Концепции происхождения "Слово о полку Игореве"

Много работы с источниками, в основном сравнение концепции Зимина с другими, но глубина сравнения позволяет варьировать тему по названию, менять названия глав. ...

Введение 3
Глава 1. А.А. Зимин как ученый новатор 6
1.1 Творческий путь Зимина А.А. 6
1.2 Концепция Зимина о происхождении «Слова» 18
Глава 2. Позиция А.А. Зимина о «Слове» pro&contra. 29
2.1 Противники концепции ученого 29
2.2 Сторонники взглядов А.А. Зимина 43
Заключение 54
Литература 63

Актуальность исследования двух позиций происхождения «Слова о полку Игореве» вызвана необходимостью понимания судьбы автора концепции фальсификации, или скептической концепции, А.А.Зимина.
В работе более подробно рассматриваются разночтения позиции А.А.Зимина и так называемой официальной версии, но вкратце можно сказать следующее.
Существенное место в системе доказательств А.А. Зимина занимает вопрос о данных, содержащихся в «Слове», в соотношении со сведениями летописных сводов, в основном Ипатьевской и Радзивиловской летописей. Главное внимание уделяется Ипатьевской, и делается предположение, что вероятный по А.А.Зимину автор «Слова» архимандрит Иоиль Быковский знал некий неизвестный список летописи, впервые изданной в 1843 году. На основании такого предположения А. А. Зимин построи л гипотезу, согласно которой именно Ипатьевская летопись, а не «История Российская» авторства Татищева, как считал предшественник Зимина в предположении о фальсификации «Слова» А. Мазон стала первоосновой создания исторической канвы «Слова». Указав на «явные чертах сходства» «Слова» и Ипатьевской летописи, А. А. Зимин делает вывод, что возможны три варианта:
1) «Слово» могло быть известно летописцу;
2) оба произведения написаны независимо друг от друга;
3) автор Слова» был знаком с Ипатьевской летописью или предшествующим ей летописным сводом.
Кратко остановившись, по сути, дав лишь историографическую справку о существующих мнениях, касающихся двух первых вероятных объяснений, А. А. Зимин основное внимание уделил рассмотрению последней гипотезы.
Споря с ним, на односторонность выбранного методического приема в исследовании указывал позднее академик Б. А. Рыбаков, отметивший, что А. А. Зиминым разные гипотезы не рассматриваются в качестве равноправных.
Характеризуя метод решения вопроса о взаимоотношении «Слова» и летописей, очень точно Б. А. Рыбаков отметил, что аргументация А.А. Зимина строится так: сначала идет высказанное автором предположение, затем оно же рассматривается в качестве истинного, затем на основе полученной «истины» строится последнее предположение или цепь предположений.
В данной работе не ставится цели опровергнуть или поддержать концепцию А.А.Зимина, но ставится цель проанализировать процесс становления и противостояния данной концепции с учетом той позиции, которую в настоящее время занимают пишущие о трагедии ученого авторы. Они чаще всего указывают на травлю со стороны научного мира и партийной элиты, полагая это обоснованием неудачи концепции, рассматриваемой в работе. Такой подход не представляется научным, и, безусловно, требует более глубокого рассмотрения, изучения действительной подлинности самого произведения, а не отношения к автору спорной, но в определенной мере доказанной концепции А.А.Зимину.
Библиографическое наследие, посвященное «Слову о полку Игореве» весьма обширно, но рассматриваемым в работе позициям авторства и времени написания произведения посвящены работы ряда исследователей. Вопросу об авторстве «Слова» в свое время посвящали труды такие авторы, как Н. П. Сидоров , А. А. Назаревский , В. Ф. Ржига , В. Г. Федоров , М. В. Щепкина , В. Д. Кузьмина , Л. А. Дмитриев , Сокол М. Т. .
Вопросу о датировке «Слова» так же посвящено много работ, например, это работы таких авторов, как Д. Н. Альшиц , Н. К. Гудзий , Д. С. Лихачев , Б. Рыбаков, В. Кузьмина, Ф. Филин , Гумилев Л. Н. , Рыбаков Б. А. и ряд других авторов, ни одну из концепций которых на сегодня нельзя назвать окончательно исчерпывающей все вопросы относительно времени написания и авторства произведения.
