Содержание
Введение
Историографический очерк
1. Жизненный путь Сен-Симона
2. «Мемуары» Сен-Симона как творческий итог его жизни
2.1. Характеристика источника
2.2. Из истории создания «Мемуаров»
3. Придворное общество в видении Сен-Симона
3.1. Анализ придворного общества
3.2. Людовик XIV глазами автора
3.3 Общая картина двора до и после Людовика XIV
3.4 Внешняя атрибутика
3.5 Смена поколений, борьба за власть
4. Общие пояснения к докладу
Заключение
Список литературы
Введение
«Никаких особенных искусств не имеется:
не следует давать имя искусства тому,
что называется не так; для того,
чтобы создавать произведения искусства,
надо уметь это делать»
А. Блок «О назначении поэта»
Дабы понять саму суть придворного общества и процессов, его наполняющих, обратимся всего-лишь на мгновение ко времени правления Людовика XIII, явившееся важным моментом становления французского абсолютизма, королевский двор которого был одним, а по сути дела и главнейшим, институтом (1610-1643) во всем этом лицемерии. Роль двора как культурного и социально-политического центра Франции усиливалась по мере его экспансии, постепенно охватывавшей все французское дворянство, «главнейший нерв государства». В целом, «общество двора» эпохи Людовика ХIII и кардинала Ришелье мало изучено в литературе, хотя историки неоднократно обращались к характеристике социального положения и структуры различных слоев французской элиты, связанных с двором . Но не будем зацикливаться на данной личности, как велики не были его поступки и деяния и продвинемся дальше, ко времени, когда родился Людовик XIV – старший из двух сыновей Людовика XIII и Анны Австрийской - на 23 году их весьма недружного брака, когда надежд на наследника, казалось, уже не было.
Ему не исполнилось и пяти лет, когда в 1643 умер отец, и маленький Людовик стал королем Франции (как всегда это было в истории – маленького Людовика пожалели пол часика и решили огородить государство, в кавычках ребёнка, от глупостей маленькой головки с такими же маленькими мыслями – дали в руки игрушку и посадили в уголок играться). Государственную власть мать-регентша передала Мазарини. Первый министр обучал мальчика «королевскому мастерству», и тот платил ему доверием: даже достигнув совершеннолетия, он сохранил за кардиналом всю полноту власти (ну а как же по-иному: если бы Людовик решил отстранить доброго дядечку Мазарини, то он навлёк бы на себя как минимум пару отравленных кубков вина, а как максимум – покушения и заговоры, а ему этого совсем нужно не было).
Людовик XIV правил с необычным профессионализмом (воздадим должное Мазарини с его уроками, пускай и не прибавившими уму королю, и прямо-таки отеческой заботой). Этот профессионализм основывался на природных способностях и на том практическом опыте, который Мазарини сумел передать ему, целенаправленно привлекая к участию в заседаниях и совещаниях королевского совета, а также многочисленных поездках по стране – ведь не подобает королю сидеть в своём замке и не видеть своих же владений! Путешествуем со всеми удобствами – all inclusive, как говориться.
Королевский двор при Людовике XIV представлял собой сложный социально-политический институт. Все в придворном мире – одежда, темы и тон разговоров, распорядок дня, траты – было строго обусловлено местом в этом хорошо отлаженном механизме, центром которого был сам король, который заказывал музыку, не платя ни копейки. Театр абсурда отдыхает, дамы и господа.
Представляется, что действенным способом реконструкции социального облика дворянской элиты французского общества и выяснения процесса складывания придворных партий и их борьбы является рассмотрение биографических данных главных персонажей двора, с акцентом на их происхождение, родственные связи и карьеру, а также определение места этих лиц в придворной иерархии, но представления - представлениями, а ко всему этому мы добавим ещё и анализ источника, дабы конкретные примеры отразились в данном исследовании, ведь Сен-Симон не просто так написал свои мемуары, а в надежде на долгое и кропотливое их изучение, уж мы-то догадались и раскрыли его «зверски-злостные» планы по завоеванию мира.
Самому же Людовику XIV посвящены целые исторические монографии, однако ни одна из них не уделяет столько внимания к личности короля так, как это удалось герцогу Сен-Симону.
Историческая и мемуарная проза издавна заняла заметное место во французской словесности. Причем границы между историей и воспоминаниями были достаточно зыбкими и легко преодолимыми. Речь идет, конечно, о прозе с элементами художественности, без чего, по сути дела, не могло быть ни широких исторических обобщений, ни увлекательного рассказа о событиях прошлого, ни повышенного внимания к личности автора, без которой в нашем деле уж никуда.
Именно таким произведением в полной мере являются мемуары видного придворного деятеля эпохи «Короля Солнца» сына одного из фаворитов Людовика XIII, герцога Луи де Рувруа Сен-Симона.
Целью данной работы является характеристика придворного общества и его анализ на основе «Мемуаров» герцога Сен-Симона.
Для достижения указанной цели необходимо решение следующих задач:
- изучить биографию Сен-Симона, оказавшую непосредственное влияние на его произведение;
- дать общую характеристику «Мемуарам»;
- проанализировать портрет Людовика XIV в видении Сен-Симона
- на основе анализа источника составить наиболее подробную картину придворного общества и сделать соответствующие выводы.
Историографический очерк.
«Цель творчества – самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех»
Б. Пастернак – Быть знаменитым некрасиво.
О «Мемуарах» герцога Сен-Симона существует обширная литература, эта книга изучалась с разных точек зрения — как исторический источник, как памятник эпохи, как художественное произведение, но с какой сторон бы ни подходили авторы – результат оставался одним и тем же: восхваление Сен-Симона, передача основного содержания источника и акцентирование на биографиях автора и Людовика, т.е. в принципе, ничего более или менее не относящееся к нашей теме или помогающее её раскрыть. Что ж, переплывать болото как всегда нужно самому, ведь все байдарочники «на своей волне» и их не переубедить. Помимо этого, «Мемуары» рассматривались и в плане проблем понимания и изображения характера, где автор выступает в качестве портретиста.
Первые читатели "Мемуаров", знакомившиеся с ними еще в рукописи в конце XVIII в., при всем увлечении «колоритными» рассказами Сен-Симона, как утверждает в одной из своих статей Малов В.Н., приходили в ужас от его стиля. Они привыкли к языку ясному, классически прозрачному синтаксису Фенелона и Вольтера. Вместо этого - длинные, запутанные фразы, через которые читателю приходится продираться, как сквозь чащу, путаясь в связях между местоимениями и существительными; смесь языковой архаики и грубо простонародных выражений. Подчас автор начинает и бросает одну тему, переходит к другой, возвращается обратно, не берет в расчет, что знает и чего не знает читатель .
