов жизни народов на целые века, Россия решает сама, без всяких по­средников, окруженная громом и молниями, как Саваоф с вершины Синая».

По его мнению, «восточный вопрос» не должен решаться ди­пломатами, часто преследующими свои личные, временные интере­сы. Сущность «восточного вопроса», который должен привести к мировой борьбе, и закончиться созданием новой цивилизации, -борьба «Романо-Германского» и «Греко-Славянского» миров, из которых один — наследник римской цивилизации, а другой — на­следник греческой:

«Древняя борьба Романо-Германского и Славянского миров возоб­новилась, перешла из области слова и теории в область фактов и исто­рических событий. Магометанско-турецкий эпизод в развитии Восточ­ного вопроса окончился: туман рассеялся, и противники стали липом t лицу в ожидании грозных событий, страх перед которыми заставляет отступать обе стороны... Отныне война между Россией и Турцией стала невозможной и бесполезною; возможна и необходима борьба Славянст­ва с Европою, — борьба, которая решится, конечно, не в один гол, не в одну кампанию, а займет собой целый исторический период. С Крым­скою войною окончился третий период Восточного вопроса и начали четвертый, последний период решения вопроса, который должен пока­зать: велико ли славянское племя только числом своим и пространст­вом им занимаемой земли, или велико оно и по внутреннему своему значению; равноправный ли оно член в семье арийских народов; пред- стоит ли ему играть миродержавную роль суждено ли ему образовать один из самобытных культурных типов всемирной истории, или ^ предназначено второстепенное значение вассального племени, незавидная роль этнографического материала, долженствующего питать собой своих властителей и сюзеренов? Вся историческая аналогия убеждает нас... употребить все средства, все силы, всю энергию на этот решительный спор..»

По Данилевскому, Романо-Германский мир — «бодрый юноша» с Греко-Славянским миром — одновременно «дряхлым старцем и ребенком». А пока, отмечал ученый, идет германизация славян прибалтийских, борьба со славянским обрядом в Моравии. Лишь нашествие дикой

36

угорской орды спасло славян от онемечивания. Чехия вошла в вассальные отношения с Империей, гуситство спасло Чехию. Польша же вся предалась Западу. На Византию напирал Запад: «страха ради турецкого» император Византии поддался было соблазну унии. Но турки исторически явились временной опорой и зашитой славянских племен. Данилевский делает вы­вод что турки, как и угры, играют важную роль в истории славян­ства: в них его временная ограда от напора романо-германского. В этом историческое значение ислама.

Высказанное Данилевским положение имеет большое значение и в настоящее время, когда на Кавказе методично осуществляется стратегическая задача США, НАТО: ради установления нового ми­рового порядка столкнуть и обескровить двух геополитических со­юзников — Россию и мусульманский мир. Предлогом для этого избран международный терроризм — он является средством и фор­мой управления социально-политическими процессами в мире в целом в интересах Запада: атлантизма и мондиализма, Мирового правительства.

Данилевский не только отмечает своеобразие русской культуры, но и протестует против «европейничания». Он предрекает бурное развитие русской философии, искусства, науки, индустриально-технический прогресс и глубоко убежден, что русская культура бу­дет выше европейской по уровню достижений, но прежде всего — полнокровнее, гармоничнее благодаря особому народному «внут­реннему сокровищу духа».

Противники России представляли его идеи как пример полити­ческой безнравственности, стремления ослабить межгосударственные отношения, поддерживать режим европейской нестабильности. Такую картину мы видим и сейчас, когда на патриотических лидеров,

Патриотически ориентированых ученых наклеивают ярлыки националистов, русских фашистов, красно-коричневых и т.п.

Данилевский верил в возможность создания Всеславянского союза, а в идеале — Всеславянской федерации, т.е. добровольного объединения

Всех славянских государств. В основе такой федерации лежат взаимовыгодные условия и интересы. Ученый полагал, что процесс

Консолидации славян должна возглавить Россия, русский народ.

Россия- это мощное государство, а русский народ в отличие от других славянских племен не подвергся онемечиванию или отуречиванию.

37

Заключение

Геополитика — междисциплинарная наука о закономерностях распределения и перераспределения сфер влияния (центров силы) различных государств и межгосударственных объединений в многомерном коммуникационном пространстве Земли. Различается традиционная геополитика, новая геополитика (геоэкономика) и новейшая геополитика (геофилосфия). Традиционная геополитика делает акцент на военно-политическую мощь государства и доминирующую роль географических факторов в захвате чужих территорий, является (по Хаусхоферу) географическим разумом государства. Геоэкономика в отличие от традиционной геополитики делает акцент на экономической мощи государства. Новейшая геополитика, в которой доминирует сила духа над военной и экономической мощью, способствует преодолению традиционного географического и экономического детерминизма за счет расширения базисных факторов, определяющих поведение государств в международных отношениях.

В научных кругах геополитика предполагает географический, исторический и социологический анализ вопросов, связанных с политикой и пространственными структурами на различных уровнях (от государственного до международного). При этом рассматриваются политическое, экономическое (см. геоэкономика ) и стратегическое значение географии (см. стратегическая география ), в зависимости от местоположения, размера, функции и взаимоотношения местностей и ресурсов.

Концепция геополитики возникла в конце XIX — начале XX века, в первых работах употреблялось выражение «политическая география ». Термин «геополитика» ввел в обращение шведский политолог Рудольф Челлен под влиянием немецкого географа Фридриха Ратцеля, который в 1897 году опубликовал книгу «Politische Geographie» («Политическая география»). Впервые он употребил термин в 1899 году, но широкую известность он приобрел после выхода книги «Государство как организм» (1916)

38

Список использованной литературы

1. Вандам А.Е. Геополитика и геостратегия. – М., 2005.
2.  Нартов Н. А. Геополитика, учебник для студентов вузов, М., 2007.
3. Вернадский Г.В. Начертания русской истории. Спб., 2000.
4. Дугин А.Г. Основы геополитики. -  М.: Арктогея, 1997.
5. Кефели И.Ф. Судьба России в глобальной политике. – Спб, 2004.
6. Логовиков П.. Научные задачи евразийства. В сб.: "Тридцатые годы. Утверждение евразийцев", книга VII, 1931.
7. Савицкий П.Н. Континент Евразия. М., 1997.
8. Семенов-Тян-Шанский В.П. О могущественном территориальном владении применительно к России. – Спб,  1985
9. Семенов-Тян-Шанский В.П. Район и Страна. – М.-Л. – 1998.

10. Геополитика: теория и практика. Под ред. Позднякова Э.А. М., 1998г.

39