Наибольший вклад в разработку позиций о времени написания и авторстве «Слова о полку Игореве» внесли, на наш взгляд, наиболее подробно рассматриваемые в работе авторы – Д.С. Лихачев и А.А.Зимин, так как многие другие работы прилегают к ним, вытекают из их работ, полемически относительно А.А.Зимина, или развивая мысль, относительно Д.С.Лихачева.
Основной целью работы, таким образом, является анализ судьбы концепции А.А.Зимина о фальсификации «Слова о полку Игореве» архимандритом Иоилем.
Задачи работы определены целью:
1) Проанализировать творческий путь Зимина А.А. и истоки его обращения к «Слову о полку Игореве»;
2) Рассмотреть концепцию А.А. Зимина о происхождении «Слова», ее основные позиции и истоки;
3) Проанализировать мнения противников концепции ученого;
4) Проанализировать мнения сторонников взглядов А.А. Зимина.
Объектом исследования является позиция А.А.Зимина о происхождении «Слова о полку Игореве»;
Предметом исследования является научная полемика вокруг анализируемой концепции.
Методологической основой исследования послужили ретроспективный метод, использованный с целью рассмотрения событий, сопутствовавших появлению и развитию концепции А.А.Зимина и полемику вокруг нее, метод историко-системного подхода, позволивший обобщить полученные данные, общенаучные методы исследования, исследование источников по изучаемой проблеме, метод сравнительного анализа.
Работа состоит из введения, заключения, двух глав, списка литературы.

Таким образом, версия А.А.Зимина о создании «Слова» в качестве подделки так же не представляется достаточно обоснованной. Глава 2. Позиция А.А. Зимина о «Слове» pro&contra.2.1 Противники концепции ученогоНаиболее отчетливо, видимо, позиция противников концепции А.А. Зимина, прозвучала в ходе активной полемики при представлении им доклада, и далее, но основным противником, вернее, основателем противостоящей идеи, является именно Д.С.Лихачев.Аргументация о том, что, полагая «Слово» произведением XVIII в., А. А. Зимин утверждал, что русская литература этого столетия «обогащается шедевром, показывающим литературные связи этого времени с новой стороны», и что «глубокие народные корни и передовые идеи «Слова» ставят его в начале целого ряда замечательных поэтических произведений о русскомнароде и его далеком прошлом» опровергалась с достаточно сильных позиций. Возражая, Д. С. Лихачев говорил, что именно датировка памятника это вопрос большой значимости. Аргументы его были таковы: всякое произведение воспринимается в присущем ему историческом окружении современных ему памятников искусства. Если передатировать «Слово», то возникнет ущерб для идейной и эстетической ценности «Слова». Потому что в XII в. «Слово» явилось произведением огромной идейной силы, которое соответственно времени призывало к единству, обличало усобицы князей, и это исторически верно. Общественный пафос «Слова» в принятой датировке огромен, и именно во взаимосвязи с ним можно оценивать его художественную ценность. Наиболее известным из противников теории поддельности «Слова» является Д.С. Лихачев, чьи научные работы, переписка и устные высказывания позволяют утверждать, он не сомневался в подлинности «Слова о полку Игореве». Д. С. Лихачеву удалось представить макрохарактеристику литературы XI—XVII вв.: сформулировать эстетические принципы древнерусской литературы, отличающиеся от эстетических принципов литературы нового времени, сформулировать эстетические принципы основных этапов развития древнерусской литературы. Д. С. Лихачев использовал термин Александра Флакера «эстетическая формация», выделив четыре «эстетические формации»: 1) монументально-исторический стиль X—XIII вв.; 2) стиль эпохи Предвозрождения (XIV—XV вв.);3) стиль второго монументализма XVI в.;4) эстетическую формацию XVII в.определенному типу сознанияС этих позиций подходил Д. С. Лихачев, подходя к «Слова о полку Игореве», создавая систему научных доказательств принадлежности «Слова о полку Игореве» древнерусской литературе и конкретному этапу развития, выделенной им эстетической формации XI—XIII вв., то есть стилю монументального историзма с присущими лишь ему свойствами.