Амбивалентность, индифферентность и социология чужого

Амбивалентно сть, индифферентность и социология чужого Р. Штихве I Мои рассуждения будут посвящены теме амби валентности на примере социологии чужого. Их связь представляется очев идной - в первом приближении амбивалентность связывается с удивительно стью чужого. Чужой появляется неожиданно и является, возможно, потерпевш им кораблекрушение; людям неизвестны ни его происхождение, ни имя. Прежд е всего, неясно его бытийное качество. Бог ли он, ангел ли, приносящий вест ь, или, может быть, дух предка? Окажется ли он, как в случае Одиссея, уже давн о считавшимся погибшим мужем, или, как то было с Эдипом, убийцей собственн ого отца, женившимся на собственной матери? При просмотре этого списка приходит в голову, что чужой вовсе не являетс я чужим, что он воплощает собственные возможности общества, которые не м огли осуществиться, или же им не оказывалось достаточного внимания. Но т огда амбивалентность по отношению к чужому всегда является направленн ой на себя амбивалентностью обществ, которые, включая родовые, не могут б ыть ничем иным, кроме как «мировыми обществами», поскольку они не в состо янии представить себе что-либо, лежащее за пределами их мира. Чужой вопло щает отклоненные или нелегитимные возможности, которые через него неиз бежно возвращаются в общество и вновь обрекают на провал попытку исключ ить амбивалентность. Чужой представляет, например, возможность иерархи и, верховной власти вождя или монарха, что объясняет, почему в традиционн ых африканских обществах в начале Нового времени и в XIX веке потерпевшие к ораблекрушение европейцы часто становились вождями или монархами. Или же он воплощает неизбежную по экономическим причинам возможность рост овщичества, которая не сочетается со многими распространенными ценнос тными ориентациями, и потому вытесняется в фигуру чужого. На примерах та кого типа становится ясно, что общество в фигуре чужого создает для себя возмущения, которые необходимы для его дальнейшей эволюции и на самом де ле не являются неожиданными. Это, конечно, не означает, что чужого вообще н е существует, что он - лишь «плод воображения общества». Но общество форми рует такого чужого, какой необходим ему для проведения инноваций через и х воплощение в этой фигуре. Поэтому удивительность чужого является лишь кажущейся, но эта фикция необходима, чтобы уберечь нормативно-ценностны е основы общества от направленной на самое себя амбивалентности и вытес нить амбивалентность к границам общества, в фигуру чужого. Возможности и нновационного действия тем самым институционализируются, но в то же вре мя сохраняется и их негативная оценка - возможно, в латентном виде. Позже о на снова может проявиться, если начатый вмешательством чужого эксперим ент окажется неудачным, или если острые социальные конфликты вызывают - хотя бы и временный - отказ от введенных чужим возможностей. Амбивалентность по отношению к чужому принимает и другие любопытные фо рмы. Я хотел бы обратиться к некоторым языковым особенностям, позволяющи м сделать выводы о социальной структуре. В языкознании известно, что фор мой языковой артикуляции амбивалентности является та, которую можно бы ло бы назвать «антонимичной омонимией». Здесь одна звуковая форма не про сто передает два различных значения, как, например, das Steuer (руль) и die Steuer (налог), н о эти два значения являются полярными понятиями. Например, слепого можно называть провидцем, - известный и в Древней Греции вариант - Терезий тому свидетельство. Но, кроме того, для этих противоположных значений использ уют одно и то же слово. Это явление широко распространено в арабском язык е, где, по-видимому, существуют сотни таких структур (cм.: Berque/Charnay, 1967). Примечатель но, что историческая семантика «чужого» отмечает во многих языках феном ены такого типа. Первая интересующая нас языковая форма позволяет увидеть реципрокност ь отношений, сперва появляющихся как асимметричные. Отношение «хозяин / гость» явно асимметрично. Но бросается в глаза, что во многих языках суще ствует лишь одно слово для хозяина и гостя - примером того служат «xenos», »hospes» или »hфte» (Gauthier, 1973, p.3ff). Это подчеркивает реципрокность таких отношений, в том см ысле, что покровительство, оказываемое гостю, уравновешивается возника ющим ответным правом сегодняшнего хозяина и спустя много лет претендов ать на приют и покровительство со стороны нынешнего гостя (ср.: Jhering, 1891, S.232-3). Мож но также сказать, что эта языковая форма делает акцент на самих отношени ях хозяина и гостя, нежели на какой-либо одной стороне связи, и в этих отно шениях всегда участвуют обе стороны (ср.: Cohen, 1961, p.38). Здесь возникает вопрос: ка к связана эта языковая структура с амбивалентностью? Я ответил бы так: в д вусмысленности языкового выражения зафиксировано колебание между дву мя сторонами одной социальной роли, которое является сущностным элемен том всякой социальной формы амбивалентности (см. об этом в особенности : Merton/Barber, 1963, в т.