Гинзбург Л.Я., в свою очередь, в своем труде «О психологической прозе», предполагает, что стиль Сен-Симона не случаен, что это «сознательно выбранное орудие больших художественных задач» . Неоднородность, подчас сумбурность стиля «Мемуаров» действительно находится в определенном адекватном соответствии со сложностью, пестротой описываемой в них жизни. Именно так решили этот вопрос романтики, в частности автор предисловия к изданию 1856-1858 гг. французский литературный критик Сент-Бев Ш.О. Он сравнивал Сен-Симона с Рубенсом и Шекспиром, назвал его «Тацитом, несущимся во весь опор» . «Любая эпоха, — писал Сент-Бёв, — у которой нет своего Сен-Симона, сначала кажется пустынной, и безмолвной, и бесцветной; что-то в ней есть нежилое» .
В целом, о творчестве герцога Сен-Симона, в особенности, удивительно остром сен-симоновском видении деталей писали много. Но самые большие писатели, историки, литературоведы, даже предвосхищая будущее, выражают все же сознание своего времени. В этом их ограниченность и их сила. И ничего, что самое забавное, про общество они не говорили конкретного. «Догадывайтесь обо всем сами, дорогие читатели, вам зачтётся!»
В литературе о Сен-Симоне давно уже обращено внимание на особую, почти театральную наглядность нескольких больших сцен с многочисленными, подробно изображенными персонажами: двор после смерти старшего дофина, захват власти герцогом Орлеанским на заседании парламента 1715 года, королевское заседание парламента 1718 года и другие. Эти вопросы рассматривали в своих работах Михайлов А.Д. («Поэзия и правда истории») , Гревс И.М. («Сен-Симон, его жизнь и мемуары») и другие.
Как о талантливом портретисте, о Сен-Симоне говорили такие исследователи, как Петрышева О.В. («Художественный портрет в «Мемуарах» Сен-Симона») , Тартаковский А.Г. («Русская мемуаристика XVIII - первой половины XIX в.») и мн. др. Ученые отмечают, что Сен-Симон в своих «Мемуарах» сделал ставку на конкретизацию вместо обобщения, литературный портрет - вместо литературного характера.
Конкретность как яркую черту произведений Сен-Симона отмечал задолго до этого и Ипполит Тэн в своем объемном произведении «Происхождение общественного строя современной Франции», утверждавший, что Сен-Симон познал индивида и противопоставлял его современной ему классической литературе, оперировавшей общими идеями и абстракциями .
Таким образом, характерными особенностями сен-симоновского творения, по признанию большинства литературоведов, историков и других исследователей, является «непохожесть» «Мемуаров» на произведения той эпохи. «Мемуары» написаны языком по стилю, абсолютно непохожим на тот классический стиль, характерный для начала XVIII века; но все же стиль этот, весьма сочный и живописный, рождает в сознании читателя яркие и детальные картины придворной жизни. Однако несмотря на то, что анализу «Мемуаров» Сен-Симона посвящены многочисленные материалы в книжных изданиях, периодике и монографиях, данный аспект до сих пор остается малоизученным.
1. Жизненный путь Сен-Симона
«Страшно, когда человек, не желая осознавать своей неспособности угнаться за временем,
выносит приговор времени, а не себе»
А. Макаревич «Сам овца»
Если мы вдруг решим узнать или просто полюбопытствовать насколько фамилия «Сен-Симон» известна во Франции, то можно даже не вставать со стула, а набрать в любом французском поисковике и увидеть, что однозначно, знают, а ещё уважают и помнят, и знают очень многие и для большинства французов она в первую очередь ассоциируется именно с Луи де Рувруа, герцогом Сен-Симоном, известным мемуаристом, автор подробнейшей хроники событий и интриг версальского двора Людовика XIV. Был у него конечно и брат, но это не нашла история, хотя и он оставил в ней заметный след.
Родившись 16 января 1675 г. в семье Версальского вельможи, Сен-Симон получил своё родовое имя, известное нам как «де Рувруа», а заодно и оказался сыном дальнего родственника Конде, одного из фаворитов выше упоминаемого Людовика XIII – уж ли не совпадение ли это?
Возможно, но более забавным и интересным с точки зрения его дальнейшей «придворной» судьбы является то, что его крёстными родителями стали король и королева – вот уж поистине удача для маленького Луи, который уже в пелёнках был обречён (или же всё-таки балован) на проведение всей своей жизни при дворе, Версале и всех этих «чарах» и «соблазнах», которыми так богат королевских двор (а точнее сказать – пронизан вдоль и поперёк). Так что нет ничего удивительного в том, что Сен-Симон тяготел ко всей этой королевской атмосфере, так называемой жизни, окружению, оболочке красоты и состоятельности, к которым он и стремился так неудержимо.
Есть много способов сделать карьеру, но самый верный из них – родиться в нужной семье, как и сделал Луи, но даже это ему не помогло, как видно из последующей истории его жизни.
Двор для него стал смыслом жизни, что и не удивительно – путь ему был заказан, положение забронировано, а мягкая постель заранее застелена – оставалось лишь протянуть руку и взять, да только не уронить ненароком, о Боже.
Вот было бы ему горе, родись он в семье прислуги – он бы умер от разрыва сердца, жадно поглощая лишь глазами всю эту придворную метафизику, до которой его бы никогда не допустили. Так что воздадим хвалу, как всегда поступают счастливые детки-баловни судьбы, дорогим родителям, вовремя оказавшимся в нужном месте и в нужное время в нужной жизни, или, скажем, в судьбе, и двинемся дальше – у Луи де Рувруа ещё много идей на уме (что не удивительно – дворец, двор, вельможи – ну как же тут не подсуетишься и не примкнешь ко всему этому великолепию?)
Успехи при дворе были его постоянной заботой, даже в какой-то мере смыслом жизни, ибо смысл жизни при дворе было найти так же сложно, как и изменить – что уж тут говорить об индивидуальности и оригинальности? Воздадим должное герцогу, который сумел-таки найти свою нишу и смог, как мы увидим в дальнейшем, в ней удержаться. И пускай это не та ниша, в какой бы он хотел оказаться, ведь главное – это её занять.
Он и провел почти всю жизнь при дворе, знал его досконально, изучил его сложную структуру, в основу которой был положен строгий иерархический принцип, эту структуру всячески оберегал, ополчаясь на любые посягательства на нее, и ею восхищался . Искренне печалился, когда замечал, что заведенный издавна придворный этикет дает трещины, искренне веря в непоколебимость его принципов и его же бессмертность, не зная, наверное, что ничто не вечно под луной. Хотя так всегда и получается в мире: и масло было раньше жирнее, и квас слаще.