Описывая «Слово» в качестве произведения XII в., Д. С. Лихачев указывает на отражение в нем религиозных, естественнонаучных и исторических суждений, присущих времени, соответствии «Слова» художественным особенностями стиля монументального историзма. Д. С. Лихачев исходит из убеждений, как В. М. Жирмунский, писавший 1920-е гг.: «Духовная культура каждой большой исторической эпохи, ее философские идеи, ее нравственные и правовые убеждения и навыки и т д. образуют в данную эпоху такое же единство, как и ее художественный стиль. Изменение жизни в этих параллельных рядах различных культурных ценностей происходит одновременно. Между изменениями в области эстетики, морали, философии и религии историки культуры издавна почувствовали связь <...>. Эволюция стиля как системы художественно-выразительных средств или приемов тесно связана с изменением общего художественного задания, эстетических навыков и вкусов, но также — всего мироощущения эпохи В этом смысле большие и существенные сдвиги в искусстве (например, Ренессанс и барокко, классицизм и романтизм) захватывают одновременно все искусства и связаны с общим сдвигом духовной культуры».Д. С. Лихачев в своих работах показывает принадлежность «Слова» духовной культуре XI—XIII вв. Его книга: «„Слово о полку Игореве» и культура его времени» достаточно опровергает тезис «скептиков» о том, что в «Слове» нет следов XII в., кроме сюжета.В одной из своих статей Д. С. Лихачев ввел понятие «идеологического фона» и «мировоззренческого фона» литературного произведения, что дало ему дополнительный инструментарий. Он считал, что в идеологической стороне любого литературного произведения есть два слоя: слой сознательных утверждений, мыслей, идей, внушаемых автором читателям, и второй слой, являющийся невольным отражением мировоззрения автора в произведении. Второй слой это «мировоззренческий фон» произведения, который может активно влиять тогда, когда произведение прочитано в другую эпоху, другим читателем, которому слой необычен. В отличие декларируемых убеждений, второй слой скрыт и может быть постигнут исключительно путем анализа текста. К «мировоззренческому фону» в «Слове» Д. С. Лихачев относит языческие представления, которыми «Слово» полно. Истолковывая языческие элементы текста «Слова», как произведения, созданного в XII в., Лихачев ссылается на труды зарубежных исследователей, по мнению которых поэтическое возрождение язычества встречалось в XII в. и в Западной Европе, что объяснялось тем, что язычество перестало быть враждебным для христианства. В противоположность А. Мазону, увидевшему в «Слове» лишь первый, поверхностный языческий слой, имена языческих богов, упоминание которых А. Мазон уподобил клише XVIII в.: «поэты – сыновья Аполлона», оппонируя, Д. С. Лихачев выявил в «Слове» целостный комплекс языческих представлений, верования еще не ушедшего в прошлое язычества, что делает их возможными лишь в раннем периоде христианства на Руси. Марксистская философия не мешала Д.С. Лихачеву указывать на религиозные атрибуты того времени, которым он датирует «Слова». Он писал об особой связи человека с природой, отображающей анимистические верования, указывая на представления о чувствах, как о веселье, тоске, туге (тяготе), существующих словно отдельно от человека. Здесь возникает тонкий языческий смысл, переживая чувство отделенным от себя, язычник верит, что чувство материализуется, может охватывать собой пространство. Так же вполне естественной дохристианскому языческому слою, не ушедшему в небытие в XII в предстает вера в сновидения, символический смысл в произведениях которых был настолько важен, что даже истолковывался на княжеской думе, то есть целое языческое мировоззрение предстает достаточно полно. Д. С. Лихачев отмечал, что вера в приметы в «Слове» значительно отличается от поверий в приметы нового времени, в «Слове» приметы имеют явно языческий характер. Например, Л.В. Соколова так иллюстрирует эту мысль Лихачева собственным наблюдением: «И в Ипатьевской летописи, и в «Слове» князь Игорь во время солнечного затмения обращается к воинам с речью, но смысл этих речей различен. В Ипатьевской летописи автор-христианин вкладывает в уста Игоря христианский взгляд на затмение: «Знамению творец Бог, а на добро или зло — это мы увидим». В «Слове» Игорь высказывает языческий взгляд на солнечное затмение: это знамение, смысл которого однозначен и которое непременно сбудется. Альтернатива для Игоря в «Слове» — не победа или поражение, как в Ипатьевской летописи, а смерть или плен. И он выбирает первое: «Лучше уж убитым быть, нежели полоненым быть». Автор поясняет далее, почему Игорь, зная о неминуемом поражении, продолжает поход: страстное желание изведать Дону Великого овладело Игорем и заслонило ему знамение.