Поэтика и проблематика прозы К.С. Шмелева первой половины 20-х гг.

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЕ НАЧАЛО В ПРОЗЕ И. С. ШМЕЛЕВА:
1.1.История автобиографической традиции в русской литературе и И. С. Шмелев
1.2.«Страстная борьба за прошлое» в поздней автобиографической прозе писателя
ГЛАВА II. РЕЛИГИОЗНЫЙ ТИП ХУДОЖЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ И. С. ШМЕЛЕВА:
2.1.Особенности выражения И. С. Шмелевым религиозно-философской концепции в своих произведениях
2.2.Религиозные идеи в рассказе «Про одну старуху»
ГЛАВА III. ПОЭТИКА ПРОЗЫ И. С. ШМЕЛЕВА:
3.1.Жанровые особенности, композиция и выражение авторской позиции в эпопее «Солнце мертвых»
3.2.Особенности образного строя и изобразительных средств языка в эпопее «Солнце мертвых»
3.3.Поэтические особенности рассказа «Музыкальное утро»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Поэтика и проблематика прозы К.С. Шмелева первой половины 20-х гг.

Т. Ф. Куприянова считает, что предполагаемые идеи духовной общности остались актуальными до наших дней. В качестве стабилизирующего фактора на пути разрушительных сил истории не оправдала себя ни идея национализма, ведущая к жажде мирового господства, ни идея насилия [27, с. 70].
Далее мы обратимся к анализу рассказа И. А. Шмелева «Про одну старуху» и выявим, как выразил религиозную мысль писатель в этом произведении.
2.2. Религиозные идеи в рассказе «Про одну старуху»
В рассказе «Про одну старуху» события Октябрьской революции и гражданской войны передаются от лица автора-рассказчика, который передает читателю историю старухи, услышанную им от нее самой. Также автор-рассказчик описывает события из последнего дня ее жизни, свидетелем которых оказался он сам. Так построена композиция этого произведения.
О себе автор говорит только в нескольких предложениях, главным образом для того, чтобы объяснить, как он познакомился со старухой: «В то лето я по всяким местам излазил, не поверишь…Да тифу этого добивался…а он от меня бегал! Кругом вот валятся – а не постигает! Самовольно с собой распорядиться совесть не дозволяла, так на волю Божию положил…Да, видно, рано еще…не допито. Потом один мне монах в Борисоглебске объяснил: «Два раза Господь тебя от смерти чудесно сохранил – вот ты и должен помнить, а не противляться! А за свою настойчивость обязательно бы своего добился, каждому дана свобода, да, значит, раньше уж сыпняк у тебя был, застраховал!..» [2, с. 154]. Уже с первых строчек рассказа мы понимаем то, какое состояние овладело в тот трагический момент автором, раз он даже подумывал о самоубийстве и сам искал смерти, усомнился в вере в Господа, но устами монаха высказывается религиозная мысль: Все в воле Господа, а человек не должен противиться Господней воле.
И вот в такой тяжелый момент автор-рассказчик встречается со старухой на постоялом дворе, где она и рассказывает ему обычную для большинства русских крестьян историю своей жизни: жила она до войны с сыном и снохой с ребятишками. Сын спьяну мог побить и ее, и жену, поэтому сноху «доконал» - стала она калекой. Старуха это у господ Смирновых работала как поденщица, на маслобойке посуду мыла, сушила грибы грибникам, в общем, старалась одна прокормить всю семью, как замечает автор, «все будто и утряхивалось…и у каждого надежда – Господь
сыщет» [2, с. 155]. Автор говорит здесь о Господе в том смысле, что была при старом житье «неправда», «Ну а где правда-то настоящая, в каких государствах?». И подытоживает свою мысль: «Не в законе правда, а в человеке» [2, с. 155].
Так жила старуха до войны, потом сына забрали на войну, и пришло известие о его смерти. А там революция – «описали» господ Смирновых и маслозавод. Получила старуха от новой власти (в лице новой власти в рассказе представлен дезертир «куманист» главный – Ленька Астапов) кое-какое имущество Смирновых, но корову ей не дали, и пошла она к этому Леньке корову просить, с бывшего маслозавода. В ноги упала Леньке. И тут автор словно осуждает старуху за этот поступок, и за унижение, и за то, что просить стала чужое, сославшись на закон новый: «сами знаете, все казенное стало…Хоть самую плохонькую коровеньку коровчонку определите, с патошного-то, по вашему закону» [2, с. 156]. Словно признала старуха этими словами «закон» этот, а автор по этому поводу соображает: «либо народу гибель, либо, если выбьется из этой заразы, должен обязательно просветлеть: всех посетил Господь гневом» [2, с. 156].