ч. p. 6, 8). Следующая языковая форма в еще большей степени соответствует типу «ант онимичных омонимов». В Риме периода поздней Республики слово «hostis», обозн ачающее того, кто является чужим и гостем по отношению к городу (не к отдел ьному домохозяйству), становится обозначением врага (ср.: Gauthier, 1973). Та же двусм ысленность, то же колебание между значениями «гость» и »враг» были прису щи готскому «gasts» или средневерхненемецкому «gast» (Bertholet, 1896, S.9). Подобное наблюда ется и в семантике слова «раб». Уже месопотамские идеограммы третьего ты сячелетия до нашей эры можно толковать как «чужой», »враг» или »раб» (Gilissen, 1958, p.32.), что соответствует нестабильности статуса гостя во многих общества х. По истечении некоторого времени, иногда точно определенного, статус г остя теряет силу, в связи с чем возникает по меньшей мере обязанность раб отать, а в некоторых случаях бывшему гостю даже угрожает рабство (Bertholet, 1896, S.27, ц итир. старую англо-саксоксонскую пословицу: «Twa night gest, thrid night agen» («Две ночи - гость, после третьей - свой»), см.: Pitt-Rivers, 1968, p.29). Здесь постоянно происходит колебание м ежду полярными статусными категориями, которое имитируется в языке. Третья лингвистически-социальная структура отражает гибкость или неод нозначность идентификации как чужого кого-либо, кто в других отношениях таковым не является. Например, жена, входящая в семью мужа, воспринимаетс я как чужая или как гость, что может иметь определенные последствия. Так, о дин английский писатель, Уильям Хил (William Heale), в 1609 г. обосновывает запрет мужу б ить свою жену именно тем, что он должен оказывать ей гостеприимство (Цит. п о: Heal, 1990, p.5). То есть основанием этого запрета выступает не интимная близость, а, наоборот, относительная дистанцированность от гостя. Родственники та кже могут быть чужими, если они не принадлежат к данному домохозяйству, ч ем они отличаются, например, от слуг. Далее следует вспомнить о других жит елях деревни, с которыми, кроме того, нет родственных связей и которым поэ тому приписан статус чужих. Наконец, есть и приходящие откуда-то абсолют но незнакомые чужие. В сравнении с этими все более удаленными чужими дру гие, более близкие (жена, родственники и т.д.) снова теряют статус чужого. Та ким образом, понятие «чужой» во многих обществах регулирует отношения в ключения и исключения из социальной общности одновременно на многих ур овнях. Причисляется ли некто к Мы-группе или же к чужим, может зависеть от минимальных изменений ситуации и контекста, и эти отнесения вариативны. Это связано с уже обсуждавшейся неоднозначностью ответа на вопрос, явля ется ли чужой гостем или врагом. И здесь верно, что минимальные сдвиги кон текста определяют принятие той или иной стороны, и этот выбор не стабиле н. Может случиться, что чужого попытаются убить, едва переведя его через п орог дома. Скрытой основой описанных здесь моделей выступает нормативно-структур ная амбивалентность - конфликт институционализированных нормативных о жиданий и структурных возможностей их реализации (см. об этом: Merton/Barber, 1963; Merton). На одной стороне находится неизбежная ограниченность ресурсов почти всяк ого общества, которая принуждает к стратегически расчетливому, враждеб но окрашенному обращению со всеми, кто не принадлежит к тесному семейном у кругу. Понятие, которое использовал для этого явления Эдвард Бэнфилд, - б езнравственная семейственность (Edward Banfield, 1958; Du Boulay/Williams, 1987) - выявляет лежащую в его о снове амбивалентность: жесткие моральные обязательства перед узким се мейным кругом и, как следствие, потенциальная безнравственность по отно шению к более широкому социальному окружению. Но этому давлению огранич енности ресурсов противостоят широко распространенные во всех обществ ах институционализированные мотивы реципрокности, которые вводят в ра нг нормы помощь и гостеприимство по отношению к бедным и чужим (здесь сно ва заметна семантическая близость «бедного» и «чужого»). Типично закреп ление этих мотивов в форме религиозных норм. Легко распознать их рациона льный фундамент в ощущаемой неопределенности собственного положения. Колебание в понимании «чужого» между гостем и врагом явно связано с конф ликтом названных структурных и нормативных императивов: ограниченност и ресурсов и обязательности реципрокности. Это объясняет и встречающее ся во многих обществах чрезмерное гостеприимство по отношению к соверш енно чужим лицам. Только в отношении того, кто не имеет местных интересов, относительно кого можно быть уверенным, что он не включается в длительну ю конкуренцию за ограниченные местные ресурсы, можно без всякой двойств енности вести себя соответственно высоко ценимому императиву бескорыс тной отдачи (см.