И, как и следовало ожидать, Клод де Рувруа сразу же решил ввести сына в королевское окружение, исходя из принципа – чем быстрее тем лучше. Авось и приживётся парнишка. Но вот незадача – Людовик не воспылал горячими чувствами к Луи – слишком уж молод, не удался ростом и слабовато выглядит, хотя все эти отговорки были чрезвычайно банальны – проще было бы открыто сказать о нежелании принимать в своё общество непонятное дитя, пускай и хороших родителей – Луи по праву можно было называть «чужаком», потому что никто и никогда во все времена не любил сыновей отцов - дочерей матерей, которых за ручку приводили в покои и представляли влиятельным лицам, ища их благословления и любви.
Про болезненный вид Сен-Симон мог бы возразить – родители постарались дать сыну то воспитание, какое полагалось тогда дворянину. Отец кормил Луи сказками о том, что во времена Людовика XIII «и масло было жирнее, и хлеб вкуснее» (и уж простите за повторение, но как уж тут удержаться, прямо-таки ирония судьбы), когда честь была синонимом знати и каждый знал своё место, словом – воспитывал сына на добрых старых сказках, которые вроде бы и не испортили психику ребёнка, но зато даровали ему глупую веру в лучшее в людях и справедливость в обществе, чего не было и быть не могла в те времена во Франции, да и не будет никогда, как ни крути.
Мать всячески поддерживала честолюбивые замыслы сына, она хотела и даже требовала от него, чтобы он непременно добился заметного положения в свете, стал «кем-нибудь», создал «нечто не совсем заурядное» . Шарлотта, как и свойственно любой матери, считала своего сына самым лучшим и самым умным, достойным только лучшего – возможно благодаря этому и бежит самомнение Сен-Симона впереди него самого, сообщая за километр: «Сен-Симон идёт, посторонись!». Как раз-таки она-то и ориентировала его на то, чтобы продвигаться в жизни самому, рассчитывая только на свои силы, а в сторонке любила замолвить словечко за любимого сына, прося снисхождения и лучшего отношения.
Отец же пошёл в своих надеждах ещё дальше – считал, что его сын обладает всеми возможными качествами, ведь он герцог, а там и до пера недалеко.
Так что не сложно догадаться, откуда у Сен-Симона все эти «великие идеи» - герцог и пэр, он должен был подтвердить свое право носить эти высокие титулы (через все писания Сен-Симона проходит мысль, что высшее дворянство сдает свои позиции, именно сдает, то есть недостаточно противостоит упорному натиску буржуазных выдвиженцев). Герцог и пэр, ведь это звучит так красиво и громко – мама с папой будут довольны, а большего и не надо благодарному сыну.
Образование у Луи де Рувруа было, естественно, домашнее, да вот только внимания он большого ему не уделяет – это и понятно, ведь зачем образование человеку, который уже уяснил себе цели своей жизни – рядышком с королём, в тепле и покое? Пер, герцог – больше только в короли. И лишь истории он сделал исключение – это ведь не формулы. Не растворы. Историю можно сделать самому, а лучше – быть её частью. Собственно, именно историей Сен-Симон в идеале и хотел стать – тогда бы его эго успокоилось и вязало бы носочки и шарфики внукам, хотя это тоже вряд ли. Эго у таких людей никогда не успокаивается и не уходит на пенсию, у неё лишь один конец, всем известный.
И вот, после роты королевских мушкетёров, командиром которой конечно же был друг отца (ну куда уж без тётей-дядей-родствеников-друзей в нашем мире, кишащем правдой и честью? «Я успешен и популярен. Я всего добался сам» - как знакомо, не правда ли?), после звания рядового (в окружении множества слуг, конечно же) и после своего первого похода он, наконец, в 1693 г. наследовал титул герцога и пэра и был произведён в бригадные генералы. Овации и звон кубков – вот она, слава! Да вот только он не получил ожидаемого повышения в компаниях Людовика XIV и, пристегнув своё ущемлённое достоинство к пряжке, подаёт в отставку, да вот только король принял это на свой счёт, как оскорбление (вот незадача – не этого добивался бедный герцог, всячески стараясь угодить королю). И вот она, кульминация – вражда Сен-Симона с Людовиком становиться неприкрытой, к огромному негодованию и сожалению желаемого лица (как мама с папой постарались – такой и результат вышел, слишком они понадеялись на мозговитость многообожаемого дитяти).
И Людовик был отчасти прав - какой смысл убивать противника? Ведь тогда он никогда не узнает, что он проиграл, а стать настоящим победителем можно только при наличии противника, который побит тобой и признаёт это.
Так вот рухнули все мечты и надежды идеального сына своих идеальных родителей. «Мемуарист» постоянно кричал Вселенной: «Это нечестно!» и слышал в ответ: «Правда? Ну что ж..»
Автор будущих «Мемуаров» добился лишь одного действительно почетного назначения – он возглавил в 1721 году пышное французское посольство в Мадрид (правда, политическое значение этого посольства было минимальным) , но, как говориться, один рвётся до ветра, другой – до бури.
Бывали у Сен-Симона приступы раздражения, и он не раз хотел было оставить двор, но друзья и жена всякий раз его отговаривали. Ведь, на самом деле, Сен-Симону не хватало минимума, чтобы достичь максимума. Да он и сам не мог существовать без двора, без придворной жизни, такой насыщенной и одновременно пустой , которая была как раз по нему, ведь всем нам достаётся именно то, чего мы заслуживаем. Вот почему он купил домик в Версале, вот почему был так рад, когда получил, наконец, (в 1710 году) более чем скромные апартаменты в Версальском дворце, хотя сам он, на самом-то деле, уже и мечтать не мог ни о чём, кроме кола-двора-жены-стряпни.
Смерть в 1723 г. Филиппа Орлеанского, регента при малолетнем Людовике XV, положила конец дипломатической карьере Сен-Симона и надеждам восстановить влияние своей семьи на государственные дела, влияние, которое никогда и не было настолько большим, как Луи хотел бы. Все эти мечты и надежды на положение в обществе с родителями и родственниками за спиной рано или поздно бы обрушились на него, но вот – получилось рано, как и следовало ожидать. И засунув свою нереализованную карьеру далеко и надолго, Сен-Симон завершает восхождение по придворной лестнице (которое остановилось, так и не начавшись) в общем-то, потому что наблюдать торжество врагов во время падения с пьедестала, который был хоть и не высоким, но был – было слишком больно для седалищного нерва бедного герцога. А ведь изменить своё отношение, своё восприятие самого себя было бы намного проще и действеннее, чем потом падать с высоты воробьиного полёта в небытие и семейный быт в имении Лаферте-Видам, хотя, не буду спорить: лучше алиби – быть жертвой, каковой и изображает себя Сен-Симон на страницах своих мемуаров.