И дали ей «невиданную корову…голландской породы, черно-белая, пегая, а лик строгий» [2, с. 157]. Старуха креститься стала от радости, к дому подвела, а в ворота завести не может, не заходит корова. Старуха давай Бога просить: «Господи Сусе, помоги». Но не заходит корова, старик-сосед, желая помочь старухе, стал корову по обычаю «веником кропить-осенять, окрещивает». Но корова еще рогами норовит ударить. Тут старик вывод делает: «Господь уж, значит, не богословляет…на глаза-то ей погляди [корове]…каки глаза-то у ей?!». А в глазах у коровы стоят слезы – «и такое воспаление…кровь живая». И тут старик открывает всю правду старухе: «Кровь на ней потому! Обеих патошников…убил Ленька! в лесу вчера расстрелял! По приказу ихнему убил и печать приложил, по телехвону!». И предрекает старик горе от коровы, хозяев которой убили: «…дал тебе на сирот Ленька-сволота не молочко, в кровь человеческую!..коровка-то вот и
чует, - слезы-то у ей к чему…Чего она тебе в дом-то принесет?! Го-ре!!..Господь и предостерегает, от греху-то! Хрещенской воде силу не дает…когда это видано?!» [2, с. 158]. Собравшийся народ продолжает об этом судачить, и старуха вспоминает, что когда она брала корову «мне чего-то толкануло…Сараевы-покойнички все мне, бывалычка, на сирот чего помогали, а тут…да Господь с ней!» [2, с. 159]. Погнала старуха корову обратно, а Ленька просто застрелил корову, и дальше «через корову эту, она уж совсем заслабла…Тоска напала, сердце сосет, - места себе не найти не может…-будто чего случится!» [2, с. 160].
И действительно случилось – чужое впрок не пошло, начались грабежи да поборы, в церкви «ризу серебряную сняли», а потом начались неурожаи, голод, а «им все подай, - до мужика добрались», заработков не стало. Случившиеся события как бы подтверждают мысль о том, что за совершенные грехи придет расплата. Отказался от Господа человек, пошел по пути насилия, нарушив заповеди Божьи – и получил расплату. Это основная религиозная мысль, которую выражает автор в рассказе.
Еще раз эта мысль выражается в конце рассказа, когда старуха пытается привезти своим голодающим внукам несколько мешков муки, добытых далеко, за Тамбовом. И вот с этими мешками муки попадает старуха на «досмотр», это когда людей просто снимали с поезда, а муку отбирали у «спекулянтов». Старуха в мешки вцепилась, не оторвать ее, тянут ее «товарищи» с мешков, платье заголили, так что «народ уж стал просить: «Старуху-то хоть пожалейте…срам глядеть!». А им - ничего. И вот отодрали старухе голову от мешка, подняла она голову, посмотрела на того, кто ее тянул,…и признала в нем своего сына. И он закричал и «как мертвец…затрясся». «Страшнее зверя самого страшного» завыла старуха, обрушившись на сына с проклятиями. А сын, глядя на мать, не в силах вынести происшедшего, застрелился. Такое вот наказание – встречу с матерью в момент грабежа и издевательств - получает сын старухи за то, что «грабил-издевался», забыв про обязанности перед своей семьей и про Бога.
Эти «товарищи» пытаются ей деньги дать, найденные у сына в карманах, а старуха им: «Проклятые». В тот момент старуха, переживающая страшное горе - осознание того, что это родной сын так над ней издевался, не принимает этих денег. Это подтверждает основную мысль рассказа – не могут деньги, нажитые на грабеже и издевательствах, помочь ей и «сиротам». Так и умирает старуха, не в силах вынести пережитого потрясения, как люди говорили, «от горя померла, муку у ней рвали». Вот так гнев Господа обрушивается и на сына, который «закон этот исполнял», и на старуху, которая изначально вроде признать его хотела, желая чужое заполучить, да получилось потом так, что последнее свое отнять хотели – три мешочка муки, везла которые она для голодных внуков. Только в последний момент «прозревает» старуха, когда от «кровавых» денег сына отказывается, но было уже поздно.