об этом исследование о Греции: Du Boulay, 1991). Здесь я хотел бы остановиться на еще одной форме амбивалентности по отношению к чужому (следующий аргумент предст авлен у Лофланда: Lofland, 1973, p.181, Fn. 3). Ветхий Завет беспрестанно призывает иудеев об ходиться с чужим как с гостем, то есть дружелюбно. Здесь мы видим ставшую н ормой социальную реципрокность, которая обосновывается неустойчивост ью положения людей. «Помните, что вы были чужими в земле Египетской», «Пом ните, что мы были рабами,» - гласят постоянно повторяемые формулы (см.: Greifer, 1945). С другой стороны, повторяемые с тем же постоянством угрозы наказать избр анный народ обычно сформулированы так, что Бог описывает, что он позволи т чужим причинить народу Израиля. Следовательно, чужие в Ветхом Завете п редстают и внушающим страх орудием наказания. Бог неявно присутствует в фигуре чужого не только в этой форме. Здесь возникает амбивалентность, п оскольку чужой всегда может оказаться и Богом. Бог Древнего Израиля пред ставляется разделяющим амбивалентность по отношению к чужому; или, если мы вслед за Дюркгеймом (Durkheim) заменим «бог» на »общество», - общество само от бирает возмущения, вводя их с помощью чужого, и ему необходимы для этого, е сли это должен быть гибкий инструмент, многообразные фигуры амбивалент ности. II Примеры, приведенные выше, не случайно отн осятся исключительно к родовым обществам или социально дифференцирова нным обществам Древнего мира. Этому соответствуют типы структурной инт еграции чужих, которые присущи данным общественным формациям. В родовых обществах все механизмы, по-видимому, направлены на то, чтобы как можно бы стрее избавиться от факта присутствия чужого. Чужих убивают, передают им власть над родом, которая лишает их потенциальной мистической силы. Пос ле этого можно превратить их в рабов и/или адаптировать через включение в систему родственных отношений, что делает их чуждость незаметной. В тр актовке Зиммеля, чужой, который »сегодня приходит и завтра остается», в р одовых обществах не предусматривался. В древних социально дифференцир ованных обществах ситуация с чужими совершенно иная. Именно возникающа я дифференциация социальной организации открывает позиции и для чужих. Все традиционные высокоразвитые культуры знают, кроме внешних чужих, те рмины и для внутренних, местных чужих. Согласно теории, разработанной Ир вином Д. Риндером (Rinder, 1958), чужие в традиционных обществах осваивают статусн ые лакуны. То есть они не занимают позиции, которые могут быть заняты и мес тными жителями, что вызвало бы конкуренцию с последними, а обычно встреч аются там, где явны лакуны социальной организации. При этом речь может ид ти о разрывах и запретах на взаимодействие внутри социальной иерархии, о воспрещенных по ритуальным причинам видах профессиональной деятельно сти, о посреднической деятельности, которой сложно овладеть из-за напряж енности социальной организации и о многом другом. В ролях чужих всегда п рисутствует момент инновации, и в то же время они оказываются изолирован ными в статусных нишах от общественной среды, что уменьшает исходящее от них преобразовательное давление. Эти данные согласуются с соображениями о функциях корпораций в сословн ых обществах (ср.: Stichweh, 1991). Корпорации также допускаются, чтобы сделать возмо жными инновации и одновременно уберечь традиционную социальную структ уру от далеко идущих воздействий с помощью формы корпорации и связанных с ней ограничений. Не случайно, что многие важные корпорации Европы Сред невековья и раннего Нового времени - например, ремесленников или магистр ов и школяров - по сути, были корпорациями чужих. Те функции, которые имеет освоение чужими статусных лакун, в начале наших рассуждений уже анализи ровались под углом зрения стабилизации и сохранения амбивалентности. III Для дальнейших рассуждений решающим явля ется вопрос, как связаны амбивалентность и «чужой» в современном общест ве. Остается ли чужой исходной точкой общественной институционализаци и амбивалентности? Для начала следует отметить, что только что описанная в общих чертах модель структурной интеграции чужих в древних стратифиц ированных обществах во многом присутствует и в современности. Современ ные чужие также занимают лакуны социальной организации, хотя здесь идет речь скорее о функциональных лакунах, нежели о статусных в приведенном в ыше смысле. Теории этнических анклавов, «middleman minorites» и другие, родственные им, документируют феномены этого типа (ср.: Bonacich, 1972; Portes). Но это - лишь продолжения в новой организации общества когда-то установившейся модели. Они, скорее в сего, не дают представления о