Именно в имении Сен-Симон и посвятил себя изливанию своей желчи и несбывшихся надежд в мемуары, ну а затем его не удавшаяся жизнь так же неудачно закончилась, оставшись лишь на страницах мемуаров и доске с его именем, в Париже, 2 марта 1755 г. Уронив своё достоинство, Сен-Симон сделал вид, что оно не его. В принципе, это подтверждает изречение – «Каждому воздастся по делам его».
После смерти Сен-Симона многочисленные его бумаги были конфискованы по распоряжению двора и сданы в государственный архив, тем самым заперев под замком ещё одно напоминание о данной личности. Как мило, не правда ли? Всю жизнь Сен-Симон доказывал, что он достоин быть частью жизни государства, а под конец его и вовсе изолировали от общества. Бедняга.
В своих мемуарах Сен-Симон раздаёт меткие характеристики и не лезет в карман за острым словом, в полной мере отыгрываясь на других за свои же ошибки (Сен-Симон – людоед-гурман: предпочитает людей с изюминкой). Они стали появляться в печати только с 1784 года, а первое полное издание (хотя и смягчённое) увидело свет в 1818 году, вызвав фурор в стане романтиков, которые, не зная самой личности Сен-Симона, с восторгом и упоением внимали его козням и обидам.
"Мемуары" Сен-Симона не всегда объективны и точны, но, тем не менее, они представляют собой весьма важный и ценный материал для людей, которые не могут и не хотят открыть глаза на реальное положение вещей и на настоящие лица людей, надежда умирает последней, зависть – никогда. Эти записки обнимают собою век Людовика XIV и эпоху Регентства. Сен-Симон умело раскрывает не только придворные интриги, но и политическую обстановку в стране, в которой ему так и не удалось принять участия. Сатирически описывает придворную жизнь, новую знать, критикуя Людовика XIV за ущемление прав родовитой знати, Сен-Симон, как и Гитлер, обиженный в детстве всем миром, в сознательные годы всему этому миру мстит. Надо отдать ему должное – месть, злоба и нереализованный карьеризм его были настолько мощны, что их хватило на 11 томов и столь долгосрочны, что изучаются и по сей день.
Сен-Симон работал над мемуарами более тридцати лет (и не было же других целей в жизни!) – пням ещё долго слышится шелест листьев. Благодаря дружеским отношениям со многими влиятельными людьми и долголетнему постоянному пребыванию при дворе он имел возможность получать информацию из первых рук, а острая проницательность позволяла ему угадывать скрытые мотивы человеческих поступков и бережно скрывать свои истинные мотивы от других. Невзирая на поддержку высоких покровителей, карьера его не задалась (чего и следовало ожидать – рыбак рыбака видит из далека, а Людовик был не полным дураком по части разгадывания загадок человеческих личностей) - поэтому он часто пристрастен, искажает факты и судит людей в зависимости от своего к ним отношения, воспроизводя в своей голове свои нереализованные амбиции ( и карьеризм, который до конца его дней не давал Сен-Симону спокойно жить).
Его сочинение изобилует грамматическими ошибками (нам, сливкам общества, не до грамотности) и стилистическими погрешностями, что позволяет читателю ещё раз убедиться в «гениальности» и умственном потенциале автора. Правильно говорят – искусство говорить вредит умению думать.
В своих мемуарах автор выступает как представитель гибнущего феодального дворянства. Сен-Симон резко осуждает Людовика XIV, умалившего значение дворянства и поощрявшего возвышение буржуазного чиновничества, ещё раз напоминая всем какой он бедный-несчастный и что жизнь чертовски несправедлива. (Да и вообще: «Как страшно жить!»)
В отношении языка Сен-Симон является таким же «запоздалым человеком», как и по мировоззрению: его язык — скорее язык начала XVII в., чем начала XVIII; он лишен классической стройности, изобилует устаревшими словами и оборотами; однако стиль его все же сочен, живописен , если можно так назвать неимоверное количество страниц обличения и обиды на всех, кроме себя самого.
Таким образом, различные периоды жизни герцога Сен-Симона, его знакомства и отношения наложили непосредственный отпечаток на содержание «Мемуаров». В них автор пытался угадывать скрытые пружины поступков тех или иных исторических личностей, но вместе с тем на первый план часто выступала его пристрастность и личная неприязнь, без которых Сен-Симон не был бы тем, кем он в итоге стал, а точнее – никем особенным.
«Сен-Симон рассказывает мне важно важные пустяки двора важного Лудвига XIV», — иронически подметил ещё А. И. Тургенев .
Стоит ли напрягать зрение, если можно смотреть на мир чужими глазами? – так давайте же изучать мемуары Сен-Симона дальше! Но нужно запомнить раз и на всегда, что не всё так точно запоминают ученики, как ошибки своих учителей.
2. «Мемуары» Сен-Симона как творческий итог его жизни
2.1. Характеристика источника
«Настоящая литература может быть только там,
где ее делают не исполнительные,
благонадежные чиновники,
а безумцы, еретики, отшельники, мечтатели,
бунтари, скептики.
А если писатель должен быть благоразумным,
должен быть сегодня – полезным,
не может хлестать всех как Свифт,
не может улыбаться над всеми как Анатоль Франс,
- тогда нет литературы бронзовой,
а есть только бумажная,
которую читают сегодня
и в которую завтра завертывают глиняное мыло»
Е. Замятин «Я боюсь»
Луи де Рувруа герцог де Сен-Симон жил в эпоху абсолютизма и тирании, когда «поэзия жизни» была главным пунктом государственной политики , особенно когда никакие выдающиеся способности не выделяются в человеке, а заниматься чем-то надо.
Своей «истинной» целью Сен-Симон поставил себе написание так называемой «правды» о «ежедневном и ежечасном механизме» придворной жизни. Говорить правду во времена абсолютной лжи уже революционный факт, чего не скажешь о Луи. Для Сен-Симона всегда находилось логическое объяснение происходившим событиям, даже если их приходилось придумывать. Хотя это представляется весьма сомнительным – его целью скорее было ополчение на не принявших его людей, в частности Людовика, как на корень всех зол в его жизни. Но в этом мире лишь оригиналы в ходу, поэтому Сен-Симон противопоставляет себя официальным историкам короля (а всё потому, что таковым у него стать не получилось, хотя очень хотелось, но признать это было ни в коем случае нельзя), пытавшимся создать эпос о «самом порядочном человеке королевства» и «самом блистательном правлении» со времён античных героев, хотя кто, скажите мне, безгрешен в этом мире, в особенности во Франции?