Согласно концепции И. С. Шмелева, революция и гражданская война, которая за ней последовала – это дьявольское действо, происшедшее по попущению Божию за человеческую греховность. Homo Sapiens, возгордившись забыл своего Творца, сделав ставку на земного Бога, от которого получил «новое Евангелие» с его идеей всечеловеческого насильственного счастья [24, с. 85].
ГЛАВА III. ПОЭТИКА ПРОЗЫ И. С. ШМЕЛЕВА:
3.1. Жанровые особенности, композиция и выражение авторской позиции в эпопее «Солнце мертвых»
Проанализируем поэтические особенности романа «Солнце мертвых и рассказа «Музыкальное утро».
«Солнце мертвых» (1923) открывает эмигрантский период творчества Шмелева. Эта книга очерков была напечатана в Париже. Книга повествует о послереволюционном быте в Крыму, где господствует смерть, голод, произвол. Все умирают под лучами золотого солнца – «солнца мертвых» на фоне лазурного моря. Солнце освещает землю, на которой уже ничего нет – умирают и умерли люди, звери, птицы. Многие критики-эмигранты отмечали жестокость и мучительность этого произведения, считая его наиболее «антибольшевистским» во всем творчестве Шмелева [43, с. 119]. По мнению А. Амфитеатрова, эта книга самая страшная из всех написанных на русском языке, в которой «общественное поглотило литературу» [4]. Приведем только один отклик, который был опубликован 19 февраля 1928 года в «New York Times»: «Пророк Ееремия плакал об одном городе. Иван Шмелев в «Солнце мертвых» вознес свой плач о городах, об областях, о целом народе…» [28, с. 167].
Предмет повествования составляют трагические события гражданской войны в Крыму. Действие охватывает период с начала августа до конца декабря. Автор определил свое произведение, как «эпопею», что обусловливало характер воплощения основных тем жизни и смерти, человека перед лицом смерти, нравственного выживания в условиях рушащегося на глазах мира, равнодушия природы к трагедии человека. Повествование ведется в настоящем времени [27, с. 65].
В повествование властно входит тема смерти, духовной и физической. В эпопее множество смертей, но автор их не живописует, а сообщает об этом скупо, лаконично: «Помер Андрей Кривой» и т. п. Кроме людей, гибнут от
голода десятки тысяч брошенных врангелевских лошадей, вырубаются сады и розарии. Трагический элемент усиливается названием некоторых глав эпопеи: «Что убивать ходят», «Игра со смертью», «Круг адский» и др. В названиях глав часто звучит слово «конец»: «Конец Павлина», «Конец Бубика», «Конец доктора», «Конец Тамарки», «Три конца», «Конец концов». В то же время не происходит замыкания трагического в самом себе. Трагизм разрушают немногие духовно живые люди, своеобразные праведники, противостоящие смерти и разрушению (доктор Михаил Васильевич, жертвующий последнюю горсточку гороха птицам, автобиографический герой, отдающий последнее курочкам) [24, с. 88-89]
В литературе о «Солнце мертвых» слово «эпопея» иногда употреблялось в нетерминологическом значении (книга оценивалась как исполненная пессимизма «эпопея смерти»), но принималось и авторское обозначение – эпопея. Семантика названия «Солнце мертвых» имеет библейский корень, а образ «солнца мертвых» сохраняет обобщенный религиозно-философский смысл, реализуясь на всех уровнях художественной структуры. Автор выполняет не только функцию повествователя. Он включается в круг действующих лиц, формирующих образ главного героя – народ. Это достигается едиными принципами создания образов персонажей: раскрытием судьбы каждого отдельного человека в соотнесенности с общей судьбой, общей участи всех героев, общего, христианского миропонимания, отсутствием детализации в портретных характеристиках. Шмелев, признанный мастер реалистической психологической прозы, в эпопее «Солнце мертвых», до минимума сводит психологические приемы, делая акцент на судьбе, а не на характере. Они – жертвы, но душа в них не уничтожена. Все они родственны миру, в котором разгорается ослепительно-солнечное утро. И все они несут в себе непреходящее, вечное, без чего невозможны эпопейные характеры, в которых концентрируется духовный опыт нации. Это находит отражение даже в их портретных характеристиках («описание доктора: «Лучистые
морщинки у глаз и восковой лоб в складках делает его похожи на древнерусского старца: был когда-то таким Сергий Преподобный…»). Наоборот, те, кто ставит в подвалах на листах букву «Р» - «расстрел», «расход» - не знаю дорогих для автора слов Россия и Родина. В данном случае Шмелев отвергает принципы индивидуализации. Автор эпопеи отказывает тем, «что убивать ходят» в именах, давая им предельно обобщенную характеристику. При этом трагическая ирония окрашивает авторские метафоры – «новые творцы жизни», «мелкие стервятники» и т. д. Автор представил их как персонифицированную злую силу, используя при их изображении архетипический, фольклорный строй образности («Валит-катит Баба-Яга в ступе своей железной. Пестом погоняет, помелом следы заметает…помелом железным» [11, с. 268-270].