специфичной новизне современной ситуации. Мой тезис заключается в следующем: структурные модели закрепления амби валентности и социальное обхождение с чужими в современном обществе те ряют свою тесную сопряженность. Мы имеем дело с двумя принципиально новы ми тенденциями развития, которые я в дальнейшем опишу. Начиная, самое позднее, с Роберта Кинга Мертона (Robert King Merton), известно, что амбив алентность в современном обществе является непременным элементом инст итуционализации ролей, в особенности профессиональных (см.: Merton, 1976). Мертон и сходит из того, что профессиональные роли институционализируют перепл етение норм и контрнорм, в котором, возможно, предпочтение отдается како й-либо одной из сторон, но оно никоим образом не скрывает в себе подавлени е противоположной стороны или ее нерелевантность. Одним из лучших приме ров этого является описанная Бухером и Штраусом (Bucher, Strauss) структура: ориента ция врача в современном обществе определяется »отстраненной заботой» ( »detaiched concern»), видом эмпатического соучастия, которое сочетается с отстраненн остью (Bucher/Strauss). Ясно, что невозможно удовлетворять одновременно обеим сторо нам этой нормативной структуры ожиданий, и в этой связи, по Мертону, возни кает колебание, которое беспрестанно пытается за счет вероятно быстрой смены удовлетворять сначала одному, а затем и другому императиву. Это пр едпринятое Мертоном определение амбивалентности - через институционал изацию противоречащих друг другу норм и колебание как способ разрешени я этого противоречия, - кроме прочего, показывает ее родственность понят ию парадокса, которое столь же охотно определяют через нескончаемые кол ебания как одну из структур парадокса. Разница парадокса и амбивалентно сти заключается именно в характеристике нескончаемости. Парадокс явля ется более строгой формой в том смысле, что он неизбежно - в соответствии с о своей внутренней логикой - каждый раз ведет к другому полюсу. У Мертона м ы не находим объяснения этой вездесущности амбивалентности; но можно пр едположить, что он сослался бы на растущую дифференциацию общества и соо тветствующую ей плюрализацию ролевых отношений, которой в отдельной ро ли можно удовлетворять лишь через противоречивый набор норм. У Парсонса (Parsons) также несложно найти параллельные рассуждения, хотя слово «амбивалентность» и не занимает центрального места в его понятийном ап парате. Обратимся к «типовым переменным» (pattern variables). Очевидно, что в этих альт ернативных ориентациях, таких как универсализм versus партикуляризм или аск рипция (атрибуция) versus ориентация на достижения, речь идет не об альтернати вах выбора, которые эволюционно были бы однозначно закодированы, так что когда-нибудь навсегда установился бы, например, один лишь универсализм без всякой возможности возврата партикуляризма. Гораздо плодотворнее понимание этих альтернатив как взаимодифференцируемых измерений, что означало бы возникновение контекстов, в которых наблюдением в особенно й мере управляют в каждом случае отдельные переменные из pattern variables. Тогда аск риптивный контекст более интенсивно наблюдал бы принадлежащих к нему в отношении их достижений. Это можно хорошо изучить, обратясь к истории ев ропейского дворянства (см.: Stichweh, 1991). Но это значит, что каждое отдельное измер ение или каждая типовая переменная вызывает колебание между двумя свои ми полюсами. Хороший пример мы находим у того же Парсонса в его социологии профессии, в его парадигме терапевтической деятельности, которая относится в перв ую очередь к психотерапии и воспитанию. Одним из элементов этой парадигм ы является различение »отказа от принципа взаимности» («denial of reciprocity») и «дозв оления» (»permissivenes»). Здесь имеется в виду, что, с одной стороны, человек ведет се бя снисходительно по отношению к отклонившемуся от нормы, то есть воздер живается от осуждения, что в результате лишь затруднило бы общение. Тако му поведению противостоит императив «отказа от принципа взаимности»: с нисходительное отношение никоим образом не должно превращаться в попу стительство, которое может укрепить преступника в его девиации. Должно б ыть недвусмысленно ясно, что лечащий или воспитывающий человек никоим о бразом не чувствует себя причастным к проблематичному действию. В этом с лучае также очевидно, что в терапевтическом процессе выделяются отдель ные фазы. Третий пример глубокого структурного зак репления амбивалентности в современном обществе дает положение о пара доксальном конституировании социальной системы посредством бинарных кодирований, которые как дуальности оценивания управляют процессом ди фференциации систем функций. Этот тезис принадлежит Никласу Луману (Niklas Luhmann). Генерирующие систему функций двоичные коды являются своего рода к одами предпочтения в смысле