Этот его импульс «мемуариста», которым возомнил себя Сен-Симон, легко объясняется личной обидой на Людовика, которую он не сможет забыть в течение всего своего существования (ибо жизнью «это» я назвать никак не могу), на короля, продвигавшего гибкое третье сословие в ущерб непокорной знати, и историческим самосознанием личности, ответственной перед будущими поколениями . И, как и его предшественники, Сен-Симон обратился к мемуарному жанру с намёком на оригинальность.
Двоякая ценность мемуаров может быть объяснена очень просто: исторически – это свидетельство о конце царствования Людовика XIV и периоде Регентства, литературно – это произведение с необычным для того времени стилем, на поверхности которого – вроде бы и описание личностей и судеб, но на деле – скрытые и нереализованные мотивы и желания, довольно приземлённые и предсказуемые (делать открытия – это наука, делать вид, что делаешь открытия – это искусство, которым Сен-Симон под конец своей жизни научился владеть в идеале).
Автор сам становился свидетелем, а зачастую и активным участником описанных им как военных кампаний, так и событий придворной жизни, был лично знаком с подавляющим большинством упоминаемых им монархов, аристократов, священнослужителей, политических деятелей, писателей, художников и других примечательных личностей, игравших хоть сколько-нибудь заметную роль во Франции конца XVII - начала XVIII века, и хоть сколько-нибудь уделявших внимание личности «мемуариста».
В самих мемуарах автор скорее строит казни «неверных», упоение собой сопровождается закусыванием другими, что скрывается под маской так называемого «неповторимого стиля, тонкой иронией и точёными характеристиками», как это теперь принято считать в нашей литературе.
И никто не обращает внимание на то, насколько большое удовольствие получает Сен-Симон (в перерывах между закусыванием), описывая ту или иную личность, умело вставляя в нужные места уколы, упрёки. Свою обиду.
Перед взором читателя раскрываются тайные пружины внутренней и внешней политики французского королевского двора и ряда европейских держав, но опять же всё это происходит в воспалённом сознании Сен-Симона, поэтому всё написанное должно подвергаться жёсткой критике и анализу. Поистине – самое прочное на земле – глупость, её можно вбить даже в чугунную голову.
И вот, дабы внести хоть какое-то разнообразие и отличить своё произведение от миллиона таких же, «мемуарист» решает изобрести шкалу измерений значимости персонажа. Но вот этим автор лишь ещё больше усугубляет своё положение – тут на поверхность по-настоящему всплывают все авторские «грехи» и действительное отношение к людям, а точнее к фигурам, так как человеком Сен-Симон считает лишь себя.
Ценность личности в видении Сен-Симона предстаёт очень банально – чем больше эта личность сливалась с общей картиной, но меньше представляла угрозы для самого Сен-Симона, тем меньше ударов с его стороны на эту личность сыпалось, и наоборот. Не столько ума, сколько острый язык. А если учесть, что при жизни самого «галантного человека в государстве» личность терялась безвозвратно, то оценки Сен-Симона идут тоже очень далеко, а чем сильнее обида, тем изощрённее месть в виде неприглядных характеристик, да и вообще, всю жизнь Сен-Симон засучив рукава, мешал работать другим. Лицемерие, наряду с умением петь, танцевать, охотиться, вести остроумную беседу и ухаживать за дамами, являлось составной частью куртуазности, или порядочности в новом понимании этого слова. Тяжкие смертные грехи с успехом маскировались под светские достоинства. Смерть, которая, казалось бы, должна была высветить правду и фальшь, сама оказалась заложницей этикета – всё это буквально будоражило воображение «мемуариста».
Сочетание трагического и комического в устах Сен-Симона вызывает лёгкую улыбку сочувствия, так как пытаться таким образом показать обратную сторону общества, но на самом деле лишь в очередной раз его поносить на все лады – уже неоригинально и в который раз наводит на мысль о действительно смысле данных мемуаров.
«Но Сен-Симон ведь задался целью сказать всю правду о своей эпохе!» - возразит любой. Конечно, но для каждого человека правда своя и для Сен-Симона правда представляет собой лишь сплав низкого с так называемым высоким, из его уст представляющим собой неумело написанную картину с претензией на шедевр. А ведь всё ещё намного проще – ничего выдающегося Сен-Симон не высказал в своих мемуарах, истинную поднаготную эпохи так и не изобразил, а лишь под конец жизни решил оставить хоть какое-либо воспоминание о себе, нацеленное на неискушённого читателя, которому достаточно едкого слова автора чтобы поверить в изображаемую картину действительности, и пускай это не так – в сущности, правда в этом мире никогда не была по-настоящему востребована.
И пускай авторы многочисленных книг и статей взывают к лучшему в «мемуаристе», утверждая, что Сен-Симон мучительно переживал безбожие под маской порядочности, фарисейство под покровом этикета, но мы-то знаем, что он лишь рьяно хотел стать частью, хотя бы малой, всего этого притворства и коварства, но так как у него этот номер не вышел – пришлось состроить гримасу отвращения и примкнуть к группировке праведников, ратующих за непоколебимость чести и моральных принципов. Совесть, в данном случае – скромная иждивенка: довольствуется угрызениями.
Сен-Симон не скрывает своего личного отношения к историческим личностям и упрекает придворного Данжо, дневники которого он использовал в работе над воспоминаниями, в «трусливом молчании автора о своих мнениях и чувствах» (великие умы сходятся, мелкие – объединяются, как злость и зависть к дневникам Данджо). Суждения самого Сен-Симона отличаются резкостью, суровостью и по своему воздействию похожи на серную кислоту, которой поливают своих соперников. Всякие языки хороши, если на них говорить по-человечески, но Сен-Симону эта вековая мудрость была не знакома – мемуары всему результатом.
И конечно же теперь он в праве утверждать, что притворные придворные не достойны быть героями «высокого» жанра. И, разумеется, их глава – венценосный комедиант Людовик XIV – не заслуживает даже поддельных слёз по поводу своей кончины, но это лишь потому, что сам Луи не в их числе, а если бы вдруг стал, то мемуары наполнились бы дифирамбами в адрес «короля-солнце» и лучшей в мире стране – Франции. Когда нет новых заслуг начинают переоценивать старые. Но жизнь – забавная штука и Сен-Симон под конец становиться никому не нужным стариком в своём имении и парой свечей на письменном столе. Ах да, и дивно – длинным самомнением на поводке у колена. Каждому своё, как написал Гитлер на воротах концлагеря Майданек, списав эту фразу из Библии.