Исследователи заметили, что словом «уже» автор во всех случаях начинает повествование о трагических событиях. Почему? Да потому, что автор этим словом подчеркивает: предзнаменование уже сбылось! Уже свершились те события, которые предвещали солнце, звери, птицы!». Аналогичное наблюдение сделано Д. С. Лихачевым о представлениях, касающихся сущностей света и тьмы в «Слове».Здесь требуется сделать отступление, сказав, что о греческом православном христианстве, ставшем в 988 г. официальной религией на Руси, исповедовавшемся большинством обращенных русских, действительно было широко известно, но это не отменяло того факта, что вместе с мнением официальной Церкви, русские люди периода создания «Слова» по версии XII в ., испытывали влияние различных течений религиозной мысли.Необходимо упомянуть «Богомильской ереси», бывшей течением манихейства, то есть дуалистической религии, которая зародилась в Персии в третьем столетии н. э. В начале тысячелетия часть духовенства и большое количество мирян в Болгарии были под влиянием манихейства, а учитывая, что в 2000 году был найден Новгородский кодекс, и под влиянием манихейства были и русичи. Если верна расшифровка «скрытых» текстов Кодекса, то он указывает на деятельность на рубеже X и XI веков богомильской или околобогомильской секты, использовавшей ряд переводных и оригинальных славянских сочинений. Далее, если учитывать, что по манихейской теории управляют миром две силы, то есть зло и добро, или Бог и Сатана. Бог это духовный элемент противоборства, а Сатана элемент материальный. Такой дуализм отражается на человеке, поскольку тело создал Сатана, а Бог лишь душу. В контексте этого верования противопоставление света и тьмы в канве «Слова» предстает достаточно понятным. Богомильские идеи проповедовались в Руси того времени, это можно видеть по истории боярина Яна, сына Вышаты, отображенной в «Повести временных лет». Согласно «Повести» в 1071 г. Ян Вышатин сын приехал на Белоозеро, это район Северной Руси, чтобы собирать дань. Там боярин имел беседу с колдуном, который объяснил ему, что «дьявол создал человека, а бог вложил в него душу».Л.В. Соколова же этот неясный момент поясняет так, что согласно православному учению Иоанна Дамаскина, в мире существует лишь свет, а тьма есть отсутствие света, лишение света. Обращая внимание на тот факт, исследователь показывает, что по наблюдению Д. С. Лихачева ни один памятник XI—XIII вв., в том числе и «Слово о полку Игореве», данное представление Иоанна Дамаскина не отображает. Как раз в «Слове» тьма это не просто отсутствие света, именно активное, действующее начало, и борьба русских с врагами трансформируется поэтом в представление о борьбе света с тьмой. Д. С. Лихачев связывает представление о свете и тьме с учением Дионисия Ареопагита, по которому Бог посылает свет, но Бог же посылает и тьму, но на самом деле тут можно увидеть влияние именно манихейского течения. Вероятно, что в «Слове о полку Игореве» отражено манихейское или языческое представление, так как свет и тьма понятная языческому миру одна из пар бинарных оппозиций мифа, персонифицирующих единство и борьбу противоположностей. Говоря о «Слове о полку Игореве» как о памятнике древнерусской литературы, Д. С. Лихачев отмечает так же и непосредственно древнерусское представление о времени. Используя свой методологический подход касательно слоев произведения, изображение времени в художественном произведении он рассматривает, как зависящий от естественных, обычных для эпохи представлений о ходе времени элемент. Последнее в особенности наглядно, согласно мнению Д. С. Лихачева, прослеживается в различиях памятников античной и средневековых литератур. В них художественная воля автора словно «накладывается» на не осмысливаемый им материал своих представлений о времени, представлений, свойственных людям эпохи автора. Например, в отличие современных представлений о времени, которые мысленно располагают будущее впереди человека, а прошлое позади него, средневековые представления о времени на Руси указывали на прошлые события в качестве «передних», располагая время не относительно человека, как статичной фигуры, а в едином, каждый раз особенном ряду, то есть время так же было особой сущностью, протекающей от начала событий до настоящего, «последнего» времени.