выделения одной из двух сторон. Но эти коды с лужат внутрисистемными механизмами различения, что означает, что никак ая система не может концентрироваться на позитивной стороне кода, чтобы таким образом бесспорно утвердить свою идентичность. Такую позицию еще можно встретить в позднем Средневековье, когда, например, наука восприни малась как своего рода секта, которую как сообщество веры объединяла при верженность истине. Современная наука, напротив, принципиально скептич ески относится к возможностям истины, которые для нее достижимы. Но еще в ажнее то, что она часто видит возможности собственного развития именно н а стороне неистинного, в фальсификации, в выдвижении риско ванных гипотез, про которые заранее известно, что они могут быть неистин ными, и, наконец, в научной критике, превращающей считавшиеся верными суж дения в ложные. Но возможно и обратное перемещение - со стороны неистинно го на сторону истинного. Подобную амбивалентность по отношению к с обственной центральной ценности можно наблюдать и в системе современн ого искусства - по отношению к позитивной кодовой ценности красоты. Пона чалу любая художественная инновация встает на сторону разрушения стер еотипов восприятия, и ее считают уродливой, пока не сформируется новое п онимание красоты, что снова вызывает противодействие художников. Сейча с даже в политике вчерашних правителей не устраняют физически как возмо жных завтрашних бунтовщиков. Проигравшим предоставляется роль готовой к новому приходу к власти оппозиции. Исторически это - радикальный перел ом, ознаменованный введением в Англии в начале Нового времени парадокса льной формулы «лояльная оппозиция». Но если амбивалентность, парадо кс и колебание между полярными альтернативами конститутивным образом включены во все современные роли и социальные системы, то возникает вопр ос, как тогда меняется социальная позиция чужого, воплощавшего в прежних обществах преимущественную и характерную для них форму социальной нео днозначности. IV Выскажу следующий тезис: в системе совреме нного общества принципиально изменяются социальные опыты чужого и схе мы социального взаимодействия. Это ведет к тому, что амбивалентность бол ьше не является основным модусом оценки чужого и, что еще важнее, оказыва ется под вопросом и принципиальная важность категории «чужой» для опис ания современного мира. В социологической литературе часто встречается релевантное этому вопр осу наблюдение, согласно которому для людей, действующих в урбанизирова нной, функционально дифференцированной среде, чужой становится невиди мым или, согласно другому варианту, вездесущим. В обоих случаях категори я чужого, возможно, теряет смысл выделения особой социальной фигуры. Пер вый вариант - «невидимость» чужих - я хотел бы проиллюстрировать цитатой из американского исследования по социологии города. Опрашиваемый, неко торое время назад переехавший в Нью-Йорк из сельской местности, так отве тил на вопрос об изменении его социальных контактов в городе: « We get along very well and I really see between those relationships and the ones... (we)... had with frends in Illinois. The difference is ‘ out there’ in the city not ‘ in here’ with the people that live in the city. It’ s peculiar but I haven’ t met anyone yet who admits to living ‘ out there ’ - all say they live ‘ in here’ with us humans. Were are the bastards from?» (Franck 1980, p.52-53). Это высказывание примечательно тем, что в нем содержится яркая ар тикуляция амбивалентности. Но она относится к социальным структурам го рода, хотя и сам опрашиваемый живет в Нью-Йорке. Однако все фактически зна комые ему исключаются из сферы воздействия этой социальной структуры, о ни скорее «нормальные люди». Наконец, существуют гипотетические bastards, из к оторых, правда, он никого в действительности не знает. Альтернативой такой позиции, которая гипотетически предполагает чужих , но затрудняется привести реальные опыты взаимодействия с ними, являетс я универсализация чужих. Универсализация означает, что почти все взаимо действия в контексте современного города - это взаимодействия с чужими. Эту позицию разделяет, например, Лин Х. Лофланд (Lyn H. Lofland) в своей работе «A World of Strangers » (1973). Сам тезис бесспорен, но он лишает фигуру чужого качественной определ енности, смысла оперирующей в коммуникативных связях категории, котора я ставит перед важными альтернативами. Поэтому я выберу несколько друго й путь рассуждений. Ниже будут рассмотрены некоторые механизмы «расста вания с чужим». Смысл предпринятого в том, чтобы изучить механизмы, заним ающие в современном обществе место амбивалентности по отношению к чужо му. Предположительно наиболее фундаментальным явлением предстает функци ональная спецификация большинства взаимодействий и связанная с этим ф ункциональная спецификация интенций. Это