Не столь живой ум, как утверждают многие, сколько длинный язык, познавший грех злословия, поистине отличал Сен-Симона от других его коллег, возможно, поэтому, мемуары его и вошли в число мировых произведений, полежав какое-то время до этого под замком у Людовика.
И, конечно же, именно кончина Людовика XIV, которого оплакивала лишь буржуазия, обязанная ему своим величием, была так приятна Сен-Симону, но его способностей хватило на умение тактично завуалировать свою радость по этому поводу.
В спорах рождаются истины, но умирают они, как известно, в склоках – так, возможная истина Сен-Симона и не увидела свет своей жизни, умерев в продолжительном «союзе» с Людовиком.
Картину мира Сен-Симон так же перестраивает на свой лад в стиле «своё-чужое» где царит «порядок – порядочность». Как это удобно! «Не будем прогибаться под изменчивый мир – пусть лучше он прогнётся под нас» воистину воспринято Луи и претворено в жизнь – умно, что скажешь. Не многим удаётся. Старый порядок для Луи становиться идиллическим феодальным прошлым. Правильным и разумным, а новый – это этикет, абсолютизм и тирания «короля буржуазии» . Сен-Симон рисует образ умирающей империи и показывает превращение государственной пирамиды в библейский ковчег, готовый пойти ко дну: «cette arche chancelante prête à tomber» , да только он никак не может понять, что на ковчег его бы ни за что не позвали, а если бы и позвали, то он бы сам его и потопил.
Отвлекая умы человечества, разработав концепцию Высшего порядка, основанную на вере в Бога и его справедливый Суд, «мемуарист» думал, что теперь отстранился от морально разлагающихся аристократов, но на деле он лишь в очередной раз доказал свою пламенную принадлежность к ним, причём более к «разлагающимся» чем к «аристократам». Внутри гнило, а вера в Бога в данном случае – лицемерие. Сен-Симон решил сделать из себя отстранённо взирающего на историю рода людского и указующего главам государств на их ошибки, умудрённого годами старца: «Здесь содержатся уроки для тех королей, которые захотят, чтобы их уважали, и которые захотят уважать самих себя» , да вот только сующий нос в механизм власти рискует не только носом, что с Луи в конечном счёте и случилось. Чем давать советы главам государств, лучше бы он посмотрел на себя в зеркало и спросил: «Кто я такой, чтобы учить?»
Смыслом своего творчества Сен-Симон считал вечную правду, но какая может быть правда в устах человека, который так стремительно выбивал себе место под солнцем, что не заметил, как наступил вечер?
После смерти Сен-Симона многочисленные его бумаги были конфискованы по распоряжению двора и сданы в государственный архив. За время с 1784 по 1818 г. были напечатаны лишь отрывки его сочинений. Лишь при Карле Х бумаги Сен-Симона были возвращены его потомкам, после чего Сотеле издал полные, хотя в некоторых местах смягченные, «Мемуары». Кроме мемуаров, осталось еще много бумаг Сен-Симона, до сих пор не изданных и мы можем только гадать до чего додумался столь «величайший» ум, а скорее – прозорливый язык, человечества.
2.2. Из истории создания «Мемуаров»
«… Никому
Отчета не давать; себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья –
Безмолвно утопать в восторгах умиленья –
Вот счастье!»
А. Пушкин
История работы над «мемуарами» крайне проста (а как же ещё – тридцать лет труда, а потом – замок под подушкой у Людовика, о чём ещё можно мечтать? Сен-Симон ведь хотел оказаться в ближайшем окружении короля).
В 1729 году Сен-Симон получил дневник Ф. Данджо от герцога Д. Люина, который был наслышан об интересе (единственном, но занятном) Луи к истории, дабы отвлечь беднягу от несостоявшейся карьеры и занять хоть чем-нибудь, да не прогадал – Сен-Симон оценил подарочек. Данджо был мемуарист болтливый, но неглубокий, плоский в своих суждениях и подобострастный в оценках . И Луи проникся двойственными чувствами к дневнику: то - ли радоваться, то - ли плакать – прямо и не знал из чего выбрать.
Хотя автора Сен-Симон знал, но ввиду зависти, с которой он с детства был на короткой ноге, Сен-Симон над ним посмеивался и абсолютно «маркиза» не уважал (хотя он в своей жизни вообще не уважал никого, кроме себя любимого), так как тот был карьеристом и пронырой (к слову, карьеристом ведь был и сам Луи, да только если у него это не удалось, то у Данджо хотя бы жизнь была весёлая, что и раздражало беднягу герцога неимоверно, ведь ущемленное достоинство – это одно, но когда его защемляют знакомые тебе лица – о, это адская боль!), хоть и не сумевшим свои амбиции реализовать. Словом, они друг друга нашли, хотя свадьбы с салютом так и не получилось.
Но вот незадача, – каким бы пронырой не был Данджо, он - таки написал огромный труд, представляющий немалую ценность, а Сен-Симон (одарённое дитя и самый лучший сын в мире, как мы все помним) так и остался храбрецом и умняшкой лишь на словах, ждущий обещанных сливок. Его поразил этот факт. Потому что труд длинной в пятьдесят лет для герцога был явно запредельным, но факт, что он написан таким человеком, как Данджо, заставил Сен-Симона прикусить язык и замолчать, параллельно пробуя чужие лавры на вкус. «Трудно понять, как могло хватить у человека терпения и настойчивости, чтобы работать ежедневно в продолжение пятидесяти лет над таким сочинением, тощим, сухим, натянутым, полным всяких предосторожностей и формализма, давать только отталкивающую бесплодную шелуху».
Всё началось с замечаний к дневнику, а продолжилось созданием мемуаров (чем дальше в лес, тем больше липы), которые мы можем созерцать в данный момент – вот что значит уязвлённое достоинство в действии, желание вбить в грудь противника осиновый кол творит чудеса, как и адреналин, к слову. так что, Данджо могу только «Merci» сказать. И в мемуары Сен-Симон заодно вылил свою горечь по поводу несостоявшейся жизни наряду с доказательствами своего превосходства над «маркизом». Который всё-равно никогда не смог бы создать полноценное произведение – он ведь не был выдающимся Луи де Рувруа де Сен-Симоном.
