Глава I. Театр и люди театра в стихах и прозе М.Цветаевой.
Культурная среда М.Цветаевой не оставила ее равнодушной к музыке, которая в жизни поэта значима, пожалуй, не меньше, чем поэзия, к архитектуре, с которой она знакомилась в Москве и в путешествиях, к театру, который в жизни поэтессы означал больше, чем обычно вкладывают в это слово театралы.
Поэтический театр Цветаевой - прямое продолжение ее лирики, обладающей свойствами драматического жанра: остротой, конфликтностью, обращением к форме монолога и диалога, перевоплощением во множество обликов.
Но главным действующим лицом предстает в цветаевских стихах лирическая героиня, которая "едва уловимой тенью проникает в ее драмы" [40,с.35]. Сохраняя индивидуальность, Цветаева, как и А.Блок, В.Брюсов, Н.Гумилев, ранний В.Маяковский, идет в русле стихотворной драмы "серебряного века" - эпохи, важнейшим свойством которой было "лирическое преображение всех литературных и художественных форм" [27,с.189].
Цветаева - поэт по преимуществу. Талант Цветаевой поражает избыточностью и своим многообразием. Она активно занималась прозой, писала о Пушкине, М.Цветаева автор блестящих эссе, по свидетельству Бродского - она гениальный поэт и драматург [12,с.36]. Цветаева писала: "... я жажду сразу - всех дорог!" [8,с.321]. Влечет ее еще одна дорога - дорога театра. Она открыла для себя театр. Это было продолжением той встречи со стихами П.Антокольского, когда она впервые услышала его имя от Гольцева в темном вагоне по пути в Крым. Это было влечение со стремлением служить театру, с желанием испытать какую-то иную силу своих возможностей, понять, способна ли она, поэт, проникнуть в мир иного искусства, мир для нее одновременно и притягательный и чуждый. Самостоятельность театрального искусства ее настораживала. Она опасалась, что на сцене слово, ритм стиха неизбежно будут задавлены. Несомненно одно - театр она мерила меркой поэзии. Ее беспокоила мысль на каких условиях, взаимных уступках (при том, что сама она уступать свои позиции не собиралась) возникает творческое слияние драматурга и театра? Возможно ли оно вообще, тем более, что речь идет не просто о драматурге, а о драматурге-поэте? М.Цветаева прониклась интересом и сочувствием к самой природе театрального искусства, самого грубого и самого прямого из всех искусств. Все оно, сложное и разное, впервые увиденное и пережитое, живо волновало в те времена М.Цветаеву. Именно отсюда возникло желание лирического поэта попробовать силы в новом для нее жанре - драматургии.
Лирика, проза, поэмы М.Цветаевой исполнены драматизма, им чужды статика и идилличность. "Она изучала, пробуя на слух, на ощупь, на вес драматическую структуру, как правила новой игры",- пишет П.Антокольский [7,с.8].
С Павлом Антокольским Марина Цветаева подружилась мгновенно. Он всего на четыре года моложе нее, но воспринимался ею как мальчик, гораздо младший, чем она сама. Ведь он только студиец, студент начинающий, а она... "Да, да, я их всех на так немного меня младших или вовсе ровесников, чувствовала - сыновьями, ибо я давно уже была замужем, и у меня было двое детей, и две книги стихов - и столько тетрадей стихов! - и столько покинутых стран!" [27,с.122]. Их всех - это студийцев Евгения Багратионовича Вахтангова, рано умершего театрального реформатора, повлиявшего на несколько поколений русского театра. В его студию ввел Антокольский Цветаеву. Но сначала он познакомил ее со своим другом, впоследствии известным актером Юрием Завадским. Это был талантливый актер. Цветаева писала после: Завадский "выказать - может, высказать - нет" ( а для М.Цветаевой всегда было важно слово), что он "хорош" на свои роли, то есть там, где "вовсе не нужно быть, а только являться, представить, проходить, произносить" [6,с.130]. В ее устах эта характеристика - убийственная, однако тогда, в восемнадцатом - девятнадцатом годах ему, о нем, для него она писала свои романтические пьесы.