ведет к декомпозиции «другог о», из-за которой его чуждость больше не может быть переживаема и релеван тна действию, она в значительной степени распадается на отдельные функц иональные сегменты, которые гораздо легче преодолеть. Особенное вниман ие в литературе часто уделяется временной стороне ситуации. В современн ом обществе все больше непродолжительных взаимодействий, партнеры по и нтеракции остаются поэтому чужими друг другу, цельность личности во все х ее беспокоящих аспектах отступает за сам акт взаимодействия. Как раз в этом смысле мы имеем дело с развивающейся дифференциацией личных и безл ичных связей. И именно чужой - протагонист подобной дифференциации. Пока чужие в обществе в меньшинстве, от всех «своих» их отличает то, что их жизн ь определена в большей степени внешними контактами с чужими для них, неж ели контактами внутри собственной группы. Это предписывает чужому опре деленный стиль поведения, который настроен на четкое разделение личных и безличных связей. Сначала он действует на окружающих раздражающе, усил ивает ощущение чуждости, несмотря на то, что он показывает неосознающему этого обществу его будущее. В одной американской книге 1904 г. (см.:Shaler, 1904), котора я примечательна кроме прочего своей амбивалентностью по отношению к ев реям: как превосходство евреев, так и враждебность по отношению к ним объ ясняются присущей им специфической быстротой реагирования, Шейлер цит ирует одного из опрошенных : «When one speaks to a Jew kindly, the fellow climbs all over you» (там же: p.114). Быстрота стано вится признаком специфически современного стиля поведения. Здесь под б ыстротой понимается отказ от доведения деловой процедуры до установле ния личных отношений между участниками взаимодействия, что воспринима ется как затягивание и необязательная трата времени. Сигнализировать э то - явно одна из функций слова «kindly» в цитированном отрывке. Аналогичное различение личных и безличных связей может быть проведено и на основании сравнения взаимодействий, проходящих в городских агломе рациях или вне их. В то время как вне города относительно вероятно, что чуж ой, с которым вступают во взаимодействие, окажется другом друга, в городе подобного перекрывания социальных связей больше не происходит (ср .: Franck, 1980, p.68-69). В городе речь идет скорее о сегрегации социальных связей. Таким о бразом, если чужой остается чужим кому-то, то это его качество становится ожидаемым и нормальным, перестает беспокоить и больше не вызывает потре бности как-то переработать чуждость. Следующий аспект утраты значения категории чужого можно увидеть, предс тавив себе значимость типизаций и категоризаций в процессах взаимодей ствия. Роберт Михельс (Robert Michels) различает в социальном взаимодействии основ анные на симпатии и на типизации связи (см.: Michels 1929, S.124; ср.: Shaler, 1904, p.192-203). В то время как связи с близкими людьми основаны на симпатии, включают индивидуальност и обеих сторон, чужой воспринимается только через типизацию, через причи сление к какой-либо социальной категории. Здесь явно предполагается усп ешное преодоление первоначальной неопределенности. Чужой, о котором зд есь идет речь, больше не является поводом неопределенности; он может быт ь точнее определен посредством категориального отнесения (см.: Merry, 1981, p.160). Осо бенно важным для последующей социокультурной эволюции мне представляе тся снижение остроты противопоставления «индивидуализирующего» и «ка тегоризирующего». С ростом функциональной дифференциации расширяется и сеть возможных категоризаций. Индивидуализация и категоризация друг ого становятся зависимыми друг от друга. Чтобы осмысленно провести тонк ую категоризацию, необходимо учитывать индивидуальность. И наоборот - уч есть индивидуальность возможно лишь на основе аккуратного использован ия доступной сиcтемы категорий. Это присуще даже отношениям любви и може т оказаться когнитивным ограничением того, что может быть в них реализов ано. Таким образом, и здесь мы имеем дело с измерением, в котором цельная о собость, категориальная безличность чужого уступает место более гибки м схемам различения. Решающие изменения затрагивают теперь жесткость и текучесть различени й. Для положения чужого в прежних обществах было характерно, что он часто находился на какой-либо одной стороне различений, в которых явно не пред усматривалось третьей возможности. Таким образом, оставалось либо жест кое причисление к одной из двух сторон, либо ни для кого из участников зар анее не просчитываемое колебание между обеими сторонами. Одно из этих ра зличений - родственный / чужой. Еще в начале нашего времени в домах английс ких дворян встречались списки гостей, предусматривающие две записи: «до машние» (связанные с домом родственными отношениями или несением служб ы) и «прочие» (Heal, 