«Мемуары» Сен-Симона это своеобразный реванш «годам. Прожитым зря», за которые теперь если не стыдно, то как минимум хочется переиграть: Сен-Симон судил теперь всех, отправлял на плаху любого не верного, кого в прошлой реальной жизни и пальцем бы не тронул.
«Мемуары» стали для Луи «альтернативной реальностью», в которой он проживал жизнь так, как он этого хотел. MMORPG отдыхает. К тому же писать о событиях прошлого ретроспективно было, конечно. Легче, чем оценивать их в момент совершения (не будем забывать о несовершенности человеческой памяти, в особенности памяти Сен-Симона через призму его «миролюбивости»). И хоть оценка прошедших событий была довольно-таки взвешена, но на каждой лежала горькая печать Сен-Симоновских неудач реальной жизни; как не крути, а правда – впереди.
Но надо признать – «мемуары» как минимум ценны картиной последних десятилетий ушедшего века и начала нового. Пускай и не совсем достоверной, но погрешности, как всегда, поможет залатать чудесная WiKi.
Стоит лишь напомнить, что рука Луи дотянулась лишь до излета Людовика XIV, времени глубоких трансформаций и упадка (который автору удался слишком уж хорошо, как, впрочем, и другие картины падений личности). Но не всё дошло до конца в уме Сен-Симона, потому что период затяжного кризиса абсолютизма Сен-Симон не особо то и затронул. Решив оставить побольше места козням, а волнению и голоду уделил внимание, хотя это настолько обычно уже в истории, что даже не вызывает скупой слезы (лишнее лучше сказать, чем съесть, но во Франции ведь вышеупомянутый кризис и голод – сами понимаете…)
Выводы, его, в принципе, не тау ж и плохи, хоть и не реальны, но направление правильно, как жаль, что ума не хватило довести их до нужного конца.
Вывод: чудес не бывает: из одной мухи можно сделать лишь одного слона, либо – 11 томов «мемуаров».
3. Придворное общество в видении Сен-Симона
«Болезнь, которая, развиваясь много веков,
постепенно охватывала человеческое общество,
и которая, наконец, теперь,
в нынешнюю эпоху технических совершенствований,
уже повсеместно заразила человека.
Эта болезнь - пошлость.
Пошлость, которая заключается в способности человека относиться с презрением ко всему тому,
чего он не понимает,
причем глубина этой пошлости
увеличивается по мере роста никчемности
и ничтожества тех предметов,
вещей и явлений,
которые в этом человеке вызывают восхищение.»
Михаил Агеев «Роман с кокаином»
На протяжении веков литература, искусство, музыка, словом всё, чем можно прославлять, было пропитано и направлено на закреплении в умах людей клише: «придворное общество – это успех, богатство, элита, лучшие умы страны», словом – члены придворного общества представали для простых обывателей некими небожителями, которые и по траве не ходят, а парят над ней, и руки у них не пачкаются в грязи, ведь она их обходит стороной да и другие «чудесные» мифы и поверья. И самое забавное во всей это ситуации – люди им верили, мечтали быть частью этой «богемы», считали их показателем счастья и что их жизнь удалась в полном смысле слова.
Пожалеем же дружно бедняг, которые позарились на красивую упаковки и поленились её же содрать.
Из покон веков уж так повелось – народ у нас – серая масса, с которой никто не считается, что, в принципе, я одобряю – серая масса на то и саря масса, какое у неё мнение? Куда кинешь кость туда она и побежит. В то время во Франции этой самой «костью» стало придворное общество – все его любили, но никто не знал, что под покровом красоты и величавости скрывается разврат, сплетни, прогнившие умы и абсолютная невозможность здраво мыслить и оценивать свои способности, преклонение непонятно кем установленным правилам и принципам, а затем и их тщательное избежание и нарушение. Одним словом – сарказм, фальшь, ложь и гниль.
Страна начала гнить изнутри – а гниение изнутри самое страшное. Потому что оно заметно лишь когда летальный исход не предотвратить. О Франция, воздадим хвалу твоему «блистательному» прошлому! Такого больше не будет.
В основном общество описывалось практически не касаясь верхов. Не вдаваясь в неблагозвучные подробности дабы не показывать пагубное влияние критики на рядового, по сути дела, человека, хотя и входящего в аристократические круги. Моральное разложение под покровом красивых тканей и пёстрых занавесок. Не дай Бог упасть лицом в салат.
Сен-Симон же ставит вопросы мора в центр, к чему и сводит всё повествование (что крайне удивительно для такого человека, как Луи) и начинает он, неожиданно для всех, с самого верха, хотя это легко объяснимо: пойти наперекор отвергнувшему его миру дабы показать где раки зимуют. Всё просто, дамы и господа. Но сводиться всё в итоге к обобщению, под которым кроются личности конкретно исторические.
Очень знаменателен промежуточный «финиш» в «мемуарах» Сен-Симона – смерть Людовика, которая становиться временем переоценки ценностей и рубежом, когда одна эпоха сменяет другую. Фактически в истории – это просто факт, сильный и серьёзный – не спорю. Но давайте посмотрим правде в глаза – Луи был рад этому, прошлые обиды дают о себе знать. Этот «финал» можно назвать книгой в книге – так много изливает автор мыслей на бумагу мелким почерком.
Автор объёмно оценивает бывшего короля, к сожалению скончавшегося, период его царствования, его личность и, конечно, его политику (как же без оценки политики мемуаристом, без этого ведь и праздник не праздник!), что делаем Людовика главным персонажем сен-симоновского сочинения, потому что называть это мемуарами язык больше не поворачивается.
Что такое общество, предстающее на страницах 11 томного «наследия»? Объективно – это общество, в котором исчез страх. Люди в нём видят слабость государственной власти, но противостоять власти может лишь пробуждённый рассудок его граждан, чтобы можно было затем с чистой совестью и ясным взором заявить, как Макмерфи из «Полёта над гнездом кукушки»: «Ну, я хотя бы попытался». То, что народ достоин своей власти – гнусная ложь, так же, как и то, что власть достойна своего народа. Потому что всё на деле куда проще – каждый сам за себя и действует лишь в своих эгоистических интересах.
И читатели, аналитики, исследователи повторяют день за днём ошибку землемера К. из «Замка» Кафки, пытавшегося одолеть силой разума абсурд. Неудивительно, что это оказалось безумной затеей, ведь возможности разума ограничены, абсурд же не знает границ. И Сен-Симон был частью операционной системы государства (общества) абсурда. Не поддаваясь понимаю, эта система обладает крайне удобным функционалом (что и оставляет эту систему на плаву на какое-то время), доступный любому «умному» пользователю. Принцип выживания в подобном обществе – не искать ни в чём смысл.