Антокольский и Завадский представляли собой разительный контраст. В первый вечер знакомства с Завадским, пораженная его и Антокольского человеческой противоположностью и их взаимной любовью и дружбой, Цветаева написала им вместе стихотворение "Братья":
Спят, не разнимая рук,
С братом - брат
С другом - друг,
. . . . . . . . . . . . . .Этих рук не разведу.
Лучше буду,
Лучше буду
Полымем пылать в аду! [4,I,с.38].
Цветаева увлеклась Завадским. Как почти всегда в ее "романах", и в данном случае трудно понять, насколько он был реален, какие отношения в действительности - не в литературе связывали его героев. Ясно одно - Цветаева была "активной, любящей, одаривающей стороной" [45,с.148], как утверждает В.Швейцер, Завадский ее любовь принимал или - скорее - от нее уклонялся. Цветаева впоследствии писала о своей им "завороженности - иного слова нет". Из этой "завороженности" возникли ее пьесы, цикл стихов "Комедьянт", еще стихи. Уже позже развороженная, она писала о нем в "Повести о Сонечке", она как будто мстит герою за этот несостоявшийся роман, развенчивая его задним числом. В современных событиям стихах любовь и восхищение переплетались у нее с иронией и самоиронией. Этот сладкий "герой-любовник" (таково было амплуа Завадского по театральной терминологии) принес ей немало горечи.
Но помимо Завадского Цветаева увлеклась самой Студией. Отталкиваясь от реальности, Цветаева окунулась в мир любимых ею когда-то "теней". Увлечение Завадским слилось с увлечением героями и прототипами героев пьес, в которых он должен был играть.
Драматические произведения М.Цветаевой объединены в лирические циклы. Лирический цикл является самостоятельным жанровым образованием, связанным с определенным типом художественного познания. Лирический цикл представляет собой органическую структуру, являющуюся результатом авторской интенции. Лирический цикл отличается относительной "открытостью" - "закрытостью". Каждое стихотворение, входящее в него, будучи художественным единством, при извлечении из общего корпуса проигрывает в своем художественном смысле. Таким образом, смысл циклов возникает в парадигматических связях отдельных стихотворений. Лирический цикл как таковой входит в творчество М.Цветаевой со сборником "Версты" (1916).
При анализе циклов притяжение-отталкивание, реалистическое-романтическое, словесная игра-театральная.
Стихотворные циклы (писавшиеся одновременно с романтическими пьесами) "Комедьянт" и "Стихи о Сонечке" осуществляют попытку Цветаевой говорить разными голосами. Обращенный к Завадскому "Комедьянт" - один из прекрасных любовных циклов поэта. Здесь, сплетаясь, наплывают друг на друга и, временами друг друга вытесняя, борются любовь, восхищение, презрение к герою и себе, ирония над ним, над собой, над своей "завороженностью", над самой Любовью.
Вы столь забывчивы, сколь незабвенны.
- Ах, Вы похожи на улыбку Вашу!
Сказать еще? - Златого утра краше!
Сказать еще? - Один во всей веленной!
Самой Любви младой военнопленный,
Рукой Челлини ваянная чаша... [4,II,с.321].
Она любит и страдает, понимая, что любит без взаимности, разбиваясь о бессчувственность своего героя. Но как бывает с любовью - пока она жива, она непобедима рассудком.
Не упокоюсь, пока не увижу.
Не успокоюсь, пока не услышу.
Вашего взора пока не увижу,
Вашего слова пока не услышу.
Что-то сходится - самая малость!
Кто мне в задаче исправит ошибку?
Солоно-солоно сердцу досталась
Сладкая-сладкая Ваша улыбка!
- Дура - мне внуки на урне напишут
И повторю - упрямо и слабо:
Не упокоюсь, пока не увижу.
Не успокоюсь, пока не услышу [4,II,с.325].