Наравне с мировоззренческими представлениями эпохи X—XIII вв., отображенными в «Слове», Д. С. Лихачев анализирует исторические и политические суждения автора «Слова о полку Игореве», не просто показывая их соответствие историческим и политическим воззрениям конца XII в., но показывает своему читателю в авторе «Слова» человека, который обращается к современникам, так же хорошо знающим события и исторических лиц, о которых автор «Слова» упоминает вскользь или на которые туманно указывает, то есть автор «Слова» и его слушатели «говорят на одном языке», чего было бы крайне трудно добиться архимандриту Иоилю, который по концепции А.А.Зимина мог бы быть автором «Слова».В научном творчестве самого Д.С.Лихачева исследования «Слова» занимают весьма значительное место. Первым обращением к памятнику была статья 1947 года, в которой Д.С.Лихачев установил, которая летопись могла быть в составе Мусин-Пушкинского сборника связана со «Словом». В 1950 году вышло подготовленное Д.С.Лихачевым издание «Слова» в академической серии «Литературные памятники», очень обстоятельное и научно-значимое. Значительное внимание автором уделено историческому и географическому пониманию, где Д.С.Лихачев толкует значение отдельных слов и выражений, указывает на связанные сведения о реалиях, о персонажах «Слова» и упоминаемых географических объектах, приводит суждения об отдельных прочтениях «Слова», принадлежащие исследователям и переводчикам, а так же предлагает свои толкования спорным прочтениям отдельных выражений «Слова», многие из которых затем приняты комментаторами и переводчиками. Например, это толкования выражений «конець поля Половецкаго», «испити шеломомь Дону», «свивая славы оба полы сего времени», «заря свѣтъ запала, мъгла поля покрыла», «пороси поля прикрываютъ», «мечемъ крамолу коваше», «въстала обида», «тъй клюками подпръся о кони», «скочи отъ нихъ лютымъ звѣремъ» и др. Активно участвовал Д.С.Лихачев в самой дискуссии, возникшей в связи с концепцией А. А. Зимина. Исследуя в статье «Черты подражательности „Задонщины»» взаимоотношение «Задонщины» и «Слова», Д.С.Лихачев привел неопровержимые доказательства вторичности, а не первичности «Задонщины», и именно благодаря этому разработал на концепцию поэтики подражания, указав на не улавливаемые А.А.Зиминым, но заметные исследователю приметы, которые позволяют отличить подражание от оригинала, а подделку от подлинника. Возвращаясь к концепции вторичности «Задонщины», по мнению А.А. Зимина, доказанной им, мы наталкиваемся на отсутствием в ней формулы воинской чести, то есть вполне естественным крушением агональных представлений, которые вполне могли бытовать до принятия Русью идеи христианства целостно, что находит отображение в «Слове» и не имеет отображения в «Задонщине», как погребенное уже под толщей времени. В «Задонщине» Великий князь Дмитрий Иванович говорит своим боярам, подбадривая в битве: «Братия бояра и воеводы, и дети боярьские, то ти ваши московские слаткие меды и великие места!». Очевидно, что Дмитрий Иванович призывает бояр не забыть во время боя о «чести», «великих местах», а, напротив, помнить об этом и вдохновляться во время сражения, но это уже не языческое добывание славы, как способа сопричастности. Для пояснения позиции требуется небольшой дискурс в понятие агона, которое в «Слове» еще отображает следы язычества. По мнению ряда западных и российских исследователей (Х.Ортега-и-Гассет, Й.Хёйзинга, О.Шпенглер, Л.Винничук, Ф.Х.Кессиди, И.Д.Рожанский, В.Татаркевич и др.), состязательность появилась на заре человечества. Она присутствует во всех человеческих коллективах. Состязательность - неотъемлемое свойство человеческих сообществ, так как она способна повышать интенсивность жизни индивида или группы, а потому наиболее полно растворяется в культуре.