1990, p.9). Другое различение - друг / враг , подразумевающее, что в р одовых обществах не существует третьего статуса между братом по роду и в рагом (ср.: Wood, 1934, p.76). Огромное значение статуса гостя в древнем мире может быт ь объяснено именно тем, что в условиях подобной бинарно кодированной соц иальной структуры он предоставлял единственную возможность третьего с татуса. Это объясняет и предание чрезвычайно высокой символической зна чимости порогу дома (ср.: Heal, 1990, p.8) или другим привилегированным местам (святи лищу и пр.). Порог дома означает очень узкую зону перехода, он является еди нственным местом, где может происходить смена статуса. Но при этом непри язнь по отношению к гостю лишь на время уходит в тень. Возобновление враж дебности, как я уже отмечал выше, возможно в любой момент после того, как г ость покинул дом. В развитии современного общества обращае т на себя внимание то, что предусматриваемый ранее лишь как исключение т ретий статус поглощает почти всех членов общества. Уже упоминавшийся На таниэль Шейлер говорит о «commonplace folk» (Shaler, 1904, p.295); эта категория может быть точно оп исана через то, что относящиеся к ней люди не являются ни друзьями, ни враг ами, ни близкими, ни чужими. Наша господствующая установка по отношению к ним - индифферентность. Это означает, среди прочего, что мы можем в любое в ремя находиться вместе с большим числом лиц этого третьего статуса, без того чтобы наше сознание зафиксировало бы их по отдельности. Гораздо бол ьше оно будет занято постоянным отфильтровыванием других присутствующ их. На место гостеприимства как символически и религиозно завышенного с татуса, который вообще легитимируется в качестве третьего статуса лишь будучи завышенным, заступает фигура индифферентности в качестве описа ния нашей нормальной установкой по отношению к почти всем остальным люд ям. В литературе встречаются и другие формулировки, подчеркивающие допо лнительные аспекты этого положения. Так, Гофман (Goffman) пишет об «общественн ом невнимании», под которым вновь понимается осознаваемое игнорирован ие присутствия большинства людей, или, выражаясь словами автора, « mutual dimming of the lights» (Goffman, 1963). Аллан Сильвер (Allan Silver) в аналогичном смысле употребляет понят ие «рутинная доброжелательность» («routine benevolence» - Silver, 1985, p.64), что показывает отход о т враждебности как нормальной установки (ср.: Goffman, 1963, p.4: "We could not disattend strangers in our presence unless their appearance and manner implied a benign intent, a course of action that was identifiable and unthreatening..."), но в то же время означает, что отсутству ющая повседневная враждебность больше не должна компенсироваться дейс твующими вне повседневных ситуаций / в необычных ситуациях / в чрезвычай ных ситуациях институтами дарения и гостеприимства. Учитывая эти обсто ятельства, уже нельзя утверждать, что преодоление и переработка чуждост и является основной проблемой современных обществ. Схематизм «друг / вра г» работает лишь в экстремальных ситуациях как политический схематизм. Вместо подобного жесткого механизма в будущем речь идет скорее о механи змах, побуждающих нас и других перейти от нормальной установки на индифф ерентность к процессам социального взаимодействия. Мой тезис, таким образом, заключается в сле дующем: амбивалентность, парадокс и колебательное движение являются но рмальным опытом обращения с современными социальными структурами, в то время как наш первичный опыт с чужим не является больше опытом амбивален тности - напротив, ставший сегодня универсальным чужой поглощается, как правило, третьим статусом, нормальная установка относительно которого - индифферентность. В заключение я хотел бы сделать еще два замечания. Во-первых, фигура чужого не исчерпывается индифферент ностью. В современном обществе гораздо больше остаточных явлений и форм возвращения классического восприятия чужого. Приведу два примера, не ос танавливаясь на их анализе. Страх перед преступностью во многих областя х общества возвращает социальное пространство к пространству, формиру емому чуждостью и амбивалентностью почти всех социальных контактов. Эт ому аналогичен наш опыт с тем, что в социальных исследованиях и в политик е с недавних пор называют сферами исключения современного общества. Зде сь «другой» является «чужим» в классическом смысле - как зафиксировал Ни клас Луман, в областях исключения мы воспринимаем другого прежде всего к ак возможный источник опасности. Во-вторых, я не хотел бы быть понят так, ч то индифферентность беспроблемна. Ее нельзя обойти, так как когнитивные способности психического аппарата людей иного не допускают. С другой ст ороны, мне кажется убедительным, что возможность варварства в современн ом обществе, вероятно, имеет своим основанием скорее