Эпопейное миросозерцание позволяет Шмелеву оценивать события 1920 года в контексте вечной природы и вечного времени. «Обновители жизни» - на самом деле «старьевщики», и божий мир уже пишет им свой приговор. А жертвы их не поддаются их всесокрушающему урагану благодаря животворящему духу. Образной силой произведения Шмелев утверждает идею народно-национального единства через идею великого воскрешения души [11, с. 270]
Автор использует в эпопее фольклорный строй образности, сказовую манеру. Вот что об этом пишет Д. В. Мышалова: «Обращает на себя внимание типичная для Шмелева сказовая манера, интонация живой разговорной речи; это как бы устный рассказ человека, не владеющего литературным языком» [35, с. 38]. В эпопее «Солнце мертвых» сказовая манера перекликается не только с религиозными сказаниями праведников, не только с живой речью народа, не только с речью простого человека, такого же, как все, но и с манерой дневниковых записей Печорина, с записками Достоевского и многих других. Но особенность сказовой манеры Шмелева и заключается в том, что это имитация именно живой речи, даже больше живой речи, чем озвучивания мыслей, речевого выражения сознания. Это то, что
человек нам рассказывает сам, но не зачитывает или записывает в какую-нибудь тетрадь или дневник.
Обратимся к примерам из текста, чтобы показать, как автор использует сказовую манеру. Так, например, автор рассказывает «сказку» своей голодной курочке Жаднюхе. Мы можем заключить, что это сказка потому, что автор сам обещает Жаднюхе «сказочку» и начинает ее словами «Жил-был» и заканчивает: «Вот и рассказал тебе сказочку» [2, с. 45]. Но эта «сказка» только по форме изложения напоминает сказку, а по содержанию в ней нет никакого вымысла, как это должно быть в сказках. Автор использует сказовую манеру для того, чтобы рассказать об Иване Михайловиче. Кто этот Иван Михайлович? Известный ранее в России профессор – в настоящее время «старичок нищий, кланяется, просит», а раньше у него дача была, «книг полна комната, и все-то пишут!». Но теперь при новой власти «с голоду помирают, ста-ренькие стали». Паек ему дали «по фунту хлеба на месяц». Иван Васильевич подтверждает это бумажкой «с печатью всенародной», по которой ему полагается «тыща» рублей на месяц, в то время как хлеб стоит двенадцать тысяч фунт. Соседка, которая рассказывает об этом, уходит и тогда рассказчик придумает «сказку» про Ивана Михайловича. И мы узнаем, что Иван Михайлович, оказывается писал книги, по которым учились, и про Ломоносова писал, и премию за это получил от Академии наук, «буржуи, конечно там всякие сидели, «ученая рухлядь» всякая». Дали Ивану Михайловичу золотую медаль, а эту медаль у него купили «за…пуд муки». Итак, «сказка» состоит из двух частей – первая часть о жизни ученого, заслуги, которого были признаны «ученой рухлядью» и второй части, когда жизнь Ивана Михайловича резко изменяется: сначала он дает уроки, но потом «некому стало учиться, голод». Иван Михайлович подает «прошенье» - и назначили ему пенсию, как с горькой иронией замечает автор, обращаясь к Жаднюхе: «…да уж не спутали ли они? Может они про тебя прознали, что на горке такая умная курочка живет-голодает…да тебе и назначили? мало что ли? три-то золотника» [2, с. 45]. Так, используя
сказовую манеру, автор смог поиронизировать над происходящим вокруг творящимся бесправием, когда заслуженного человека – старика «бросили» при новой власти на произвол судьбы, но вот ирония-то эта горькая. Может быть автор, когда писал эту «сказку» думал о том, что если бы такое случилось лет за десять до описываемых событий – никто бы не поверил – это была бы настоящая сказка. Но как горько осознавать это осознавать то, что раньше не могло даже привидеться уважаемому в России Ивану Васильевичу, произошло с ним в реальности при советской власти – нищета, голод. «Сказки», подобные этой, встречаются по ходу эпопеи – и герои их всегда реальные люди, т. е. содержание списано с натуры.