Один из ярчайших всплесков состязательности - в античности, в период перерастания архаической игры в культуру. На рубеже предполисного и архаического периодов в греческой культуре начинает проявляться агон – соревновательное начало, предопределившее своеобразие как духовной и материальной культуры, так и всей древнегреческой цивилизации. Состязательность в любых видах человеческой деятельности считают наследием древнегреческой цивилизации, а «агон» (слово, которое обозначает и место состязаний и сами состязания) - становится символом продуктивной и цивилизованной конкуренции. Агональным началом были пронизаны все аспекты жизни и поведения языческих греков, рационального постижения космоса и иррационального мироощущения. Понятие «агональное» впервые было употреблено Я. Буркхардтом, который обозначал этой категорией всеобщую состязательность, видя в ней наиболее глубокое основание греческой культуры, исток ее уникальной целостности. Понятие «агональное» использует Ф. Ницше, обозначая им специфику гомеровского общества, в котором благо и целостность общин достигались посредством агонального (состязательного), игрового воспитания. Для Ницше агональность обозначает героические времена античного строя, в котором высшие социальные и моральные ценности утверждались посредством игровой, состязательной борьбы, ведущей, однако, не к выигрышу отдельных лиц, а к торжеству общинной солидарности и расцвету искусства. «Для Ж. Деррида игра является промежуточным состоянием между хаосом и порядком; и для него загадочный смысл агональности тоже скрывается где-то в пограничной зоне хаоса и порядка». Термин «агональное» играет существенную роль в текстуальных размышлениях Ж.-Ф. Лиотара, для которого «агонистика» является характеристикой общего противоборства, царящего в космосе природы и человеческой жизни. А. Ф. Лосев рассматривает «агон» как благородное духовное состязание единомышленников, соплеменников и единоверцев, стремящихся к единой истине. Для Н. Калашниковой «агон представляет собой универсальное качество культуры, заключающееся в состязательности, вытекающей из потребности присваивать, сделать своим иное пространство». Итак, в дохристианский период в агональной культуре небесным или духовным проявлением гармонии был порядок, а земным и материальным - красота. Да, в наше время эта красота смотрелась бы порой кроваво, безжалостно, смертоносно – но для людей агональной культуры божественное же, объемля и то, и другое, проявлялось в обоих. В первом случае проявлением ее были парады планет, регулярное чередование дня и ночи, жизни и смерти, победы и проигрыши сначала, затем научные закономерности, а после - любые умозрительные или видимые творения божества; Во втором проявлении гармонии это были совершенные деяния человека, воплощенные во всем, что греки сочли прекрасным, то есть всего лишь единственно возможным в своей индивидуальности. Поэтому все лишнее и неупорядоченное относилось к сфере хаоса, да и считалось безобразным. Отсюда безобразным считалось и все сопричастное к этому. Мир древнего грека был черно-бел, для древнего грека не было ложки дегтя в бочке меда. Для него была только либо бочка меда, либо бочка дегтя. Именно поэтому тот самый древний грек остался для варваров вечным ребенком, не знающим понятия добра или зла, но знающим понятие их вечной гармонии или полной дисгармонии. Жесткое же, требовательное, разделившее четко добро и зло, поставившее мир на служение человеку, как высшей ценности, вне угоды любования гармонией, христианство понимало эту философию, с ее деймонами, многобожием, смертью ради красивой смерти – враждебной и смертельно опасной для человека. Элемент риска, то есть состязание, который воспет древними греками, воспринимался, как соитие со злом.И вот этот агональный пласт культуры, рисковый и славящий, находится в канве «Слова», но под влиянием православной культуры исчезает в «Задонщине», чего явно не замечает А.А.Зимин. Тогда как Д. С. Лихачев отмечает, что в «Слове» обширно отображен обычай славления, как пения слав князьям, что роднит языческие культуры. Слава это важное понятие времени феодалов, и характерное именно для эпохи XI—XIII вв. Переживание агонального момента, то есть «славы» бытовало и в литературе, и в самой жизни, и именно из реальной языческой жизни проникло в произведение, которое, по словам Д. С.