не ненависть и друг ие негативные стереотипизации, но, в большей степени, структуры прочно у твердившейся индифферентности. Список литературы Banfield, Edward C., 1958: The Moral Basis of a Backward Society. New York: Free Press. Berque, Jacques/Charnay, Jean-Paul (Hg.), 1967: L'ambivalence dans la culture arabe. Paris: Й ditions Anthropos. Bertholet, Alfred, 1896: Die Stellung der Israeliten und der Juden zu den Fremden. Freiburg i.B. und Leipzig. Bonacich, Edna, 1973: A Theory of Middleman Minorities. American Sociological Review 38, p.583-594. Cohen, David, 1961: Ad'd в d et ambiguit й linguistique en arabe. В : Jacques Berque/Jean-Paul Charnay (Hg.), L'ambivalence dans la culture arabe. Paris: Й ditions Anthropos 1967, p.25-50. Du Boulay, Juliet, 1991: Strangers and Gifts: Hostility and Hospitality in Rural Greece. Journal of Mediterranean Studies 1, p.37-53. Du Boulay, Juliet / Williams, Rory, 1987: Amoral Familism and the Image of Limited Good: A Critique from a European Perspective. Anthropological Quarterly 60, p.12-24. Franck, Karen A., 1980: Friends and Strangers: The Social Experience of Living in Urban and Nonurban Settings. Journal of Social Issues 36, p/52-71. Gauthier, Philippe, 1973: Notes sur l' й tranger et l'hospitalit й en Gr и ce et а Rome. Ancient Society 4, p.1-21. Gilissen, John, 1958: Le statut des й trangers, а la lumi и re de l'histoire comparative. B: L' Й tranger. Recueils de la soci й t й Jean Bodin. Bd 9 und 10 (hier: Bd. 9). Br ь ssel. P. 5-57. Goffman, Erving, 1963: Behavior in Public Places. Glencoe, Ill.: Free Press. Greifer, Julian, 1945: Attitudes to the Stranger. A Study of the Attitudes of Primitive Society and Early Hebrew Culture. American Sociological Review 10, p.739-745. Heal, Felicity, 1990: Hospitality in Early Modern England. Oxford: Oxford U.P. Jhering, Rudolf von, 1891: Geist des r ц mischen Rechts auf den verschiednen Stufen seiner Entwicklung. Bd. 1. 5. Aufl. Leipzig: Breitkopf und H д rtel. Kochen, Manfred (Hg.), 1989: The Small World. Norwood N.J.: Ablex. Lofland, Lyn H., 1973: A World of Strangers. Order and Action in Urban Public Space. New York. Luhmann, Niklas, 1995: Inklusion und Exklusion. B: Ders., Soziologische Aufkl д rung 6. Opladen: Westdeutscher Verlag. S. 237-264. Merry, Sally Engle, 1981: Urban Danger. Life in a Neighborhood of Strangers. Philadelphia: Temple U.P. Merton, Robert King, 1949: Social Structure and Anomie. B: Ders., Social Theory and Social Structure. New York: Free Press 1968. P.185-214. Merton, Robert King / Barber, Elinor, 1963: Sociological Ambivalence. B: Robert King Merton, Sociological Ambivalence and Other Essays. New York: Free Press 1976. P. 3-31 Merton, Robert King / Reader, George G. / Kendall, Patricia L., 1957: The Student Physician: Introductory Studies in the Sociology of Medical Education. Cambridge, Mass: Harvard U.P. Michels, Robert, 1929: Der Patriotismus. Prolegomena zu seiner soziologischen Analyse. M ь nchen und Leipzig. Parsons, Talcott / Platt, Gerald M., 1973: The American University. Cambridge, Mass: Harvard U.P. Pitt-Rivers, Julian, 1968: The Stranger, the Guest, and the Hostile Host. Introduction to the Study of the Laws of Hospitality. B: J.G. Peristiany (Hrsg.), Contributions to Mediterranean Sociology. editerrane an Rural Communities and Social Change. Den Haag. P. 13-30. Portes, Alejandro / Manning, Robert D., 1985: L'enclave ethnique. Revue internationale d'action communautaire 14, p.45-60. Rinder, Irwin D., 1958: Strangers in the Land: Social Relations in the Status Gap. Social Problems 6, p.253-260. Shaler, Nathaniel S., 1904: The Neighbor. The Natural History of Human Contacts. Boston und New York. Silver , Allan, 1985: "Trust" in social and political theory. B: Gerald D. Suttles/Mayer N. Zald (Hg.), The Challenge of Social Control. Citizenship and Institution Building in Modern Society. Essays in Honor of Morris Janowitz. Norwood N.J.: Ablex Publishing Co rporation. P. 52-67. Stichweh, Rudolf, 1991: Der fr ь hmoderne Staat und die europ д ische Universit д t. Zur Interaktion von Politik und Erziehungssystem im Proze Я ihrer Ausdifferenzierung (16.-18. Jahrhundert). Frankfurt a.M.: Suhrkamp. Stichweh, Rudolf, 1991: Universit д tsmitglieder als Fremde in sp д tmittelalterlichen und fr ь hmodernen europ д ischen Gesellschaften. B: Marie Theres F ц gen (Hg.), Fremde der Gesellschaft. Historische und sozialwissenschaftliche Untersuchungen zur Differenzierung von Normalit д t und Fremdheit. Frankfurt a.M: Klostermann. S. 169-191. Stichweh, Rudolf, 1997: Inklusion/Exklusion und die Theorie der Weltgesellschaft. Soziale Systeme 3, S.123-136. Wood, Margaret Mary, 1934: The Stranger: A Study in Social Relationships. New York. Wormell, C.P., 1958: On the Paradoxes of Self-Reference. Mind 67, p.267-271.