Авторская позиция в «Солнце мертвых» открыто пристрастна. Писатель выступает против использования человека как средства, в каких бы то ни было социальных экспериментах. По мысли Шмелева, деструктивные тенденции, которые угрожают всему живому, в конечном счете, обнажают идею ценности жизни. Поэтому финал «Солнца мертвых» характеризуется присутствием тепла и света, когда «цветет миндаль», подснежники распустились, «высыпали дружно» золотые крокусы, «фиалки начинают пахнуть…идет весна». При этом усилению светлых весенних мотивов способствуют элементы «кольцевой» композиции: в начале эпопеи и непосредственно в ее финале возникает образ поющего дрозда, который олицетворяет идею торжества жизни. Как считает В. В. Компанеец, в эпопее Шмелева человеческое бытие всегда значительнее смерти. Действительность в «Солнце мертвых» трагична, тьма предельно сгущена, но люди должны верить в победу жизни над смертью, добра над злом, любви и сострадания над бездушием и бесчеловечностью. Это одна из кардинальных идей шмелевской эпопеи [24, с. 89-90]

3.2. Особенности образного строя и изобразительных средств языка в эпопее «Солнце мертвых»
Для выражения художественной идеи произведения автор использует категории пространства и времени. Повествование ведется в настоящем времени. Повествователь находится в эпицентре времени и пространства эпопеи. Хотя от времени действия период написания отделяло около двух лет, недавнее в силу трагедийности пережитого не могло стать для повествователя прошлым – все это прошло по жизням и судьбам людей и переживалось этими людьми одновременно с повествователем [27, с. 65].
Обратимся к примерам из текста, чтобы показать, как автор передает потерянность человека в пространстве и времени. Эпопея уже начинается с того, что рассказчик думает о своей потерянности в окружающем его мире. Во сне ему снится одно: «странный сон, чего не бывает в жизни. Дворцы, сады…Я хожу по залам – ищу…Кого с великой мукой ищу – не знаю…Солнце как будто светит, но это не наше солнце…Странных людей я вижу. С лицами неживыми…ходят они по залам в одеждах бледных…Что-то мне говорит, - я чую с щемящей болью, что они прошли через страшное, сделали с ними что-то, и они – вне жизни» [2, с. 24]. Итак, в своих снах рассказчик видит неких призраков – это один из его миров. Но вот он просыпается и погружается в реальный мир: «Как не хочется подыматься! Все тело ломит, а надо ходить по балкам, рубить «кутюки» эти, дубовые корневища…Надо начинать день, увертываться от мыслей. Надо так завертеться в пустяках дня, чтобы бездумно сказать себе: еще один день убит!» [2, с. 24-25]. Рассказчик рад был проснуться, но в реальности дня время не ценно дня него, а, значит, все «пустяки» дня не имеют смысла. Он – «каторжник-бессрочник», который потерялся во времени, его мысли блуждают в одну минуту как в далеком прошлом, так и в настоящем, но прошлое «вспыхивает и гаснет…милое мое прошлое», а настоящее
существует только для того, чтобы «убивать время», а будущего не предвидится вообще: «Мечтал когда-то сделаться Робинзоном – стал. Хуже, чем Робинзоном. У того было будущее, надежда: а вдруг точка на горизонте! У нас не будет никакой точки, повек не будет» [2, с. 25].
Итак, уже в начале эпопеи максимально передан реальный мир. При этом средства языка используются с такой степенью, чтобы наиболее полно изобразить этот мир: дом рассказчика непрочен («У нас на несколько дней муки…Она хорошо запрятана по щелям, - теперь опасно держать открыто: придут ночью»), время ему неподвластно (нельзя забыться даже в снах – везде все одинаково тяжело) [27, с. 66].