Чего не хватало Сен-Симону? Лишь призыва перестать кошмарить государство, а вместе с ним и общество в целом. Эдакая трагедия из серии государство vs. люди. Только с одной принципиальной чертой – государство не допускает проявления слабости, жестоко наказывая, а многие «члены общества» же у Луи скажем так, реабилитированы в какой-то степени, т.к. он объясняет их слабости. Возможно, так он оправдывает и самого себя? Отрицательных персонажей в произведении не так уж и много, на удивление - Фекье, д’Аркур, герцоги Мэнский и Вандомский, г-жа де Ментенон, да и их он старается оправдать (хотя и так ясно его к ним отношение, в принципе).
Так или иначе, забудем об объективности в данном литературном труде. И не будем вспоминать нарочитую религиозность. Которая была обсуждена выше, дабы не испортить и так уже не очень позитивно сложившееся впечатление о данной личности и его творении в целом. Мемуариста сравнивали с Рубенсом, не думая, наверное, как оскорбили последнего.
Перед тем, как перейти к непосредственному анализу придворного общества по материалам самого источника, хочется заметить ещё одну особенность. Которую в наше время некоторые назовут лицемерием, а некоторые – просто желанием показаться лучше: в своём введении писатель говорит о качествах, которыми должен обладать настоящий историк, одном из которых является ясность суждений, истина и беспристрастность. Многие заявляют, что всем этим Сен-Симон обладал в полной мере. Я же смею отметить, что для него это было крайне чуждо. Почему? Все это объяснено выше, просто подчеркиваю весь комизм данной ситуации. For the record.
3.1. Анализ придворного общества.
«- А разве у вас при дворе нет должности шута? Ну, такого специального полезного идиота, который крутится под ногами, порет чушь и корчит рожи.
- Идиотов-то у меня при дворе сколько угодно, - признался Король. - Но специальной должности нет. Официально у этих господ совсем иные звания.»
Макс Фрай «Чуб земли»
Приступая к анализу придворного общества по материалу источника, сначала следует обозначить примерный план, которого будем стараться придерживаться дабы максимально понять и описать это самое общество глазами Сен-Симона:
А) Людовик XIV глазами автора
Б) Общая картина двора до и после Людовика XIV
В) Внешняя атрибутика (сервировка, этикет, свадьбы, обстановка, интерьеры, экипажи, одежда, «путешествия» и «выходы в свет» и т.п)
Г) Смена поколений, борьба за власть
Что ж, на этом и остановимся в рамках данной исследовательской работы, оставив самое сладкое и точное на волю более искушенным исследователям и плавно перейдём к анализу вышеупомянутых пунктов, общей картиной которых и является в итоге общество Сен-Симона.
А) Людовик XIV глазами автора
Власть – страшный наркотик,
всегда порабощающий человека,
склонного к этому виду наркомании.
(с) Народный фольклор.
Что за характеристика придворного общества без лавной фигуры всего цирка – короля? Да, Людовик XIV был истинным знатоком своего дела – будь в то время во Франции премия «Оскар», то он заработал бы ни одну статуэтку. Но не будем как преувеличивать его возможностей, поддакивая многочисленно прославляющей литературе данную личность, так и преуменьшать, уподобляясь Сен-Симону хотя бы потому, что именно король разгадал этого «гениального» автора как человека и личность, что является огромным плюсом к характеристике Людовика.
Обратимся ненадолго к самому Людовику и истории. Лично он начал править лишь после кончины Мазарини, чего с нетерпением ждал и, когда «момент настал», рьяно приступил к выполнению и достижению своих целей.
С первых дней стало ясно, как белый день: никто не думает о пользе государства, о его чести и целях - всем отныне заправляет король в лишь одному ему выгодных интересах. Он сам желал быть своим первым министром, дабы держать всю страну на коротком поводке (прозорливый малый, что сказать). Теперь стало ещё яснее, почему именно Людовик – центральный персонаж «мемуаров» (помимо его королевского статуса), по-другому и быть не могло.
Людовик XIV – рычаг. Педаль привода швейной машинки. Тем более не удивительно, что с ним безмолвно соглашались, трепетали и всячески старались угодить, что поднимало эго короля на доселе невиданные вершины. Сен-Симон отзывается о главе государства с не вызывающей удивления фразой о том, что он «родился с умом не более, чем посредственным», но прибавляет «с умом, способным развиваться и изощряться» , что является попыткой уколоть героя своих «мемуаров» при каждой возможности – ах, без этого Сен-Симон не Сен-Симон. Ей Богу.
Подробно рассматривая болезнь, а затем и смерть короля, автор, уже с лёгкой на тот момент, душой, критически раздирает личность Людовика и период его царствования. Он крайне враждебен автору, что является, несомненно, отпечатком «бурной» молодости. Да и вообще, стоило лишь Луи признать, что все его проблемы – детские травмы, как мир стал бы для него цвета радуги. Но, видимо, не в этой жизни.
Просто давайте признаем – Людовик XIV совершил много ошибок, причиной чему и его личностные качества, и чрезмерное тщеславие, которое так роднит его с Луи, и переоценка своих способностей, но не будем забывать и о его добросовестности по отношению к своим обязанностям, здравомыслии по отношению к ним и способности царствовать, что дано не каждому.
Как идеолог аристократии Сен-Симон мечтает о короле-аристократе, которого он противопоставляет Людовику XIV – «королю буржуазии» . Стиль Людовика XIV становиться классическим выражением политики деспотизма внутри Франции, и вне её – в Европе.
Королём король, как пишет Луи, стал «чуть ли не с колыбели» (т.е. родился он в 1638 и вступил на престол в 1643 году) . Он боялся ума и одарённости, возвышенных чувств даже у своих полководцев, хотя тут надо было бы наоборот благодарить судьбу за подарок – такие качества вообще в людях редкость, а в то время во Франции – пару процентов из ста, как минимум. Но мы никогда не увидим иголку в стоге сена и не поймём своего счастья, если смотрим не под ноги, а куда-то в сторону – так же и Людовик: «Если пересмотреть всех, кто окружал короля, с тех пор как ему стали подозрительны ум и достоинства людей, то найдётся очень немного придворных, у которых ум не стал бы препятствием к милостям короля» , исключением были лишь приближённые к королю люди, выбранные до его непосредственного вступление во власть – т.е. не им самим, естественно. И король, как маленький ребёнок, до последнего прятался за чужими решениями и боялся выдуманных страхов (монстры под кроватями переросли в манию преследования и подозрительность).