Стихотворный цикл "Комедьянт" осуществляет попытку Цветаевой говорить разными голосами. Исследователи определяют это время как период цветаевского "многоголосья", где циклы представлены ролевыми субъектами.
Голос самой Цветаевой в цикле "Комедьянт": любящей, отвергнутой, страдающей. Но поэт-Цветаева противостоит женщине, не хочет, чтобы отношения переросли в драму или трагедию. Это чувство, эта любовная игра, не настолько серьезны, и Цветаева иронией, стилизацией под театральную условность - "лицедейство" - сводит все к простому приключению. С первого стихотворения "Комедьянта" она пытается уверить читателя - и, очевидно, самое себя - что это не всерьез, что это почти театральная сцена, за которой и сама она следит как бы со стороны:
Не любовь, а лихорадка!
Легкий бой лукав и лжив.
Нынче тошно, завтра сладко,
Нынче помер, завтра жив.
Бой кипит. Смешно обоим:
Как умен - и как умна!
Героиней и героем
Я равно обольщена.
Жезл пастуший - или шпага?
Зритель, бой - или гавот?
Шаг вперед - назад три шага,
Шаг назад и три вперед.
Рот как мед, в очах доверье,
Но уже взлетает бровь.
Не любовь, а лицемерье.
Лицедейство - не любовь!
И итогом этих (в скобках -
Несодеянных!) грехов -
Будет легонькая стопка
Восхитительных стихов [4,II,с.326].
В этом любовном поединке Цветаева постоянно помнит, что она - Поэт, в подтексте несколько раз возникает мысль о стихах, которые из него родятся. Будучи побежденной или отвергнутой в реальности, она - Поэт победит тем и в том, что напишет, вдохновленная этими отношениями: "Порукою тетрадь - не выйдешь господином!" В "ироничном" и нежном и тихом - так говорят шепотом - чуть стилизованном под галантное любовное признание стихотворении "Вы столь забывчивы, сколь незабвенны..." Цветаева предсказывает, что герой "Комедьянта" останется жить в ее стихах.
Друг! Все пройдет! - Виски в ладонях сжаты,-
Жизнь разожмет! - Младой военнопленный,
Любовь отпустит Вас, но - вдохновенный -
Всем пророкочет голос мой крылатый -
О том, что жили на земле когда-то
Вы,- столь забывчивый, сколь незабвенный! [4,II,с.418]
На самом деле Цветаева видела своего героя трезвее и прозаичнее, чем в стихах. Ирония "Комедьянта" рождена этим взглядом и одновременно его прикрывает. В набросках ненаписанной пьесы, героями-антиподами которой должны были стать Придворный и Комедьянт.
Образ Комедьянта почти через 20 лет по-новому ожил в "Повести о Сонечке". Отринув стилизацию, давно освободившись от "завороженности" Завадским, Цветаева реально, жестко и может быть даже жестоко изображает Юру З. - так зовется в повести один из главных героев. Не пытаясь обвинить или оправдать его, она стремится понять и объяснить сущность его натуры. Даже о своем чувстве к Юре З. Цветаева вспоминает почти с недоумением. Но как ни иронична и как подчас ни жестока Цветаева к своему Комедьянту, ее чувства к нему и сам ее образ останутся жить в ее стихах и прозе.
Трагическим диссонансом звучит в "Комедьянте" последнее стихотворение, при жизни Цветаевой не опубликованное и, возможно, не совсем доработанное:
Сам Чорт изъявил мне милость!
Пока в полночный час
На красные губы льстилась -
Там красная кровь лилась.
Пока легион гигантов
Редел на донском песке,
Я с бандой комедиантов
Браталась в чумной Москве.
Здесь нет ни любви, ни игры в любовь, ни иронии, ни стилизации под что бы то ни было. Очнувшись от театрального угара, Цветаева внезапно почувствовала, что заблудилась в чужом и чуждом ей мире:
Чтоб совесть не жгла под шалью -
Сам Чорт мне вставал помочь.
Ни утра, ни дня - сплошная
Шальная, чумная ночь... [4,II,с.250]